Рубин Good

Ли Андрюс

Она была как бочка, как самый страшный сон.

Но все её любили - за добрый нрав, за грудь,

Одни в сенях любили, другие где-нибудь.

Дин-дон росла с приветом,

Дин-дон росла одна,

И как-то ранним летом

С приветом померла.

Теперь на небе дочка с папашею сидит,

Папаша гладит дочку и радостно молчит.

И в их молчании слышен простой удар гвоздя,

Забитый в крышку гроба кому не попадя.

Дин-дон стучат гвоздочки,

Дин-дон стучат они,

Мы хорошо забиты,

Как жизнь,

как мир, как ты...

Но все же - отчего же - отец и дочь молчат,

Ведь оба же от смеха едва не закричат?

Всему виной работа, простой крестьянский труд,

Вплоть до седьмого пота, где кони тихо мрут...

Дин-дон - мрут тихо кони,

Дин-дон - мрем тихо мы,

От нас немного вони.

Мы с детства все немы...

Когда последние строчки "О всеобщей немоте мира" окончательно осели в головах однозначно потрясенной компании, в лесу вновь раздалось множество самых похвальных отзывов. Тогда Глимен принял на грудь еще один знатный жбан пива, заел его медовым пирогом и совершенно неожиданно запел грустную песню про "Ё-ё, моё". Он спел её в несколько иной тональности, чем привычный строй английских баллад, но никто не позволил ему перечить.

Истины нет, и лжив белый свет - грустно,

Человек - это храм, но без Бога там - пусто.

Пусто везде и каждый в узде - не до смеха,

Правда, вот был - конюх-дружок - уехал...

Ой, ё-ё!..

Ой, ё-ё!..

Ой, ё-ё!..

Ой, ё-ё!..

Запил мой лорд и пьет как урод - в срачку,

И с надеждой беда - на дно отошла - в качку.

И небо молчит, что душа отлетит - едва ли,

Так зачем же нас тут - под небом - собрали?..

Ой, ё-ё!..

Ой, ё-ё!..

Ой, ё-ё!..

Ой, ё-ё!..

Скорей бы война, пошел бы тогда - сразился,

Чего б не добыл, все бы пропил - да забылся.

К вечере сзывают все тоскливей и тише,

Сейчас со всей мочи завою - никто не услышит...

Ой, ё!..

Ой, ё!..

Ой, ё!..

Ой, ё!..*

Народное творчество затронуло душу и сердце буквально каждого. Некоторые всплакнули. Иные уползли в сторонку и уткнулись носами в землю. Уткнулись от горя и тоски, потому как у каждого человека имеется в запасе своя маленькая история о своей собственной крохотной жизни, где есть многое из того, чего не снилось пахарю Вилли при всем к нему уважении.

Но все же, все же, все же...
– глубокомысленно протянул глимен.

Кто ропщет на судьбу,

Тому и жить негоже,

Как жалкому рабу...

Ибо,

Господь нам всем насыпал -

В карманы доброты.

И никому не тыкал,

И не сжигал мосты...

Увы,

Мы сами зла набрали,

Набрали, как могли.

Кто сколько вместе взяли -

И сами понесли...

На следующем эпохальном сочинении "О беспросветных буднях простой крестьянской жизни", малоизвестный английский поэт сломался окончательно. Тогда ему опять и опять наполнили

чашу золотистым нектаром, чтобы даровитому человеку малость полегчало. Налили от души, до самых краев, однако добавочная порция крепкого национального напитка только усугубила положение. В таком несколько усугубленном положении музыкально-одаренная личность рухнула пьяной рожей в тлеющие угли костра и характерно задымилась. Тогда, ее, не мешкая, схватили за ноги и шумно оттащили в пышные кусты вереска.

– Покой - это главное, что ему сейчас потребно...
– весомо изрек Али Ахман Ваххрейм, поднимая указующий перст кверху.

Из пышных кустов вереска донесся зычный храп. В кусты мигом швырнули старинный щипковый инструмент и чьи-то обглоданные кости. Глимен не роптал. Он был счастлив. На симпатичном лице бродячего исполнителя играла загадочная улыбка Джоконды. С этой улыбкой он выглядел самым везучим человеком на свете, ибо редкий художник может получить за свое народное искусство столь искреннее внимание и столь благодарных слушателей.

После душевных песен средневекового артиста народ напился вдрызг. Особое рвение проявили Маленький Джон, Али Ахман Ваххрейм и кто-то еще. Наверное, большая часть Англии слышала их бесподобный ор. Им вторили голоса тех, кто прошел все тяготы жизни, начиная карьеру рабом на галерах и кончая вонючим феодальным казематом. Последним, кто пожелал продемонстрировать публике свои небывалые музыкальные способности, оказался Дафни из Нидерландов. Слух у него полностью отсутствовал, но, похоже, это его ничуть не волновало. Он запел тоненьким дребезжащим тенорком о далеких райских кущах. Он выводил корявую мелодию про червивые яблочки познания, про душевное человеческое тепло и повсеместное бегство к черту на кулички:

Бабоньки на снегу, - чуть ли не со слезами на глазах, припевал Дафни из Нидерландов.

Розовые на белом...

Нужно быть с ними смелым,

Нужно, да не могу...

припев

Ба-абоньки на снегу...*

"Ну, нет...
– силясь собрать нетрезвые думы в кучу, подумал Рубин...
– Так дело не пойдет... Назавтра нужно будет обязательно покончить с алкоголем раз и навсегда..."

Эпизод двадцать пятый.

Лаконичнее и короче которого может быть только счастье человеческое.

Утром, едва рассвело, Рубин устроил собрание. Он произнес яростную речь "О вреде алкоголя" и чрезмерном употреблении закуски. Тема собрания диктовалась простыми вещами, а именно: либо алкогольная зависимость и кранты, либо здоровое тело, светлые мысли и духовная чистота. Тем же, кому по душе бесконечные попойки, тем, кто не в силах оторвать себя от бадьи с элем - тому прямая дорога обратно к веслам.

– Именно там - на хорошем скандинавском драккаре!
– громогласно заявил Рубин на весь лес, - вас обязательно обучат трезвому образу жизни, скудному пайку и многочасовой работе! Вы будете вновь и вновь активно загребать в океанском просторе соленую морскую воду и делать вид, что двигатель внутреннего сгорания по сравнению с вашей экологически чистой энергией - является абсолютной ахинеей!

Публика не перечила.

– Нам нужна ясная цель на пути, а не сивушный запах изо рта!
– твердо отчеканил Рубин, с трудом сдерживая желание опохмелиться.