Руки, полные бури
Шрифт:
Он мог идти против Кроноса, спасать Сета, управлять Подземным миром и ощущать плащ из тьмы и смерти одного из сильнейших богов, но пасовал перед обычным разговором с дочерью.
– Тебе стоит быть осторожнее, – наконец сказал Гадес.
Макария вскинула голову, глянула с удивлением.
– Ты моя дочь. Кронос может этим воспользоваться, – пояснил Гадес. – Будь аккуратна, Макария.
– Называй меня Луизой, как и все.
Это имя дал ей мир людей, она сама. А не Подземный мир, боги и Гадес. Она улыбнулась:
– Я могу о себе
Это не было упреком, но прозвучало именно так, и Луиза явно смутилась:
– Я не такая слабая, как может показаться. Да и сейчас большую часть времени в Подземном мире.
– Я хотел бы узнать тебя.
Луиза слабо улыбнулась:
– Не буду против.
– Мы можем куда-нибудь сходить…
Она улыбнулась шире:
– Тогда позволь мне выбрать место. Ты лучше ориентируешься в Подземном мире, но его я знаю. А вот мир людей лучше понимаю я.
– Хорошо. Мы можем начать с моего концерта. Он на днях.
Луиза кивнула, а Гадес понадеялся, что к этому времени Зевс уже будет с ними. По крайней мере, когда Сет по телефону закончил бушевать касательно ацтеков, он буркнул, что Амон вовсю решает проблему.
Гадесу хотелось верить, что не будет слишком поздно. Он помнил это ощущение всепоглощающей паники, размывающей границы сознания. Зевс не мог выбраться сам, но и вряд ли ждал спасения, одна воля не давала ему сдаться. Та самая, что когда-то позволила поднять бунт против отца, а позже вести за собой огромный многоголосый пантеон.
Люди верят в богов. А в кого верить богам? Только в самих себя. И друг в друга.
Входная дверь распахнулась, хлопнув о стену, а в гостиной вскоре появился Анубис. В мокрой чёрной коже, он кинул мотошлем прямо на диван, оставляя на обивке грязные разводы.
– Сет тебя убьёт, – проследив взглядом за шлемом, сказал Гадес.
Свои диваны Сет и правда любил. Может, потому что вычурную мебель и разноцветные пледы на неё выбирала Нефтида.
Анубис проворчал что-то и плюхнулся в кресло. Он повернулся к Гадесу другим боком, и стал виден ободранный, до сих пор кровоточащий правый висок.
– Что случилось?
Анубис невозмутимо отозвался:
– Небольшая авария. Ничего страшного.
Раз он не хотел рассказывать, настаивать Гадес не стал. Но прекрасно знал, что дороги любят Анубиса в любом случае. И попасть в аварию он может, если сам этого хочет.
Или заслушался мертвецов.
Луиза поднялась с места:
– Надо обработать. Я…
– Не надо. Сам справлюсь.
Гадес давно привык к характеру Анубиса, а вот Луиза точно нет. Но вместо того, чтобы смутиться или согласиться, она прищурилась:
– Я тебе не какая-нибудь смертная девчонка.
– Вот и не лезь.
– Успокойтесь, – закатил глаза Гадес.
Луиза уселась обратно, скрестив руки, Анубис поднялся, не собираясь оставаться в гостиной. Подхватил шлем.
Гадес счёл нужным хотя бы попытаться поговорить:
– Твоя сила…
– Никто не может.
Не поворачиваясь, Анубис вертел в руках шлем:
– Я вчера попытался. А потом чуть не утянул Сета за собой.
Слова звучали ровно, глухо, но Гадес догадывался, что за ними бездна эмоций. Анубис повернулся к Гадесу. Нахмурившись, глядя чуть исподлобья:
– Ты знаешь про ацтеков?
– Да.
– Завтра я и Амон поговорим с ними.
– Мне с вами?
– Нет. Я заварил всё это, не стоит вмешиваться другим пантеонам.
Гадес понимал, что так сразу переубедить не удастся, поэтому осторожно спросил:
– Сет знает?
В ответ Анубис улыбнулся:
– Он и предложил. И пойдёт с нами.
15
Он видел мертвецов раньше, чем узнал, что такое смерть.
Смутные рассказы о мире живых не сразу обрели плоть. Ещё больше времени ушло, чтобы понять, что это такое – жизнь и смерть. Как останавливаются хрупкие человеческие сердца, как сущность людей отправляется в одно из загробных царств. Как он проводит их.
Осознание жизни и смерти пришло поздно, наверное, поэтому было таким ярким.
Как и понимание, что для богов тоже рано или поздно наступит черта, за которой нет никакого загробного мира. Пустота и тишина.
Он вырос на рассказах об Оружии Трёх Богов и истории о том, как отец хотел убить людей. Как дядя планировал уничтожить отца.
Он знал, что для богов может наступить смерть.
Он знал, что может сам принести эту смерть.
И теперь, смутно осознавая, что это всего лишь сон, видел, как его сила может расплескаться. Развернуться хлёсткими плетями, уничтожающими чужие божественные сущности. Он уже видел, как такое происходит, и ацтеки до сих пор требуют его крови.
Он боится другого. Не чужих смертей.
Он боится смертей тех, кто ему близок. Кто раз за разом спасает его самого и оказывается в опасной близости от этой силы, слишком неустойчивой, расшатанной мертвецами.
– Я научу тебя.
Равнодушный и ровный голос. Он не может обернуться, чтобы посмотреть, кто это говорит. Он может смотреть вперёд. Двигаться и делать то, что показывает чужая воля.