Русская философия. Энциклопедия

Маслин М. А.

М. А. Маслин

КАНДИНСКИЙ Василий Васильевич (4(16). 12.1866, Москва -13.12.1944. Нёйи-сюр-Сен, близ Парижа) — художник и мыслитель, теоретик живописи, один из основоположников абстрактного искусства, принадлежит культурам России, Германии и Франции. Окончил юридический ф-т Московского ун-та, имел хорошие перспективы в научной области, однако в тридцатилетнем возрасте (1897) резко меняет свои интересы, отказывается от научной карьеры и уезжает в Мюнхен учиться живописи, к-рой посвящает всю оставшуюся жизнь. Взгляды К. на искусство складывались под влиянием учения Гёте о цвете, философии Шеллинга, романтизма и символизма, нем. и фр. живописи, рус. искусства и культуры. Творческая эволюция К. распадается на четыре периода. Первый — 1900-е гг. — период формирования его как художника под влиянием рус. и нем. вариантов стиля модерн, а также художников "Мира искусства" (И. Я. Билибин,//. К. Рерих, К. А. Сомов и др.). В своем творчестве К. отдает предпочтение графике и гравюре. В этот период уже вполне отчетливо проявляются нек-рые особенности его концепции искусства: идея синтеза искусств, согласно к-рой живопись должна содержать поэтическое и музыкальное начала, поэзия — музыкальное и живописное, музыка — живописное (нашла выражение в цикле гравюр "Стихи без слов", 1903–1904); примат духовности, духовного начала в искусстве; наконец, выбор выразительных средств, среди к-рых особая роль отводится цветовому пятну, линии, декоративной орнаментальное™. В течение второго периода (1910-е гг.) К. достигает полной творческой зрелости. Он теоретически разрабатывает и практически реализует концепцию совершенно новой живописи — абстрактной, нефигуративной и беспредметной, понимание к-рой излагает в работе "О духовном в искусстве" (1911) (ее название указывает на то, что проблемы духовности остаются для него главными). В своем стремлении найти "новые формы" — "вечные" и "чистые", выявить "чистый язык" живописи К. не решается полностью изгнать из нее предмет, считая, что это привело бы к обеднению ее выразительных средств, что "красота краски и формы… не есть достаточная цель искусства". Поэтому так или иначе связь между предметностью и беспредметностью сохраняется в его творчестве. В "Композиции IV" (1911) левая часть полотна является полуфигуративной, а центральная и правая части — ближе к абстрактным. VI и VII "Композиции" (1913) являются абстрактными, тогда как картина "Москва. Красная площадь" (1916) вновь восстанавливает союз реального и беспредметного. Содержанием произв. художника часто являются философско-религиозная тема Христа, апокалипсис, крушение старого мира и нарождение нового, борьба светлых и темных сил и т. д., где добро побеждает зло, Идеалом нового человека в новой жизни выступают ученый и художник. Идея монументального синтеза живописи, музыки и поэзии находит воплощение в таких картинах, как "Ясность", "Смутное", "Сумеречное" (1917), "Белый овал" (1919), "Красный овал" (1920). В этот период ярко проявился талант К. как организатора и педагога. В Мюнхене вместе с нем. художником Ф. Марком он основывает объединение "Синий всадник" (1911–1914), в выставках к-рого широкое участие принимают мн. рус. художники. В России после возвращения в 1914 г. и до нового отъезда в Германию в 1921 г. К. включается в многообразную деятельность: становится членом художественной коллегии отдела ИЗО Наркомпроса, преподает в Государственных художественных свободных мастерских и Высших художественно-технических мастерских (Вхутемасе), избирается почетным проф. Московского ун-та. В Германии проходит третий период его творчества (по 1933 г.), тесно связанный с "Баухаузом". Он продолжает поиски в области монументального синтеза искусств. Его стиль в целом остается прежним, но становится более сдержанным, строгим и рациональным, в нем острее чувствуется влияние совр. науки. К. словно охвачен стремлением найти более точный художественный эквивалент своему пониманию духовности, к-рая представляется ему в виде "движущегося вперед и вверх остроконечного треугольника". Отсюда усиление "геометризма" в его произв. ("Несколько кругов", "На точках", 1928). Свое понимание искусства К. излагаете

книге "Точка и линия на плоскости" (1926), где дает анализ структуры художественной формы, рассматривает проблемы зрительского восприятия. В кон. 1933 г. после прихода в Германии к власти нацистов, К. уезжает во Францию, где проходит последний период его творчества. В эти годы он испытывает влияние со стороны сюрреализ-ма и в его произв. наряду с геометрическими формами появляются зооморфные фигуры ("Композиция IX", 1936. "Вокруг круга", 1940). Последней его работой стала картина "Решительный прорыв" (1944). Художественное творчество и теоретические идеи К. оказали огромное влияние на развитие рус. и особенно зап. искусства. Созданное им направление получило прямое продолжение в таких течениях, как "геометрическая абстракция", "абстрактный экспрессионизм", "абстрактное творче- i ство", "лирическая абстракция" и др.

