Русь. Строительство империи 3
Шрифт:
— Хорошо, — прервал я её, кивнув. — Хорошо. Раз уж вы затеяли эту историю, стоит ею воспользоваться. Теперь слушайте меня внимательно. Очень внимательно.
Я подошел к окну, за которым расстилалась темная ночь, и, обернувшись к ним, изложил свой план. Голос мой звучал уверенно, в нем не было и тени сомнения.
Милава, Степан и Искра слушали меня, затаив дыхание, боясь пропустить хоть слово.
— Вы согласны? Готовы ли вы пойти на это? — спросил я, вглядываясь в их лица.
Они переглянулись, и, не сговариваясь, одновременно кивнули.
— Тогда действуйте, — решительно произнес я. — Придумайте что-нибудь правдоподобное.
Я усмехнулся, не в силах
— Мы сделаем все, княже, — взволнованно проговорила Милава. — Все, что в наших силах. Мы не подведем тебя.
— Я знаю, — ответил я, кивнув.
Переяславец, словно потревоженный пчелиный улей, загудел, заволновался, наполнился беспокойным ропотом. Траур. Город погрузился в скорбь. Официально я — мертвец. Скончался. Подробностей пока не сообщают. Но, зная изобретательность Милавы и находчивость Степана, уверен, они сочинили что-нибудь достаточно правдоподобное, чтобы не вызывать лишних вопросов, подозрений и пересудов.
Мне остается только наблюдать. Скрываюсь, меняю личины, стараясь не попадаться на глаза. Пока, тьфу-тьфу-тьфу, получается. Переяславец — город большой, шумный, многолюдный. Затеряться в толпе несложно, особенно если тебя считают усопшим, бесплотным духом, витающим где-то между мирами.
Интересно, крайне интересно, что же сейчас делают мои верные… и, увы, не очень верные… товарищи, соратники, приближенные. Как они переживают мою «безвременную кончину»? Что предпринимают?
Я затаился в небольшой убогой комнатушке, которую любезно предоставил мне Степан. Она находится в доме одного из его старых знакомых отца, неприметного ремесленника, живущего на самой окраине Переяславца, вдали от княжеского терема и суеты центральных улиц. Тесно, неуютно, пахнет сыростью, но зато безопасно. Окна выходят на глухой, заросший бурьяном пустырь, так что случайный прохожий меня не заметит. Да и выгляжу я не как князь. Лицо уже заросло, я отпустил бородку. На улицу выхожу только в капюшоне. А отсюда, из своего тайного убежища, я могу следить за происходящим в городе.
Милава, Степан и Искра, как мы и договаривались, действовали оперативно, распустив по городу слух о моей «скоропостижной смерти». Тут Искре поверили — она же занималась лекарским делом. Позднее поползли слухи, якобы я скончался от внезапной, неизлечимой болезни. Сразила меня хворь неведомая, заморская, против которой бессильны оказались и лучшие лекари, и самые сильные заговоры. Никакого пожара, никакого героического сопротивления врагам — просто тихо угас, как свеча на ветру, словно и не было славного князя Антона, покорителя Совиного и Переяславца. Жалкое, унизительное зрелище, но именно такого эффекта я и добивался. Мне нужно было, чтобы меня считали слабым, ничтожным, недостойным даже упоминания. Чтобы мое «тело» не опознали, объявили, что оно заразно. Правда это не остановило Веславу, ее только Добрыня перехватил, на разрешая броситься к телу и взглянуть на него. Как рассказывал Степа, только она не поверила, все хотела взглянуть трупу в лицо.
Первые дни после объявления о моей «кончине» — сплошной, непрекращающийся траур. Люди, даже самые болтливые и любопытные, шепчутся по углам, украдкой, рассказывая о странной смерти князя. Даже те, кто меня недолюбливал, кажется, приуныли, сникли. Власть — штука такая, двойственная, противоречивая: пока она есть, пока она сильна, её ругают, клянут на чем свет стоит, а как только её не станет, как только она исчезнет, сразу становится как-то тревожно. Вакуум власти — страшная вещь.
Но я жду другого. Я жду не скорби и причитаний. Я жду, когда
И вот — началось. Свершилось то, чего я так ждал.
Сначала — тихо, почти незаметно. Робкие расспросы, недоверчивые взгляды, подозрительные перешептывания. А потом словно плотину прорвало. Будто вулкан, дремавший долгие годы, внезапно пробудился и изверг из своего жерла потоки лавы, пепла и огня.
Я слушаю доклады Степы и девушек. Картина, которую они передают — очень интересна. Добрыня, Алеша, Ратибор и Веслава — вот кто возглавил стихийное «расследование». Вот кто стал движущей силой, локомотивом, тянущщим за собой остальных. Они рыщут по городу, вынюхивая, выискивая, выпытывая каждую мелочь, связанную с моей «смертью».
Они искренне верят, что меня убили. Что я стал жертвой заговора, подлого предательства. И они жаждут крови, покарать виновных.
Особенно Веслава. Эта неистовая фурия. Она одержима идеей найти и уничтожить моих «убийц». Она несколько часов расспрашивала Искру о том как и что случилось. Искра же сделала «предположение», что раны в последнем бою занесли грязь, либо оружие было отравлено. Веслава в ярости. Она не просто ищет виновных. Её ярость слепа.
Я узнаю от Степана, который, рискуя собственной жизнью, регулярно навещает меня, принося скудную, но жизненно важную информацию, свежие новости — бесценные крупицы сведений о том, что происходит в городе, за стенами моего добровольного заточения. Именно от Степы я узнаю, что Веслава лично, своими руками, взялась допрашивать стражу, всех тех, кто нес службу в тереме в ночь моей мнимой смерти.
Допросы эти, по словам Степана, ведутся с пристрастием, с пугающей, леденящей душу настойчивостью. Веслава не церемонится, не проявляет ни капли жалости, ни тени сострадания к допрашиваемым. Она не гнушается никакими методами, чтобы вырвать из них правду, или хотя бы намек на правду, хоть какую-то зацепку, которая могла бы пролить свет на обстоятельства моей «кончины».
Степан описывает это с ужасом в голосе, с нескрываемым отвращением. Он — мальчишка, хоть и храбрый, но еще не привыкший к таким реалиям. Он видит в действиях Веславы лишь бессмысленную, ничем не оправданную кровожадность. Но я понимаю её лучше. Я вижу то, чего не замечает Степан.
Веслава не стесняется применять пытки, это правда. Она использует весь арсенал доступных ей средств, от простых, грубых побоев до изощренных, хитроумных методов.
Она искренне верит, что меня убили. И эта её одержимость внушает мне уважение. И, пожалуй, даже благодарность. Она делает то, чего я сам хотел бы сделать — ищет правду.
Проходит несколько мучительно долгих дней. Время тянется медленно. Я, как узник в собственной тюрьме, заперт в четырех стенах, лишенный возможности действовать. Я получаю известия от Милавы и Степана.
И вот как гром среди ясного неба… плохие новости. Ужасающие новости.
Веслава напала на след. Её острый ум и звериное чутье привели к неожиданному, шокирующему выводу. Её подозрения пали на Милаву и Степана.
Я слушаю Степана, затаив дыхание, и кровь стынет в жилах.
Во дает, девка!
Веслава, видите ли, заметила, что они недостаточно горюют. Что они слишком спокойны, слишком сдержанны в проявлении своих эмоций. Что в их поведении что-то не так, что-то фальшиво, неестественно. Словно они играют роль, но играют не слишком убедительно.