Руна на ладони
Шрифт:
Ульф вдруг напрягся — и раздосадовано клацнул клыками.
Было в памяти ещё что-то, касавшееся Хильдегард. Было, но все время ускользало, вытекало, как вода из пригоршни, когда он пытался ухватиться за это воспоминание. Такого с ним никогда ещё не случалось.
Может, меня ударили по голове, но сам я этого не помню, недовольно решил Ульф. Скажем, когда расправлялся со стражниками. Или колдовство Сигтрюга все-таки сработало?
Все было слишком зыбко. Слишком непонятно.
Он замер, глядя на Свейту, наконец-то занявшуюся едой —
Колдовство. Колдовство Сигтрюга и колдовство Хильдегард. Про первое ему много рассказывали — но сам он его так и не увидел. Про второе с рунами, ему тоже рассказывали. И он видел, как его использует Свейта. Кроме того, Хильдегард совсем недавно открыла проход в его каюту. До этого она при нем рун не касалась. Вроде бы не касалась.
Но…
Память вдруг услужливо рассыпала перед ним клочки воспоминаний. Вот Хильдегард стоит со странным ожерельем на груди, из плоских деревяшек, на которых вырезаны руны. Её освещает скудный свет, идущий снизу…
Однако сколько он не пытался вспомнить, где и когда видел её с этим ожерельем, в памяти ничего не всплывало.
И — Гудбранд с Сигтрюгом. В уме плавала неуверенная мысль о том, что этих двоих он, кажется, все-таки пытал. Но разум и воспоминания утверждали обратное. Гудбранда казнили на его глазах, отрубив голову мечом. И он видел, как Сигтрюга уводили в подземелье. Ни на первом, ни на втором следов пыток не было.
А после меня, подумал Ульф, должны были остаться следы. Даже если не тронул лицо — все равно на одежде осталась бы кровь. И шагали бы через силу. И должны были пахнуть болью, кровью, потом…
Ничего этого он не увидел и не почуял.
Зато в памяти застряла Хильдегард с ожерельем на груди.
А ещё он только что предупредил Свейту, чтобы та не смела использовать на нем руны…
Ульф потянулся, взял с подноса баклагу, вынул затычку и глотнул эля.
Догадка оказалась острой, холодно-болезненной, как нож, воткнутый под ребро. Все становилось складным и понятным, если допустить, что Хильдегард уже использовала свои руны на нем. Скажем, ту же Наудр, руну рабской покорности. Его околдовали, ему приказали… что?
Что-то забыть, ответил сам себе Ульф. А потом служить Торгейру верно, как пес. Доверять ему, слушаться его…
И он забыл, где и когда видел Хильдегард с ожерельем из рун на груди. Даже сейчас ему становилось не по себе от мысли, что он пошел против воли Торгейра, своего конунга.
Единственное, что его остановило, когда Торгейр стоял по ту сторону дыры в переборке и требовал вернуться в Нордмарк немедленно — то, что Свейта его жена. Одно из правил волков — если нужно жестко обойтись со своими, не делай это на глазах у людей. Не унижай своих при чужих, если этого можно избежать…
Мудрое правило.
Губы растянулись, открывая клыки, долгий выдох уже грозил обернуться рычанием — и Ульф напрягся,
Свейта глянула удивленно, спросила, смешно выговаривая слова:
— Ульф — плохо?
Он мотнул головой, хрипло выдавил:
— Хорошо. Ешь. После поговорим.
Она поморщилась, но все же послушно взяла с подноса ещё один хлебец. Куснула, не отводя от него глаз.
Надо все обдумать, осознал Ульф. Понятно, что Хильдегард нужна Свейта. Зачем? Дар Свейты… можно ли его заполучить? Как-то передать? Или её просто хотят как-то использовать? Скажем, в каком-то деле…
И что хуже всего, Хильдегард в любое время может пустить в ход руну Врат, чтобы добраться до него. Или до его жены — поскольку теперь знает её в лицо.
Однако у них есть время до утра. И Свейта научилась закрывать проход, открытый руной. Конечно, он не спал, и она после зелья…
Но время, похоже, не ждет. Им нужно узнать как можно больше. Жаль, что Ауг убили. Старуха точно что-то знала.
Ульф вдруг растянул губы в улыбке. Свейта в ответ глянула испуганно, тревожно.
***
С Ульфом что-то творилось. Он смотрел яростно, то и дело скалил клыки. Флягу сжал, разлив при этом эль…
И Свете от этого кусок в горло не лез. А чертов оборотень ещё и заявил, что у него все хорошо.
— Свейта, — уронил Ульф внезапно.
Прозвучало это размеренно, спокойно. Только глаза почему-то горели темным янтарем…
— Ты очень устала? Я тут вспомнил, кто может знать что-то. Помнишь темного альва, который напал на тебя, когда ты уходила от колдуньи Ауг?
Света быстро кивнула. Того низкорослого мужчину с темной кожей она видела днем, при ярком свете. И лицо его, по вполне понятной причине, врезалось ей в память.
— Его послали к Ауг на следующее утро после смерти конунга Олафа, — сказал Ульф, осторожно ставя на поднос смятую флягу. — После этого темные альвы дружно собрались и ушли. Думаю, колдунья им что-то рассказала. Будет неплохо, если теперь они расскажут кое-что и нам. Попробуем? Ты откроешь проход к тому альву — а я сначала туда посмотрю и принюхаюсь. Если мне покажется, что там опасно, ты просто закроешь проход. И мы никуда не пойдем. Согласна?
Мгновенье она смотрела на него изумленным взглядом, потом выдохнула:
— Ульф верить мне? Не верить Торгейр? Хильдегард?
— Иди ко мне, — уронил в ответ Ульф.
И Света, встав, сделала один шаг. Опустилась на покрывало рядом с ним.
Ульф тут же обнял, прошептал на ухо:
— Пришла сама. Несмотря ни на что… как жаль, что нам сейчас надо испробовать то, что я предложил. Свейта, я должен сказать… возможно, Хильдегард уже использовала на мне одну из рун. Думаю, Наудр. Если ты помнишь, это руна рабской покорности. Однако я все же не перетащил тебя к ней. Значит, ты пока что мне можешь доверять. Но будь осторожна — я говорю тебе это на будущее. Ты меня поняла?