С о ч.: О духовном в искусстве. Л., 1990; Избр. труды по теории русского искусства: В 2 т. М., 2001.

Л и т.: В. В. Кандинский. М., 1993; Сарабьянов Д. В., Авто-нолюва Н. Б. Василий Кандинский: Путь художника. Художник и время. М., 1994; Многогранный мир Кандинского. М., 1998.

Д. А. Силича

КАНТ В РОССИИ. В сложном процессе взаимоотношений нем. и рус. философских культур К. занимает особое место. Хотя в целом не сложилось духовного ' образования, к-рое можно было бы назвать рус. кантианством, сравнимым по форме и содержанию с рус. шеллингианством 10-20-х гг. и рус. гегельянством 30-40-х п. I XIX в., и даже сформировалась историко-философская традиция, утверждающая неприятие философской системы К. в рус. философской культуре, как глубоко чуждой I строю кантианских идей, тем не менее подобная однозначность в ряде исследований подвергается сомнению. I История рус. кантианы началась с избрания К. в 1794 г. в I Петербургскую академию наук, а также с переписки его с I дипломатом Белосельским-Белозерским, представившим ему на отзыв свой философский трактат "Дианиология, или Философические картины познания". В черновике j письма К. своему рус. корреспонденту содержится такая высокая оценка: "Вашему сиятельству суждено было раз- I работать то, над чем я трудился в течение ряда лет, — мета- I физическое определение границ познавательных I способностей человека, но только с другой, а именно, с I антропологической стороны" (Гулыга А. Кант. М., 1981. I С. 278). Имя К., еще при его жизни, было настолько известно в России, что нек-рые рус. дипломаты и путешественники искали встреч с кенигсбергским мыслителем. В 1791 г. в "Московском журнале" было опубликовано одно из "Писем русского путешественника" Карамзина, в к-ром описывалась встреча с К. "Сын Отечества" поместил воспоминания рус. посланника в Гамбурге И. М. Муравьева-Апостола о его встречах и беседах с К. о нем. языке и литературе. Особой приверженностью философскому учению К. славился Геттингенский ун-т. В 1-йтрети XIX в. число его рус. студентов доходило до 250, лекции читались такими последователями кантовского учения, как Штейдлин, Сарториус, Гуго, Бутервек, Кестнер, Блю-менбах, Буле, Краус, Лихтенберг, Бюргер и др. Среди нем. проф. философии наибольшее значение в деле распространения кантианских идей в России имели те, к-рые были приглашены для работы в российские ун-ты. Так, первое знакомство с философскими идеями К. было связано с приглашением в Россию в 1786 г. геттингенского проф. Л. Мельмана, к-рый был последователем критической философии и первым пропагандистом ее в Московском унте (1792/93-1 793/94), но по причинам религиозного характера был уволен. В 1795–1797 гг. нравственную философию в кантианском духе в Московском ун-те читал проф. Шаден, а с 1803 г. здесь работали проф. И. Буле и X. Ф. Рейнгардт, последний опубликовал несколько соч., построенных на кантианских идеях (Система практической философии. М., 1807; Естественное право. Казань, 1816). Кантианство всегда импонировало различным правовым теориям. Об этом свидетельствовали лекции и теоретические разработки проф. Харьковского ун-та А. Стойковича и Шада, а также проф. Казанского ун-та И. X. Финке (Естественное частное, публичное и народное право. Казань, 1816). Философские идеи Канта вызывали интерес и среди представителей духовно-академической философии. Существуют свидетельства об использовании в духовных академиях рукописных переводов "Критики чистого разума" и др. соч. К. Одним из первых рус. приверженцев его философских идей был проф. логики и метафизики Московского ун-та Брянцев, получивший богословское и философское образование в Славяно-греко-латинской академии. О широком интересе к личности и идеям К., выходящим за рамки университетской и духовно-академической философии, свидетельствуют многочисленные статьи и заметки в