Рунная птица Джейр
Шрифт:
Это были устрицы. Дюжины полторы, действительно крупные по сравнению с мелкими черными ракушками, которых девушка насобирала тоже немало.
– У нас в Кардиле такие устрицы на рынке продаются дорого! – продолжала Эрин, улыбаясь. – Серебряк за полдюжины. А тут их полным-полно. Вон у тех скал целая устричная отмель.
– Отличные устрицы, - Варнак взял одну из них, вынул кинжал, раскрыл створки и отправил устрицу в рот. У нее был свежий острый вкус моря. – Жаль, уксуса у нас нет.
– В Кардиле мы едим их с лимоном и мятным соусом, - сказала Эрин, сверкая глазами. – Ой, вкуснятина какая!
– Aeryn, - Браск возник между ними, будто из берега вырос, - neyn leamm a ner Arado asdieth, a`nuin hoch deadchiad!
Девушка вспыхнула, опустила лицо. Варнак отбросил пустые створки, тыльной стороной руки вытер с губ слизистый сок.
– Там, верно, есть еще устрицы? – спросил он.
– Да, - встрепенулась Эрин. – Их очень много. На отмели у скал.
– Так почему бы тебе не собрать еще? Скоро ужин, я бы с удовольствием съел еще штук двадцать этих чудесных слизняков.
Эрин кивнула, бросила беглый взгляд на брата и, вывалив содержимое передника на песок, припустилась обратно к скалам. Морская пена летела из-под ее раскрасневшихся от холодной воды пяток. Варнак дождался, когда она удалится подальше, повернулся к Браску.
– Не стоит так разговаривать с сестрой, - сказал он.
– Ты что, знаешь наш язык? – с вызовом спросил Сид. – Или по тону понял?
– Знаю, и понял.
– И что же я сказал?
– Хочешь, чтобы я повторил тебе твои слова на языке крысы?
– Крысы?
– Вы зовете нас «арадо» - на вашем языке это означает «крыса». Или я неправ?
– А тебе-то что за дело, как мы вас зовем?
– Никакого. Тем более что и мои соплеменники зовут вас остроухими обезьянами, морскими лисами, а иногда находят прозвища обиднее. Но я бы не хотел, чтобы меня называли крысой.
– Ты не понимаешь, - Браск смущенно улыбнулся. – Это прозвище…. В нем нет ничего обидного. Просто у вас форма ушей, как…
– … у крыс, - закончил Варнак. – И это веская причина для того, чтобы запрещать сестре говорить со мной с глазу на глаз, верно?
– Извини, господин, - Браск опустил глаза. – Я сказал, не подумав.
«Парень спесив, как павлин, и мозги у него пока что куриные, но вроде бы умеет признавать собственные ошибки. Уже хорошо. Или он просто боится меня? Наверное, второе. Ну да ладно, нечего разыгрывать из себя строгого папашу. Папашу…»
– Так-то лучше, - сказал Варнак вслух и протянул парню руку. – Но различия в форме ушей нам на время придется забыть.
– Послушай, господин, я все хочу спросить тебя. Мы пятый день едем на север – это я понял. А что дальше?
– Ничего. Здесь наш путь по суше заканчивается.
– То есть как?
– В этой бухте у меня назначена встреча с контрабандистами, которые перевезут нас через Лигарский залив. На той стороне залива начинаются имперские земли. Если боги нам улыбнутся, через неделю будем в Златограде, это столица Кревелога. А там каждый пойдет своей дорогой.
– Почему ты помог нам с сестрой? Я думал вы, люди, ненавидите сидов.
– Не могу сказать за всех людей, но мне твой народ не сделал ничего плохого. Чего ж мне вас ненавидеть?
– Когда мы плавали с
– Свободное место? – Варнак усмехнулся. – Знаешь, паренек, я не бывал в ваших краях, но думаю, что у вас все устроено так же, как у нас, круглоухих. У вас есть король и знать, и есть нищие и бедняки. Или я ошибаюсь?
– Король у нас действительно есть, и приближенные у него тоже есть, но я не понимаю…
– Вон, видишь птиц? – Варнак показал на стаю чаек над заливом. – Когда я был твоего возраста, я тоже считал, что они свободны. Но потом умные люди объяснили мне, что это не так. Птицы повинуются инстинкту, и не летят, куда захотят. Стая всегда летит определенным маршрутом, не отклоняясь от него, как выпущенная лучником стрела. И в каждой стае есть свой вожак. И у прочих тварей то же самое.
– Но ведь мы не твари, господин.
– Разве? Человек ли, сид ли – такая же тварь божья, как эти птицы. Только у птиц нет разума, а у нас есть. И этот разум противоречив. Мы жаждем свободы и одновременно понимаем, что боимся ее. И поэтому мы всегда будем ограничены в нашей свободе, но только не инстинктами, а правилами, которые придумываем сами. Или видим, когда эти правила кто-то придумывает за нас. Кто-то богатый, могущественный и знатный, называющий себя королем сидов или императором людей.
– Ты настоящий философ, господин, - улыбнулся Браск.
– Это не философия, парень. Всего лишь истина, с которой не поспоришь. У тебя на судне кто всем заправлял? Капитан, верно? Он был волен принять любое решение, даже казнить и миловать, если на то была веская причина. И были матросы, которые часто нехотя выполняли его приказы, хотя понимали, что так надо. Иначе судно потеряет ход, перевернется на волне, сядет на мель, или заплывет черте куда. И тогда всем вам будет каюк – и простому моряку, и капитану. Так и с королевствами и с империями. Я позволяю моему королю принимать за меня решения и соглашаюсь надеть на себя цепи несвободы, но взамен как бы жду, что король будет делать свою работу – думать за меня, защищать меня от врагов и разбойников и поддерживать порядок в стране, - пока я буду делать свою. А король понимает, что если поводок для народа сделать чересчур уж коротким, народ взбесится и скинет его с престола. Так и живем, - Варнак наклонился, подобрал устрицу, стряхнул с нее песок и обнажил кинжал. – Но главное, мы никогда не станем свободными, пока на наших глазах творятся несправедливость и произвол. Ты сам мне сказал, что вы возили в Зараскард рабов. Может ли быть свободным народ, который торгует людьми, словно овцами или свиньями?
– Значит, ты считаешь, что мой отец обманывал меня?
– Нет, он всего лишь хотел передать тебе те иллюзии, которые владели им самим, - Варнак положил устрицу в рот. – Так делают все родители, это их долг.
– Ты говоришь это так, будто у тебя самого дюжина детей.
«Проницательный мальчишка, черт его дери. Нашел самое больное место и надавил на него…»
– У меня нет детей, - ответил Варнак, прожевав устрицу. – Но если бы были, я бы поступил, как твой отец.
Браск кивнул. Ответ охотника ему понравился.