Руины Камелота
Шрифт:
— Дай его мне, — потребовала она.
Элианор положила ребенка в руки матери. Он покричал еще мгновение, моргая словно в страхе перед внезапно открывшимся огромным миром. Габриэлла беспомощно улыбнулась ему, когда бережно приняла на руки.
— Он прекрасен, — объявила Сигрид, аккуратно положив свою руку на лоб мальчика. — Молодец, Габриэлла. Вы оба молодцы.
Элианор промокнула лоб салфеткой и счастливо вздохнула:
— Как вы его назовете, Ваше Высочество?
Габриэлла задумчиво взглянула на повитуху, а затем на сына. Он перестал плакать,
— Я не знаю, — сказала она и устало рассмеялась. — Я еще не решила. Это должна решать не одна только мать. Его отец поможет.
Сигрид приняла это терпеливо.
— Так как мы будем называть его до тех пор?
Габриэлла улыбнулась своему ребенку.
— Зовите его тем, кто он есть, — ответила она. — Зовите его… Маленький принц.
— Тем самым, — произнес епископ Тримейн позже тем вечером, его голос эхом раздавался в просторах академического собора, — мы благодарим Тебя, наш Небесный Отец, за дар этой новой жизни. Даже посреди наших земных страданий Ты предоставил нам доказательство Твоего обещания вечной жизни через возрождение.
Габриэлла с любовью держала ребенка на руках, стоя перед епископом. Маленький принц спал, с серьезным видом поджав губки бантиком. Она обернулась и улыбнулась своему отцу, который сидел на троне в первом ряду. Он кивнул ей с сияющими глазами, видимо, сгорая от нетерпения снова подержать внука, как только церемония будет закончена. Позади него собралась довольно удивительная толпа людей, образуя весьма вдохновляющую смесь знатных людей и крестьян. Они улыбались в полумраке, освещенном только розовым светом заката, слегка окрашенным цветными витражами.
— У меня возникают некоторые сомнения по поводу этой церемонии крещения, — иронично заметил Тримейн, меняя тон голоса, — поскольку обряд крещения, как правило, требует дать имя.
В толпе раздался дружеский смех. Тримейн снисходительно улыбнулся Габриэлле, а затем слегка коснулся ножек ребенка.
— Но Бог наш Отец не нуждается в том, чтобы мы говорили Ему имя молодого принца. Как гласит писание, наш Господь уже благословил это дитя еще в то время, когда он был в утробе своей матери. Его имя известно обитателям небес, равно как и число его дней и течение всей его жизни.
Габриэлла нежно обняла ребенка, испытывая восторг от теплоты этого маленького комочка и медленного, размеренного движения его груди. Кто-то засопел позади нее. Она не была уверена, но подумала, что это профессор Тоф.
— Итак, мы крестим этого молодого принца именем, которое его родители вскоре выберут для него, — продолжал Тримейн. — Именем, которое Бог Всемогущий уже записал на его крохотном бьющемся сердечке. Пусть жизнь его
Толпа ответила в унисон, повторяя последнее слово епископа.
Передние двери собора распахнулись, впуская вечерний ветерок и догорающий свет заката. Снаружи, колокола башни начали звонить, отчетливо разносясь в чистом воздухе. Шум разбудил ребенка, который пошевелился, вытянул маленькие кулачки и начал плакать.
— Позволь мне, дочь, — сказал король, приближаясь к ней, когда толпа стала расходиться. — Кажется, только вчера я успокаивал твой младенческий плач. Давай посмотрим, помню ли я до сих пор как это делается.
Габриэлла неохотно подала сына своему отцу, а затем улыбнулась при виде их обоих. Вокруг слышалась болтовня, смех, шарканье ног, пока толпа продвигалась к широко открытым дверям. Надо всем этим, колокола продолжали звонить, с энтузиазмом управляемые парой молодых прислужников.
— Маленький принц, — сказал король, щекоча мальчика под подбородком. Ребенок с важным видом посмотрел на него и выдул пузырь между губами. — Придумай ему имя в ближайшее время, Габриэлла, чтобы кличка не прилипла к нему на всю жизнь.
— Мы придумаем, отец, — пообещала она, сопровождая его в сумерках к дверям. Внезапно ей пришла в голову одна мысль, и она коснулась его локтя. — Подожди меня снаружи. Я оставила свой плащ у алтаря.
Король кивнул, едва слушая, пока он счастливо заглядывал в лицо своего внука.
Легкой походкой (намного легче, чем была еще рано утром) Габриэлла зашагала через опустевший собор, приближаясь к алтарю. Ее плащ, казавшийся красным как кровь в полумраке, лежал на алтаре, именно там, где она оставила его. Подхватив плащ, она повернулась к выходу, а затем остановилась.
Последний удар пробил, оставляя только эхо прокатиться по всей долине, лежащей в тишине. Вместе с ним затих, наконец, и гул голосов в соборе. Возле выхода, снаружи стояли Сигрид и Трейнор, спокойно говорившие в медном свете. Габриэлла сделала глубокий вдох и медленно, выдохнула, наслаждаясь на мгновение необычным чувством одиночества.
Она снова повернулась и положила руки на алтарь. Свет, проникающий через центральное витражное окно, окрасил ее черты, когда она подняла глаза на него. Там был изображен король Артур, с благородством опустившийся на колени у ног Иисуса, который стоял в сияющей славе с раскинутыми руками, демонстрируя рубиново-красные раны от гвоздей.
— Благодарю Тебя, Господи, за моего мальчика, — молилась она одними губами. Ее отношения с Богом, о чем свидетельствовала ее вспышка гнева на кладбище всего несколько дней назад, были далеки от совершенства. Он все еще пугал ее почти столько же, сколько и утешал ее. Но на сегодняшний день она была благодарна ему, и она чувствовала, что она должна это выразить. — Спасибо… спасибо Тебе за моего Маленького принца.
В соборе царила полнейшая тишина, нарушаемая только едва различимым мерцанием свечей в боковой галерее.