журн. "Улей", "Мнемозина", "Северная Минерва", "Библиотека для чтения", "Телескоп", "Вестник Европы" и др. С нач. XIX в. в России стали издаваться отдельные переводы соч. К.: "Кан-тово основание для метафизики нравов" (Николаев, 1803), "Замечания о чувствах великого и прекрасного" (Лейпциг, 1804), "Иммануила Канта наблюдения об ощущении прекрасного и возвышенного" (1812), "Кантова философия" Ш. Ф. Виллера, ч. 1, переведенная с фр. П. Петровым (Спб., 1807). Философские идеи К. воспринимались разными рус. мыслителями с различной степенью интенсивности. Напр., Я. Кайданов в своей лат. диссертации (1813) лишь изредка упоминал и цитировал К.; проф. Московского ун-та П. А. Сохацкий в примечаниях к своему переводу соч. кантианца Мейнерса "Главное начертание теории и истории изящных искусств" (1803) уже настойчиво рекомендовал читать "Кантово сочинение об изяществе и величии"; проф. Петербургского ун-та Галич в "Истории философских систем" (Спб., 1818–1819. Кн. 1–2) посвятил изложению философских взглядов К. целый разд., к к-рому приложил обширную библиографию кантианской литературы. Следует также упомянуть "Историю философии" Гавриила (В. Н. Воскресенского), в к-рой параграф 122, ч. IV, носил название "Критический идеализм Канта" и свидетельствовал о начале формирования рус. кантианской терминологии. Ст. "Кант" в "Философском лексиконе" Гогоцкого (Киев, 1857–1873. Т. 1–4) обнаруживает глубокое понимание идей мыслителя, к-рому Гогоцкий посвятил свою кандидатскую диссертацию "Критический взгляд на философию Канта" (Киев, 1847), хотя собственные взгляды автора тяготели к гегельянству. Коренной ошибкой Канта он считал ограничение сферы познания миром явлений, в результате чего "разум остается без способности проникнуть в сущность вещей, а сущность вещей без возможности быть понятою". Очень велики заслуги Канта, по мнению Гогоцкого, в разработке практической философии. Все то, что отнято у разума в "Критике чистого разума", возвращено ему в "Критике практического разума" как утверждение первенства духа над природой и раскрытие свободной и разумной самостоятельности духа внутри самого человека. В большей или меньшей степени кантианские постулаты нашли свое отражение в социально-государственных проектах Сперанского, лекциях рус. шеллингианцев Давыдова и М. Г. Павлова, в многотомных курсах по философии права Редкина, в соч. Чаадаева, Герцена, Станкевича и М. А. Бакунина. В 1 — й пол. XIX в. официальная идеология усмотрела в философии нем. мыслителя стремление "истребить гордость ума", приведшую философов XVIII в. к безверию. Между тем соч. К. "Религия в границах одного только разума" и вообще взгляды на религию стали объектом усиленной критики со стороны представителей православной духовно-академической философии. Во 2-й пол. XIX в. появляются новые переводы соч. К., выполненные Владиславлевым и Н. Соколовым, но в целом в университетской философской среде интерес к кантианству понизился, причиной чему послужило распространение материализма и позитивизма. Критический интерес к философии К. сохранился только в духовных академиях, где пытались выяснить, может ли его учение быть полезным для православия, или же оно вредно, как рассадник западноевропейских философских ересей. Так, выпускники Киевской духовной академии И. Гриневич и И. Михневич считали, что "Критика чистого разума", несомненно, содержит в себе мысли, "весьма опасные для религии". Проф. академии Скворцов был более осторожен и полагал, что все лучшее во взглядах К. принадлежит Евангелию, а все худшее соотносится с его философией. Представитель киевской школы философского теизма Юркевич был убежден, что в вопросе о началах и сущности науки вся история философии разделяется на две неравные эпохи, из к-рых первая открывается Платоном, вторая — К. По его мнению, философские учения Платона и К. являются фундаментом общеевропейской философской мысли в ее совр. состоянии и будущем развитии. Почти все философские работы Юр-кевича содержат ссылки на соч. К., анализ и комментирование различных разд. его философского учения. Оставаясь в целом платоником, он пришел к своеобразному синтезу философских учений Платона и К. Результатом влияния философских идей Юркевича стало формирование устойчивого интереса к философии К., что и породило феномен украинской кантианы, объединивший духовно-академическое философствование с университетской

