Рудольф Штайнер. Каким я его видел и знал
Шрифт:
Но особенно ободряюще действовал здоровый юмор, который при всей серьезности и величественности изложения временами прорывался наружу. Мне отчетливо вспоминается следующий эпизод. Рудольф Штайнер уже приступил к интерпретации символики сказки, внутреннего значения появляющихся персонажей, как бы ощупывая их легкими прикосновениями. Он обнажил скрытую истину, которую Гёте хотел выразить этой сказкой: с помощью нового высшего познания — оно находит свое выражение в самоотверженной жертве зеленой змейки — можно построить мост от одного берега реки к другому. То есть новое сверхчувственное познание, «урочный час которого пробил», позволяет связать мир чувств с миром духа. Вот в таком немаловажном контексте он, наконец, заговорил о блуждающих огнях, что постоянно проглатывают золото и снова повсюду его разбрасывают.
И тут Штайнер рассказал, как одно событие из веймарского периода его жизни помогло ему ясно понять, что же Гёте подразумевал под блуждающими огнями. В те
«Что вам угодно, мой дорогой?» — спросил приветливо Рудольф Штайнер.
«Господин доктор, — скромно и немного нерешительно произнес служащий, — я хочу вас спросить о том, что давно меня мучает. О том, чего я никак не могу уразуметь».
«Что ж, спрашивайте, мой дорогой. Может быть, я смогу вам чем — нибудь помочь».
Служащий доверительно подошел поближе:
«Дело вот в чем. Я ведь работаю и в тех помещениях, где находится основной каталог и размещены различные картотеки. И там я постоянно наблюдаю одну и ту же картину. В один прекрасный день приходит какой — нибудь молодой человек, по нескольку часов изучает и просматривает каталог, копается в картотеках. Усердно исписывает множество листков. Потом ими оказываются всего лишь требования на книги, которые он хочет взять на дом или читать здесь, в читальном зале. Он опускает их в ящик заказов, и тут для меня и моих коллег начинается беготня, а по большей части лазанье по лестницам вверх и вниз. Знаете, господин доктор, ведь он не всегда требует новейшие книги. Приходится добираться и до тех, что стоят высоко наверху на запыленных полках! И подобрав, наконец, одну за другой эти книги, нам приходится еще большую часть из них расставить здесь, в читальном зале, на рабочем столе. Порой образуется целая гора, за ней не видно головы молодого человека, который просиживает в зале неделями, месяцами, прилежно работая. Он сидит здесь, и вот все читает, и вот все пишет. Проходя мимо, я каждый раз вижу, как он выписывает на листочки определенные вопросы. Гора книг постепенно тает подобно льду весной, но стопа листочков растет, становится все толще и толще, и сама со временем превращается в новую маленькую горку. Но затем наступает день, когда на столе нет больше ни одной книги. А еще чуть позже исчезает и сам молодой человек вместе со всеми его многочисленными листочками, которые он так усердно исписывал. И вот проходит некоторое время, может быть, несколько месяцев или даже год, и однажды приходит посылка от переплетчика. Ее распаковывают как раз в моем присутствии. И что я вижу? Среди книг есть одна с именем того молодого человека, который столь продолжительное время работал в читальном зале, зарывшись в книги. Я открываю книгу, листаю ее и не могу скрыть удивления: она состоит в основном из тех листочков, на которых были выдержки из многих других книг! Новой книге присваивают номер, отводят место на одной из полок. Одновременно я узнаю, что ее автор благодаря своей работе получил ученую степень. Опять проходит некоторое время. И снова появляется новый молодой человек и выписывает из каталога и картотеки множество книг, которые он намеревается проштудировать. Это в большинстве своем те же книги, которые уже отбирал тот первый господин. Но к ним теперь прибавляется еще и книга его предшественника. Опять те же нагромождения в читальном зале, опять то же превращение книг в листочки, а листочков — в книгу. Но теперь в новую книгу на таких же листочках перекочевывает и книга предшественника. Затем наступит черед третьего господина, за ним четвертого и так без конца.
Так вот я вас спрашиваю; — здесь Служитель с весьма серьезным видом наклонился над Рудольфом Штайнером, — вот я вас спрашиваю, господин доктор, что все это означает? Почему люди не оставляют в покое старые книги, коли они делают новые книги только для вида? Я за этим наблюдаю уже не один год и все до сих пор не могу уразуметь!»
«И я тоже, мой дорогой», — ответил Рудольф Штайнер и улыбнулся.
И, продолжая лекцию, Штайнер заметил, что он больше ничего не смог сказать в ответ этому столь здравомыслящему служителю библиотеки. Однако на примере подобного процесса собирания, записывания и быстрого выплескивания наружу того же, что было собрано, он вдруг отчетливо понял, что ученые люди по своей сути зачастую подобны обманчивому свету. Это, в свою очередь, и объяснило ему смысл блуждающих огней в гётевской сказке.
