Русская фантастика 2014
Шрифт:
— Опаздываешь, — заметила санитарка Галя, — тебя Савченко ждет.
— Опять?!
Она расстегнула пальто, размотала шарф. Взгляд дежурной задержался на Оле. Галя шумно сглотнула, зажмурилась, мотнула головой.
— Галь, ты чего? Из-за Савченко? Да ладно, приму… А как там Аня? Которая вчера поступила?
— Оль… Я понимаю… Забыться в работе. Но ты бы хоть намекнула. У вас же еще вчера все внешне хорошо было.
Санитарка вышла из-за конторки, прислонилась к ней, скрестив руки на груди. Цветастый теплый платок поверх
— Я думала, мы подруги, Олюшка. Конечно, разница в возрасте… Но почему ты не намекнула? Не хочешь об этом разговаривать?
— Галь, ты о чем?!
Дежурная покачала головой.
— Я понимаю, тебя травмирует. Сапожник без сапог… врач с редким заболеванием…
Оля кинулась к ней, схватила за плечи, встряхнула. Губы у нее дрожали.
— Галя, Галя, о чем ты, что случилось?!
Галя сгребла ее в охапку, прижала к груди, покачала из стороны в сторону:
— Ты поплачь, если хочешь. Ты пойми, нельзя в себе держать. Из-за чего, Оля, чем ты Шорохову не угодила? Из-за чего он с тебя ошейник снял?
Олюшка вывернулась из объятий санитарки, ощупала шею.
— Черт. Забыла надеть. Галь, Шорохов с меня ошейник не снимал, я просто вчера сняла, а утром забыла надеть.
На лице санитарки появилась робкая, недоверчивая улыбка.
— Ну правда же, Галя! Правда!
— Ты хоть шарф тогда обратно намотай, а то люди же подумают, слухи пойдут… И тебе неприятно, и Лев Ильич разозлится.
— Не буду я шарф наматывать, — возмутилась Оля, — что я за психолог такой буду — в шарфе? Ничего, Галь, никто и не заметит. А если заметят — спросят, я объясню.
— Ты, конечно, Олюшка, смотри сама. Но могла бы и послушать, я все-таки старше, опытнее.
Оля дернула плечом, чмокнула дежурную в щеку, забрала со стойки личные дела и отправилась на утренний обход.
Центр «Нижний космос» занимал три этажа: на первом — холл, столовая, кухня; на втором — кабинеты Олюшки и Шорохова, медсестры, массажная комната и маленький спортзал — несколько тренажеров, беговая дорожка; на третьем — жилые помещения.
Олюшка заглянула на кухню, открыла свой кабинет, сгрузила на стол папки с личными делами и поднялась на третий этаж. В общей гостиной, перед телевизором, маялся Савченко: переключал каналы, вздыхал, ерзал. Услышав Олины шаги, он вскочил, задергал кадыком.
— Оля, я вот к тебе…
— Давай попозже чуть-чуть, я с обходом закончу.
— Я, в смысле, я хочу… У тебя десятки не будет?
— Не будет, Анатолий. А будете себя так вести, я вас в наркологичку сдам. Елене Геннадьевне позвоню. Уяснили?
— Нечуткая ты, Оленька… Ой. Извини. Я не знал.
— О чем ты не знал? О том, что у нас центр помощи пострадавшим от произвола Верхов, а не кредитный союз?
— О том, что ты… Что ошейник…
— Забыла. Надеть. Утром, — отчеканила Оля. — Извини, у меня
Развернулась на каблуках и пошла по коридору к жилым комнатам. Сейчас заняты были только две: в одной — новенькая, Аня, в другой — Данишкина с новорожденными сыновьями. Данишкина, тихая, мышеобразная, почти не выходила и ни с кем не общалась. Когда Галя помогала с малышами, молодая мама спускалась что-нибудь перекусить. Шорохов собирался нанять ей няню, но Данишкина противилась: «Не нужно, я сама, не хочу обременять, счастлива материнством».
Ее Верх о близнецах, похоже, и слышать не хотел.
Лев Ильич представлял в суде интересы Данишкиной и детей, но брать с непутевого мужа было нечего — пил он, и пил крепко. А когда напьется, избивал сабу. И во время беременности тоже — чудо, что Данишкина выносила мальчишек.
Оля глубоко вдохнула и постучалась к ней.
— Войдите! — раздался слабый голос.
Тут же заплакал один мальчик, а через секунду присоединился второй.
В комнате пахло присыпкой и детским кремом, на пеленальном столике была навалена куча детской одежды, а в двух кроватках надрывались совершенно одинаковые младенцы. Данишкина метнулась к сыновьям:
— Чшшш! Чшшш! — Она обеими руками покачивала кроватки. — Тихо-тихо-тихо!
— Давайте, помогу. — Оля взяла одного младенца, Данишкина — другого. — Как у вас дела? Почему гулять не ходите?
— Холодно, Оля… Чшшш! Тихо, маленький! Доктор говорит, это нормально, что они такие беспокойные. А я думаю — это из-за того, что я нервничала. И стул у них, знаете, такой зернистый, боюсь, дисбактериоз…
Оля поморщилась. Она мерно покачивала вопящего младенца, мальчик выгибался, сучил ножками. Данишкина смотрела на сына в чужих руках, лицо ее застыло плаксивой гримасой.
— Доктор говорит, я слишком над ними трясусь. Но они — смысл моей жизни! У меня ничего нет, кроме мальчиков, я обременяю собой вас, я всем надоела, никому не нужна…
— Вы нужны детям, Лида. И вы нас не обременяете — «Нижний космос» был создан, чтобы помогать сабам, попавшим в беду. Все наладится. Попросить Галю посидеть с малышами? Вы бы позавтракали, на массаж сходили.
Нечесаная, в байковом халате, Данишкина не отреагировала. Она по-прежнему не отрываясь смотрела на мальчика:
— Вы так мне помогаете, так помогаете! А что я? Зачем я? Иногда, Оля, я думаю: ну за что? Чем я такая плохая? Что необразованная, что не того выбрала? А может, я сама его доводила, а? Провоцировала?
— Не говорите ерунды. Он — совершенно невменяемый человек, и мы это скоро докажем. Он не соблюдал ни одного основополагающего принципа нашего общества. А вы ни в чем не виноваты.
Данишкина убаюкала малыша, опустила его в кроватку и забрала второго у Оли. Мальчик зачмокал завертел головой, Данишкина присела на диван, ого лила грудь, дала сыну.