философией. Проф. кафедры философии Московской духовной академии Голубинский, высказывая свое отношение к К., высоко оценил его исследование чистых законов всякого познания. По отношению же к доказательствам бытия Бога К., по его мнению, менее конструктивен и выступил как скептик. "Причиной сего было то, что (по учению Канта) разум человеческий ничего выше-опытного, сверхопытного познать не может, а потому не может иметь и твердых доказательств бытия Божия" (Голубинский Ф. А. Лекции философии. М., 1884. Вып. 1. С. 65). Жесткие выводы "Критики чистого разума" смягчались, по мнению Голубинского, тем, что помимо теоретического разума Кант решился допустить разум практический, в пределах к-рого вещи, недоступные для теоретической характеристики, были воспринимаемы посредством веры. Т. обр., вера вводилась не только в сферу таких понятий, как Бог, свобода, бессмертие души (границы практического разума), но и в область теоретического разума: бытие души, бытие мира. Подобное господство веры, писал Голубинский, основанное на уничтожении всякого знания вообще, поначалу кажется благоприятствующим требованиям христианской религии, но при более пристальном рассмотрении приходишь к выводу, что такая философская вера имеет мало общего с христианством. Преемник Голубинского на кафедре философии, Кудрявцев-Платонов, создатель системы трансцендентального монизма (Начальные основания философии. Сергиев Посад, 1906), подверг критике кантовское определение философии как обобщения и систематизированного свода результатов положительных наук. Однако, толкуя философию в теистическом плане, он начинает с исследования вопроса о познании, его возможностях и границах, в ходе к-рого соотносит свои взгляды с воззрениями К. Субъективная примесь в нашем чувственном познании хотя и наличествует, но, по Кудрявцеву-Платонову, она далеко не так существенна, как полагал К., к-рый ошибочно считал субъективными не только ощущения внешних органов чувств, но и такие всеобщие и необходимые формы внешнего бытия, как пространство, время, движение, качество, количество и др. Наибольший интерес к философскому наследию К. проявлял проф. Московской духовной академии А-й И. Введенский, к-рый сделал определенный вклад в рус. кантиану (Вопрос о происхождении и основаниях веры в Бога в рациональной философии от Декарта до Канта // Прибавления к творениям Св. Отцов. 1890. Кн. 2; Учение Канта о пространстве (Разъяснение и критика). Сергиев Посад, 1895). Представляет интерес также положительная рецензия Введенского (Вопросы философии и психологии. 1894. Кн. 22(2) на кн. Каринского "Об истинах самоочевидных", в к-рой критиковался осн. труд К. "Критика чистого разума". Каринский был убежден в том, что учение К. об умозрительных истинах проникнуто догматизмом и поэтому сторонники рационалистической философии должны искать новых оснований для защиты умозрительных истин (Радлов Э. Л. М. И. Каринский. Творец русской критической философии. Пг., 1917. С. 10). Говоря о рус. кан-тиане, следует упомянуть труд епископаНиканора (А. И. Бровковича) "Позитивная философия и сверхчувственное бытие" (Спб., 1875–1888. Т. 1–3), к-рый имел подзаголовок "Критика на "Критику чистого разума Канта". Автор утверждал, что все теории субъективного реализма, позитивизма, пессимистические учения Шопенгауэра и Э. Гартмана, философия действительности