Над всем этим нужно как следует подумать и внимательно разобраться в сказанном. Фактически Рудольф Штайнер здесь подразумевал
Данный эпизод, рассказанный во время гейдельбергской лекции с такой душевной теплотой и юмором, оказал на меня особое живительное воздействие. Он разбудил тлевший во мне бунтарский дух. Ибо, несмотря на почтительное отношение к некоторым замечательным преподавателям, в моей душе тогда постепенно нарастало неприятие схематизма, присущего повседневному академическому учебному процессу. Я часто задавался вопросом — а не нуждается ли многое в нем в таком же основательном реформировании, как и наша жизнь.
После самой лекции, которая, как это ни странно, скорее освежила меня, нежели утомила, мне представился случай восхититься еще и тем, с какой уверенностью и ясносnью Рудольф Штайнер ответил на целую вереницу поступавших к нему вопросов. Он никак не мог заранее подготовиться к этим вопросам, некоторые из них задавались устно, но по большей части поступали в письменной форме. Можно было только удивляться тому, насколько свободно он ориентировался в различных областях жизни, какими конкретными и практичными были его ответы. Одновременно в ответах слышалась какая — то человеческая нотка, которой я тогда еще не сумел дать определение.
Домой я пошел один. Хотя на лекции вместе со мной присутствовало немало моих знакомых, мне не хотелось обмениваться с ними своими мыслями. Да и вряд ли это получилось бы… Я чувствовал, что неожиданно встретился с необыкновенным человеком и что в моей жизни произошло нечто исключительное — это побудило меня остановиться на жизненном пути и мысленно глубоко перевести дух. Выступавший затронул вопросы, занимавшие меня с самой ранней юности, а также те, которые стали тревожить мою душу с недавних пор. Он, без сомнения, был целостной личностью и говорил, исходя из целостного понимания мира. В противоположность раздробленным, противоречивым, изолированным сведениям, что составляли мои знания в начале учебы, это было чем — то приносящим глубокое духовное удовлетворение, делающим свободным. И оно вселяло новую надежду.
Рудольф Штайнер говорил также о мосте между «обоими берегами». Получалось, что в земной жизни человек не безнадежно отделен от незримого. И долго еще в моей душе раздавались слова гётевской сказки: «Урочный час близок!»
Какой час близок? Может быть, тот час, когда нас неминуемо подведут и к другой стороне головы Януса? И сумеет сделать это, скорее всего, человек, которому что — то известно о том, втором лице.
Последние вопросы и мысли я обдумывал не только во время моих одиноких прогулок по улицам. Мне кажется, что я не разлучался с ними даже во сне, они являлись в сновидениях. Но там им было суждено оставаться недолго.
Слова, которые суть поступки
Прошло примерно два года, прежде чем я вновь встретился с Рудольфом Штайнером. В этот период мне довелось глубже изучить французскую культуру, а затем во время чрезвычайно утомительной поездки очень близко познакомиться еще и с итальянским народом, итальянской природой. Где бы мне ни приходилось бывать, я всегда больше учился у жизни, нежели у книг. Как — то в Гейдельберге я купил брошюру, где была напечатана лекция Рудольфа Штайнера. Но и она осталась непрочитанной, хотя всегда сопровождала меня в чемодане во время всех путешествий, которые я тогда совершал. Меня не покидала мысль, что когда — нибудь настанет день, и я займусь этой лекцией. Невольно она стала для меня олицетворением вопросов, которые однажды громко и уверенно постучались в мое сознание, но которые я отставил на последний план. Однако в глубине души эти вопросы постоянно давали о себе знать — я ориентировался на них, идя по жизни.
В 1911 году меня направили в Берлин для продолжения образования. Я жил в пригороде, и оказалось, что супружеская пара, сдававшая мне в своем доме комнату, с давних пор была хорошо знакома с духовной наукой Рудольфа Штайнера. Все вопросы, которые уже не один год таились в моей душе, снова поднялись на поверхность, и меня вдруг охватило блаженное чувство, будто во мне достиг полного развития некий орган, с помощью которого я теперь смогу воспринимать столь страстно желаемые ответы и понимать их. И вот тут — то я, наконец, прочитал это маленькое произведение Рудольфа Штайнера, с которым уже не один год не расставался. Оно называлось «Молитва «Отче наш» — эзотерический взгляд». Медленно вбирая в себя предложение за предложением, так, как пьют драгоценный напиток, я прочитал и ряд других книг Штайнера. Его книги затрагивали самые глубины моего существа. Еще никогда в жизни во мне с подобной силой не был востребован тот самый сокровенный орган нашего духа, который можно было бы назвать органом правдивости. Говоря другими словами, что бы я ни читал, меня не покидало чувство, что все прочитанное является истиной. Это было своего рода более глубокое познавание, выходящее за пределы простого логического понимания.