Русь. Строительство империи 5

Гросов Виктор

Внутри я усмехнулся. Они думали, что выгадали себе легкую жизнь, но я уже прикидывал, как вытяну из них эти деньги иначе. Проекты у меня были — мельницы, кузни, дороги, которые свяжут Новгород с Березовкой, с Переяславцем, с Киевом. Они раскошелятся, сами того не заметив. Но сейчас я молчал об этом — пусть думают, что в прибытке оказались.

Купцы зашептались, переглянулись, но седой поднял руку, и шепот стих.

— Согласны, князь, — сказал он. — Подати вдвое — это щедро. Мы за тобой пойдем.

Я кивнул, титул,

который дала мне «Вежа», уже работает. Они говорили со мной не как с чужаком, а как с князем. Воодушевление, о котором шептала система, горело в их глазах — не ярко, не слепяще, но тлело.

Ладно, пора сменить тон. Пора говорить не о податях, а о том, что грызло меня с тех пор, как я нашел тот проклятый кубок.

Я медленно встал, чтобы все заметили. Сунул руку за пояс, вытащил кубок с черепом Святослава. Поставил его на стол с глухим стуком, дерево под ним дрогнуло. Купцы замерли, выборные тоже — глаза их вцепились в этот жуткий трофей, будто он мог заговорить.

— Вот, — хрипло сказал я. — Это сделал хан Куря. Из черепа Святослава. Того, чей титул я теперь принял.

Тишина стала гуще. Добрыня выпрямился, Такшонь кашлянул, Веслава с Ратибором переглянулись. Купцы смотрели на кубок, у некоторых вытянулись физиономии.

— Куря получит свое, — продолжил я, глядя на седого. — Но это не конец. Есть еще враги. На востоке — вятичи, муромцы, ростовчане. Они снюхались с Сфендославом, снабжали печенегов, чтобы нас тут порубать. А под Киевом — древляне и туровцы. Дикие, как звери, и неподвластные никому. Они ждут, копят силы, чтобы вцепиться в горло.

Седой нахмурился.

— А что с другими княжествами? — спросил он. — Владимир, Галич?

Я бросил взгляд на Такшоня. Тот выпрямился, стиснул копье, глаза его сверкнули.

— Галич — это я, — грозно прохрипел он. — И я, князь, не мыслю худого против тебя. Моя конница полегла за Новгород, мои люди истекли кровью за тебя. Никто не смеет меня в предатели записывать!

Я поднял руку, останавливая его.

— Никто и не мыслит о подобном, — остановил я разгорячившегося венгра. — Ты со мной, Такшонь. Я это вижу. Но что с Владимиром?

Он кашлянул, лицо его скривилось.

— Владимир — не княжество даже, — буркнул он. — Наместник там сидит, еще Святославом поставленный. Слабый, трусливый. Сидит тихо, ждет, кто победит. Не враг он тебе, но и не друг.

Я кивнул. Разговор свернул не туда. Владимир подождет, наместник — не угроза. А вот кубок на столе — это другое. Это мой долг.

— Завтра, — оглядел я присутствующих, — мы проводим Святослава. Достойно, как князя. И я хочу, чтобы Новгород это подготовил.

Седой кивнул.

— Сделаем, князь, — сказал он. — У нас есть ладья старая, крепкая. Подойдет для погребения. Сожжем, как положено, с почестями.

— Хорошо, — кивнул я. — Берите это на себя. Я разрешаю.

Купцы зашептались. Им дали дело, и они

его сделают. Я выпрямился, чувствуя, как плечо ныло от стрелы, которая все еще торчала там. Разговор был окончен.

Я стоял у стола в княжьем тереме, глядя, как купцы шептались, обсуждая ладью для Святослава. Седой — тот, что говорил за всех, — деловито кивнул мне еще раз, будто подтверждая, что все будет сделано. Его борода дрогнула, глаза блеснули в полумраке — они не подведут. Не из страха, не из жадности даже, а из того чувства, что тлело в них.

Титул «Собиратель земель русских» делал свое дело. Но купцы — народ хитрый, и серебро в их руках могло повернуться против меня, если я дам слабину.

— Завтра на закате, — сказал я. — Ладья должна быть готова. И все по обычаю — с почестями, как князя провожают. Не посрамите.

Седой кивнул, поднялся с лавки, и за ним потянулись другие. Они неспешно выходили из терема, переговариваясь, а я смотрел им вслед

Но как же ныло плечо. Со стороны это выглядело наверное эпично. Эдакий неубиваемый воин-покоритель, объявивший себя Великим князем. Такого даже стрелы не берут.

Веслава подошла ко мне, как только закрылась дверь за последним новгородцем, она срезала ткань, мешавшую осмотреть рану. Быстро оставила кинжал на открытом огне, который поддерживал тепло в тереме. Она схватила ковшик с водой и начала промывать рану. После этого подошел Добрыня и с силой дернул огрызок стрелы.

Вот же изверги! Кто ж так раны обрабатывает?

Но это был не конец. Веслава приложила раскаленный кинжал к плечу. Я чудом удержался от того, чтобы не разбросать своих соратников по стенам. Благо сумел схватиться за края стола и сжать так, что даже вмятины появились.

— Отдыхайте, — бросил я, после окончания манипуляций Веславы. — Завтра будет новый день. И не последний.

Добрыня кивнул и шагнул к двери — проверять стражу, видать. Такшонь остался сидеть. Веслава скривилась, но тоже кивнула, а Ратибор просто закрыл глаза, будто сил говорить не осталось.

Я махнул рукой, схватил кубок и направился в соседнее помещение. Это было что-то похожее на гостевую комнату. Не знаю как правильно это называется. Но здесь были стол, лавка и кровать. А еще общая стена с печью. Тепло.

Я сел за стол, положил руки на дерево, чувствуя, как засохшая кровь на ладонях трескается. Кубок из черепа Святослава поставил передо мной. Он тускло блестел.

Я смотрел на него и в голове крутилось все, что я сказал купцам — про вятичей, муромцев, ростовчан, про древлян и туровцев. Завтра я провожу Святослава, отдам его памяти долг.

В соседней комнате Веслава проводила такие же процедуры, что и мне. «Страдали» теперь Такшонь и Ратибор. Садистка.

Перед глазами вспыхнул свет. Появилась рыжая Вежа. Глаза ее блестели, но насмешки в них не было. Она молча глядела на меня.