Дюринга и т. п. исходили из основоположения философии К. о том, что о "вещи в себе" мы не знаем ничего. В целом критика Никанором взглядов К. была тенденциозной, однако не лишенной ряда глубоких замечаний, свидетельствующих о вдумчивом изучении кантовских положений о чувстве и рассудке, разуме и идеях. Одной из центральных в истории рус. кантианы была тема "Соловьев и Кант". Раскрытию этой темы посвящен специальный разд. "Вл. Соловьев и Кант" в кн. Лосева "Владимир Соловьев и его время" (М., 1990). Общим выводом из подобного сопоставления было утверждение, что, несмотря на множество совпадений во взглядах В. С. Соловьева с К., нет никакой возможности перекрыть пропасть, к-рая разделяет обоих философов, т. к. К. был метафизическим дуалистом, Соловьев — диалектическим монистом. Тем не менее характеристике этих "совпадений" посвятил свою ст. "О мистицизме и критицизме в теории познания В. С. Соловьева" (Вопросы философии и психологии. 1901. Кн. 56) рус. кантианец А-р И. Введенский, к-рый полагал, что именно создатель философии всеединства — "первый и главный виновник распространения у нас критицизма за последние годы" (с. 17). Мнение Соловьева о нем. мыслителе зафиксировано в ст. "Кант", написанной им для "Энциклопедического словаря" Брокгауза и Ефрона, в к-рой он высказал мысль, что вся история философской мысли разделена на два периода: "до-критический (или до-кантовский) и после-критический (или после-кантовский)" и все недостатки содержания философии К. перевешиваются величием его заслуг: "Он поднял общий уровень философского мышления… своим диалектическим разбором старой догматической метафизики он освободил ум человеческий от грубых и недостойных понятий о душе, мире и Боге и тем вызвал потребность в более удовлетворительных основаниях для наших верований" (Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 478). В этой связи нельзя не обратить внимание на тот факт, что конкретная метафизика Флоренского, выросшая из соловьевской метафизики всеединства, также обратилась к центральным принципам кантианства. Заключительный вывод философской системы Флоренского, изложенный в его кн. "Столп и утверждение истины", был тесно связан с осн. вопросом "Критики чистого разума", а именно: "как возможен рассудок?" Подобный вопрос был порожден, по Флоренскому, антиномичностью строения рассудка и подробно освещен им в работе "Космологические анти-1 номии Иммануила Канта" (Богословский вестник. 1909.1 № 4). В 1910–1911 гг. Флоренский прочел курс лекций под | названием "Философия Канта в связи с философией пред-1 шествовавшей и с философией последующей". На защите им магистерской диссертации "О духовной Истине" I одним из официальных оппонентов был С. С. Глаголев -1 доктор богословия и автор ст. "Кант" в "Православной богословской энциклопедии", а также ст. "Религиозна" | философия Канта" в журн. "Вера и разум" (1904), к-рая в том же году вышла в Харькове отдельным изд. Осн. теслогическим принципом К. было, по Глаголеву, то, что человек абсолютно разобщен с Богом и действует только "от себя и через себя". Этот принцип, считал Глаголев, К. воспринял из философии XVIII в., развив его до крайних логических выводов, но, "если бы великий Кенигсберге — кий мыслитель жил в наше время, он иначе бы отнесся к поставленному им во главу здания принципу" (Православная Богословская Энциклопедия. Спб., 1907. Т. 8. С. 477). Ст. Глаголева в журн. "Вера и разум" была посвящена столетию со дня смерти К. Этот юбилей был отмечен специальным заседанием Московского психологического общества, и зачитанные на нем доклады были затем опубликованы в журн. "Вопросы философии и психологии" (1905. № 76): Лопатин Л. Учение Канта о познании; Новгородцев П. Кант как моралист; Вернадский В. Кант и естествознание XVIII столетия. В кон. XIX — нач. XX в. взгляды К. становятся объектом систематической