Русь (Часть 2)
Шрифт:
Лица всех опять стали серьезны.
– Черт ее знает, везде чудеса, где нас нет.
– Тебе бы эту траву-то, Антон, - сказал Сенька кузнецу, - как раз бы подошла, у всех монополок двери бы настежь.
– И значит, воровать прямо смело ходи?
– Смело... известно, смело.
– Да... это получше угодников будет. Там лбом стучи, да еще неизвестно, посмотрят они за скотиной или хлебом либо нет, а тут цапнул сколько надо вот тебе и счастье.
– Трава, говорят, такая была, - сказал тихонько Афоня Сидору, воровать без опаски можно было.
– Сколько ж, скажи на милость, на свете чудес всяких, - сказал
Теперь, когда отказались от борьбы за землю и перед глазами у всех в настоящем были только тощие поля, почерневшие избы с худыми крышами да непочиненные мостики и колодцы, - приятно было сидеть и говорить о том, какие чудеса бывали прежде. А может быть, какие-нибудь есть и до сих пор.
– Это и я с каким-нибудь угодником в пай вошел бы, - сказал Андрюшка, сняв рваный картуз и почесав голову, - он бы траву эту доставал, а я бы воровал. Угоднику много ли нужно: свечку потолще поставил, с него и буде...
– Тьфу!.. Как только господь терпит?
– сказали старушки с негодованием. Молодые засмеялись.
– Будет оскаляться-то, тут об деле говорят, - крикнул Иван Никитич, который слушал очень внимательно.
– А деревянные запоры тоже разбивает или железо только?
– спросил он у Софрона.
– Железо...
– ответил неохотно Софрон.
– Только бы железные разбивала, а деревянные-то мы и сами разобьем, сказали дружно все.
Солнце садилось. Трава на выгоне около церкви засырела, и по ней, отфыркиваясь, ходили спутанные лошади. Вечер тихо спускался над деревней, и на противоположной от заката стороне неба уже мерцала бледная, еще не осмотревшаяся звезда.
– Нет, видно, сколько лбом об землю ни бухайся да травы ни ищи, ни черта от этого толку не будет, - сказал, поднимаясь, Захар Кривой. Дождемся того, что хуже побирушек будем. А вот повыпотрошить бы хорошенько кого следовало, - это дело верней бы было.
– Правильно... И свечек ставить не нужно.
XL
Баронесса Нина Черкасская была в тревоге. Валентин, уезжая к Владимиру для продажи земли, сказал, что вернется к вечеру, так как профессору нужны были лошади. Но прошло уже пять суток, а ни его, ни лошадей не было.
В фантастической голове баронессы рождались самые страшные предположения и догадки. Андрей Аполлонович тоже был встревожен долгим и странным отсутствием их общего друга. Сам точный и аккуратный, он, собравшись вечером в день отъезда Валентина ехать в город, надел дорожное пальто и шляпу и даже вышел на подъезд в перчатках и с палкой, чтобы ехать, как только в назначенный час Валентин подкатит к крыльцу.
Но Валентин не подкатывал. И профессор тщетно напрягал зрение, защитив рукой глаза и вглядываясь с подъезда против заходившего солнца в даль дороги.
И когда оказалось, что профессору не на чем выехать, что тройка была только одна, это подействовало на баронессу как неожиданность, приведшая ее в состояние ужаса.
Как всегда, во всех тревожных случаях жизни, она поехала в маленьком шарабане к Тутол-миным.
То обстоятельство, что Павел Иванович был юрист, внушало ей безотчетную уверенность в его неограниченных возможностях разрешать всякие трудные обстоятельства.
– Знаете, чем все кончилось?
– спросила Нина, входя в дом.
– Кончилось тем, что он пропал. Она безнадежно развела руками.
– Вы скажете, что ожидали этого? От
– Да кто пропал?
– спросила Ольга Петровна.
– Как кто?
– спросила в свою очередь удивленно баронесса Нина.
– Он, Валентин. Он уехал уже пять дней тому назад продавать эту ужасную землю. Вы знаете его страсть - прода-вать земли. И он не может никогда удержаться от этих фантазий.
– Все-таки что же тут страшного? Поехал и заехал куда-нибудь. Разве ты не знаешь Валентина?
– Да, я знаю Валентина: он поехал и заехал. Но куда он заехал?
– вот в чем вопрос. И потом я не могу сладить с собой. Меня столько раз обманывали, что в голову приходят самые нелепые вещи. Они сами виноваты, что мне приходят в голову такие вещи.
– Какие же именно вещи?
– спросил Павел Иванович, несколько закинув голову назад и глядя на баронессу сквозь пенсне.
– Меня мужчины очень обманывали. От меня уезжали с деньгами, с моими бриллиантами, даже кто-то уехал, кажется, со столовым серебром. Но никто еще не уезжал с тройкой лошадей и с кучером. Куда он кучера денет?
– спросила баронесса, в возбуждении и тревоге глядя на Павла Ивановича.
– И что мне теперь вообще нужно делать?
Павел Иванович несколько растерянно пожал плечами.
– Если сесть и поехать разыскивать его...
– сказал он наконец.
– Да, я сейчас же сяду и поеду его разыскивать, - ответила, как эхо, баронесса.
– Но на что я сяду? И потом вы знаете профессора. Он такой ребенок, его ни на минуту оставить нельзя одного. Он останется голодным, будет несколько дней ходить в одном и том же белье... потому что для него ничего не существует, кроме высшего. Как я проклинаю иногда это его высшее! Оно доведет его до гибели. А этот несчастный продавец земель, Митенька Воейков, тоже про-пал, или он дома?
– И, не дожидаясь ответа, прибавила: Если он тоже пропал, то это лучше, то есть я хочу сказать, что Валентин еще, может быть, найдется. С тех пор, как пришла ему в голову эта несчастная идея об Урале, наша семейная жизнь постоянно висит над пропастью. Андрей Аполлонович сейчас даже не может работать - так он обеспокоен. Я сама не могла бы работать на его месте.
– Если ты сейчас так беспокоишься, то что же ты будешь делать, когда он действительно уедет на Урал?
– Я сама не знаю, что я буду делать, когда он уедет на Урал, - отвечала баронесса, не замечая насмешливого тона и улыбки, как она никогда и нигде их не замечала.
– Я только молю бога, чтобы он исчез как-нибудь неожиданно. Может быть, это будет не так тяжело. Но без тройки, - прибавила она, помолчав, - потому что не могу же я на всех наготовиться троек. Да. Вот! Самое главное. Совсем забыла. Я с тем, собственно, и приехала. Мне пришла в голову страшная мысль. Я до сих пор никогда не останавливалась на вопросе о нашем материальном положении. Это, конечно, естественно, потому что я женщина. Я поняла только тогда, что оно стало хуже, когда Валентин пропал с этой злополучной тройкой и профес-сору оказалось не на чем выехать в город. Откуда прежде брались тройки, я не знаю. Знаю только, что их всегда было много. Но с каких пор они стали уменьшаться и дошли до одной, я совершенно не помню. Может быть, это в конце концов приведет бог знает к чему. Я даже боюсь думать об этом.