Русь и Орда

Каратеев Михаил Дмитриевич

— Кто эти двое? — спросил он, указывая на них стоявшему рядом эмиру Суфи.

— Старшая — это Кудан-Кичик, жена Туй-ходжи-оглана, — ответил эмир. — Она хорезмийка и моя дальняя родственница. А младшая — его сестра Фейзула, дочь хана Чимтая. Не правда ли красавица?

— Да… В кого только она удалась, такая синеглазая?

— Ее мать тоже хорезмийка, но бабушка была из Грузии, — наверно, оттуда эти глаза и светлая кожа. К счастью для Фейзулы и для ее будущего мужа, внешностью она ничего не унаследовала от своего отца, хана Чимтая. Хочешь, подойдем к ним?

— А можно?

— У

нас в Хорезме обычаи много строже, там бы за это осудили, да и женщина никогда бы не вышла из дому с открытым лицом. А у татар иное — тут это позволено. Иди за мной.

Приблизившись к молодым женщинам, Суфи-ходжа учтиво поклонился сначала одной, потом другой.

— Да будет к тебе вечно милостив Аллах, благородная ханум Кичик, — сказал он, — и к тебе, прелестная ханум Фейзула! Да сохранит он на долгие годы небесную красоту вашу, которая сражает даже таких славных воинов, как мой друг, русский князь Карачей, — шутливо добавил эмир, жестом указывая на Василия, выступившего при этом вперед и склонившегося перед женщинами в почтительном поклоне.

— Значит, ты угадала, Фейзула, — засмеявшись, сказала ханум Кичик.

— Да позволено мне будет узнать, в чем же именно не ошиблась мудрая ханум Фейзула? — спросил Василий, с улыбкой глядя в синие глаза девушки.

— Как только мы тебя увидели, князь, — поблескивая зубами, ответила бойкая Кичик, — Фейзула сразу сказала, что только русский может быть так…

— Я сразу догадалась, что князь русский, — поспешно перебила покрасневшая Фейзула, бросив при этом на подругу укоризненный взгляд.

— Как же ты это узнала, ханум?

— Я была с отцом в Сарае-Берке и видела там одного русского князя и его нукеров… А в детстве за мною ходила русская рабыня, и она мне много рассказывала о своем народе. Она даже учила меня по-русски говорить, — с улыбкой добавила Фейзула.

— И ты что-нибудь помнишь, ханум? — спросил Василий.

— Немного слов помню.

— Ну, тогда скажи мне что-либо, ладушка синеокая, — по-русски попросил Василий. Он так и не узнал, поняла ли Фейзула его последние слова. Но первые, во всяком случае, поняла, ибо, минуту подумав, вскинула на него сияющий взгляд и медленно произнесла по-русски:

— Рускы очен карош человэк, — и, весело засмеявшись, убежала к группе стоявших поблизости женщин.

Глава 49

Взаимоотношения татарских кочевых феодалов и их вассалов были основаны на принципе военного подчинения попавших в зависимость племен и родов, разделенных на десятки, сотни, тысячи и тумены. При этом темник получал такое количество кочевых хозяйств, которое могло выставить 10000 воинов, тысячник соответственно 1000 и т. д.

Таким образом, тумен — это не просто количество воинов, а такое владение, которое может эти десять тысяч воинов выставить.

Проф. Г.А.Федоров-Давыдов.

«Общественный строй Золотой Орды».

Прошло около месяца, зеленый покров степи заметно поблек, а местами подернулся серебристой сединой созревшего ковыля.

Уже перевалило за середину августа, а ханы всё еще не пришли к какому-либо соглашению. Тщетно Мубарек-ходжа беседовал с ними поодиночке, играя на их слабых струнах, не скупясь на обещания и перечисляя все выгоды безотлагательного выступления против Золотой Орды. Достиг он весьма немногого: кроме Урус-хана, ему удалось склонить на свою сторону хана Кидыря и его сына Темира-ходжу. Но это увеличивало его собственные силы всего на четыре тумена.

Каждый из улусных ханов был в то же время и темником. Но некоторые из них имели по нескольку туменов, которые возглавлялись их сыновьями или людьми, им совершенно преданными. Чимтай и Туй-ходжа-оглан располагали пятью туменами и, сверх того, большим излишком конского поголовья; Шейх-Орда и Кутлук-ходжа имели по два. И эти девять туменов, иными словами девяносто тысяч всадников, ускользали из рук Мубарека, ибо Чимтай упорно продолжал стоять на своем, Шейх-Орда соглашался выступить только в том случае, если пойдут все, а Кутлук-ходжа всегда равнялся по Чимтаю.

Мубарек, негодуя в душе и предвкушая момент, когда можно будет свести со строптивыми ханами счеты, все же пока не хотел обострять с ними отношений. Лучше было на год или на два отложить поход и сохранить их поддержку, чем идти напролом и обратить их в своих врагов. Взвесив все это, он, чтобы не ронять своего достоинства, решил сделать вид, что доводы Чимтая его убедили и он согласен ничего не предпринимать до смерти Узбека, но с тем, чтобы после этого выступить немедленно и всем сразу.

Однако, надеясь на то, что какие-нибудь непредвиденные события могут еще изменить настроение ханских умов, он всячески оттягивал последнее собрание курултая и разъезд своих гостей. Почти ежедневно устраивались теперь празднества, скачки, всевозможные состязания и общие охоты, которые заканчивались пиршеством в стойбище кого-либо из ханов.

* * *

Во время всех этих развлечений Василию не раз случалось встречаться с Фейзулой и даже обмениваться с нею несколькими, обычно шутливыми фразами. С каждой новой встречей эта веселая, быстрая, как газель, девушка нравилась ему все больше, и вскоре он с удивлением и даже с некоторой досадой почувствовал, что она прочно овладевает его помыслами. Он видел, что Фейзуле тоже приятны их встречи, ибо она была настолько безыскусственна, что даже не пыталась этого скрыть: обнаружив его в толпе гостей, взгляд ее всегда зажигался откровенной радостью.

Но однажды на празднестве, устроенном в стойбище у хана Чимтая, отыскав ее взором в группе женщин, Василий был поражен происшедшей в ней переменой. Правда, она, как всегда, улыбнулась ему, но сейчас же глаза ее отразили такую скорбь, что у Василия защемило сердце. Он понял, что с нею случилось что-то неприятное, и смутно почувствовал, что это имеет какое-то отношение и к нему. Василий хотел расспросить ее, но этого сделать не удалось: с ним в этот момент разговаривал Урус-хан, почему-то проникшийся к нему особой симпатией, а когда он наконец отделался от своего собеседника, Фейзулы поблизости уже не было.