философской критики. В предисловии к своей работе "Метафизические предположения познания. Опыт преодоления Канта и кантианцев" (М., 1917)lb. Н. Трубецкой писал о поразительном феномене философских учений XIX и XX вв., к-рые, критикуя и даже отвергая К., периодически к нему возвращаются. Призыв, брошенный в 1865 г. проф. Иенского ун-та О. Либманом: "Итак, следовало бы вернуться назад к Канту!" — был услышан в России, реакция на философию позитивизма породила вкус к метафизической проблематике. Чичерин и Грот пишут работы под названием "Что такое метафизика?". По Чичерину, поскольку все категории мышления, "истекая из единого разума", могут быть выведены a priori, постольку возможна и метафизика как наука. Грот повторяет эту мысль: К. не только правильно поставил задачу построения метафизики как науки, но и доказал априорный характер математики, категорий и нравственного закона, "до сих пор никто не опроверг его доводов" (Вопросы философии и психологии. 1889. № ГС. 120). Интерес к философскому наследию К. был непосредственно связан также с феноменом рус. неокантианского движения. Неокантианство — общее собирательное обозначение для мн. разнородных, возникших первоначально в Германии в XIX в. философских течений, сопряженных с К. или с его критицизмом как типом философствования. С формальной стороны это движение проявилось в активизации переводов соч. самого К. (на рубеже веков активно публиковались новые переводы С. Любомудрова, Соловьева, Флоренского, Н. О. Лосского, И. Маркова), а также соч. мыслителей различных школ западноевропейского неокантианства. В содержательном плане этот процесс выразился в том, что почти все направления рус. философской мысли высказали свое положительное или отрицательное отношение к кантианству. Конструктивное усвоение отдельных положений кантианской философии происходило даже в среде таких приверженцев гегельянства, как Чичерин, Дебольский, П. А. Бакунин. Мн. основоположения кантовского критицизма в значительной мере осложнили философские построения рус. персоналистов Козлова, Алексеева (Аскольдова), Лопатина, а также таких мыслителей, как Бердяев и Булгаков. Последний, напр., писал в работе "Трагедия философии": "…истинным отцом философского идеализма, представляющего собою и наиболее разработанную и излюбленную

философскую ересь наших дней, является, конечно, Кант" (Булгаков С. Н. Соч. М., 1993. Т. ГС. 334). Историки рус. философии относят к неокантианству таких мыслителей, как А-р И. Введенский, Лапшин, Челпанов, Гессен, Гур-вич, Яковенко, Степун, но при этом необходимо учитывать двойной смысл термина "неокантианство". С одной стороны, неокантианством можно называть философские учения, обращающиеся в XIX и XX вв. к системе нем. мыслителя XVIII в., с др. — те, к-рые следуют принципам одной из нем. школ неокантианства (баденской, марбург-ской). С таким уточнением многих из вышеперечисленных рус. неокантианцев можно считать просто кантианцами, т. е. последователями и продолжателями учения К. Одним из них был проф. Петербургского ун-та А-р. И. Введенский, к-рый свою ориентацию на философское учение К. выразил уже в магистерской диссертации "Опыт построения теории материи на принципах критической философии" (Спб., 1888). В поздних работах "Логика как часть теории познания" (Спб., 1912) и "Психология без всякой метафизики" (Пг, 1914) Введенский стал называть свое учение "логицизмом", к-рый понадобился ему для дополнительного обоснования истинности взглядов К. Конечные выводы учения Введенского сводились к тому, что за узкой сферой априорного знания простирается широкая область апостериорного нерационализиру-емого знания, что вера в бессмертие и бытие Бога необязательна с т. зр. "критицизма", но никогда не исчезнет. Введенский был единственным, кто остался до конца приверженцем К. В творчестве же таких

мыслителей, как Лапшин, Челпанов, А. Белый, интерес к К. и неокантианству был лишь этапом в эволюции их философских взглядов. Докторская диссертация Лапшина "Законы мышления и формы познания" (Спб., 1906) является почти единственным источником для характеристики его кантианского периода. В самой общей форме интерес к К. был выражен следующим образом: К. впервые указал на то, что синтетичность нашего познания, и в частности математического, обусловлена участием в процессе познания наряду с законами мышления и форм познания, но он недостаточно выяснил взаимоотношения между ними. Серьезный анализ кантианской гносеологической проблематики был представлен в докторской диссертации Челпанова "Проблема восприятия пространства в связи с учением об априорности и врожденности" (Киев, 1904), в к-рой в кантовский априоризм автор ввел телеологический аспект и сформулировал учение о постулатах как элементах, находящихся в структуре познания, но не соответствующих действительности. В определенной мере к неокантианству можно отнести таких представителей рус. юридической школы, как П. Б. Струве, Новгородцев, Гурвич. Теоретической платформой для преодоления марксизма Струве послужило гносеологическое учение К., докторская диссертация Новгородцева была посвящена характеристике и анализу правовых учений К. и Гегеля, принципы трансцендентального философствования Гурвича нашли свое отражение в философском эссе "Этика и религия" (Современные записки. 1926. XXVIII–XXIX), в к-ром он пытался обосновать автономность этики от метафизики и религии: "Добро есть особое "качество" и есть особый путь восхождения к Абсолюту". Элементы неокантианской философии были активно включены в теоретические разработки рус. символизма А. Белым, к-рый так и не смог сделать выбор между баденской и маркбургской школами неокантианства, для него одинаковыми авторитетами были Г. Риккерт и Г. Коген. Деятельность таких мыслителей, как Гессен, Степун, Яковенко, была связана с зарождением и функционированием международного журн. "Логос", к-рый был задуман прежде всего как теоретический орган для пропаганды и развития идей неокантианства. Оригинальность творчества рус. неокантианцев проявилась в создании учений "плюралистического трансцендентализма" Яковенко, "метафизического мистицизма" Гессена, "философии Абсолютного" Степуна. Рус. авторов журн. "Логос" (Кистяковский, Струве, В. И. Иванов, Н. О. Лосский, Алексеев, Франк, Г. Ланц, М. Рубинштейн, Радлов, И. А. Ильин и др.) нельзя было отнести к неокантианскому движению, но в своих публикациях они выражали прямо или косвенно отношение к К. и неокантианской философии. С 1917 г. в рус. кантиане начался новый период, связанный с господством марксистской идеологии. Продолжалась публикация отдельных работ К., выходили отдельные статьи и даже монографии (Деборина, Сережникова, Л. Зивель-чинской, Асмуса), но почти все историко-философские оценки учения К. исходили из ленинской характеристики его взглядов как субъективного идеализма и агностицизма. С нач. 60-х гг. значительно увеличилось количество изданий работ К. и исследований о нем. Среди обобщающих теоретических работ о К. можно выделить: "Философия Канта и современность" (М., 1974), "Критические очерки по философии Канта" (Киев, 1975), "Современные зарубежные исследования философии Канта" (М., 1975. Ч. 1–2), "Критика чистого разума" Канта и современность" (Рига, 1984), "Философия Канта и современный идеализм" (М., 1987), "Этика Канта и современность" (Рига, 1989), "Кант и философия в России" (М., 1994). Важным центром кантоведения стал Калининградский ун-т, при к-ром возник музей К.; в 1990 г. организовано Кантовское об-во. С 1975 г. здесь выходят межвузовские сб. "Вопросы теоретического наследия Иммануила Канта" (ныне "Кантовские сборники"). "Кантовский сборник" (1994. Вып. 18) открыл новый разд. "Кант и русская философская культура".

Лит.: Каменский 3. А. И. Кант в русской философии начала XIX века // Вестник мировой культуры. 1960. № 1; Он же. Кант в России // Философия Канта и современность. М., 1974; Голосовкер Я. Э. Достоевский и Кант. Размышления читателя над романом "Братья Карамазовы" и трактатом Канта "Критика чистого разума". М., 1963; Синютин В. И. О влиянии идей Канта на философию истории в России в первой половине XIX века // Вопросы теоретического наследия Иммануила Канта. Калининград, 1975; Дмитровский А. 3. Кант и русская общественная мысль в первой половине XIX в. // Там же. 1978;Лал-рановВ. А., ЧуеваМ. А. Кант и русская религиозная философия в конце XIX — начале XX в. // Там же. 1979; Дуденков В. Н. Кант, неокантианство и "русский духовный ренессанс" // "Критика чистого разума" Канта и современность. Рига, 1984; Акулинин В. Н. Русское "академическое" неокантианство и философия всеединства// Кантовский сборник. Калининград, 1987; Смот-рицкий Е. Ю., Шубин В. И. Вернадский и Кант: Поиски гуманистической концепции науки // В. И. Вернадский и отечественная наука. Киев, 1988; Ахутин А. В. София и черт (Кант перед лицом русской религиозной метафизики) // Россия и Германия: Опыт философского диалога. М., 1993; Кант и философия в России. М, 1994; Нижников С. А. Философия Канта в отечественной мысли. М., 2005.

А. И. Абрамов, Л. А. Суслова

КАНТЕМИР Антиох Дмитриевич (10(21)09.1708, Константинополь — 31.03(11.04). 1744, Париж) — писатель и философ. Род. в семье молдавского господаря князя Дмитрия Константиновича К., к-рый в 1711 г., спасаясь от турецкого султана, вместе со своей семьей бежал в Россию, где стал советником Петра I, написал ряд исторических и географических соч., наибольшей известностью из к-рых пользовалась "История возвышения и упадка Оттоманской империи". До переезда в Петербург (1719) К. нек-рое время учился в Славяно-греко-латинской академии. В 1722–1723 гг. он сопровождал отца в Персидском походе рус. армии. В течение двух лет прошел курс обучения в Академии наук. С 1732 г. он служил в Лондоне в качестве чрезвычайного посланника, а в 1738 г. был переведен в Париж в ранге полномочного министра. Кроме того, К. имел придворный чин камергера, а в 1740 г. стал тайным советником. Литературной славы К. добился благодаря своим сатирам, написанным в 1729–1730 гг. Из-за содержавшихся в первой их редакции резких выпадов против принятых в России религиозных обычаев они были напечатаны лишь в 1762 г. в нач. царствования Екатерины II. Им было переведено на рус. язык множество философских и исторических произв. Среди них "Разговоры о множестве миров" Б. Фонтенеля, "Персидские письма" Ш. Монтескье, с к-рым К. находился в дружеских отношениях, и др. "Разговоры…" Фонтенеля были напечатаны в России в 1740 г., однако через 16 лет сохранившиеся экземпляры подверглись конфискации. При переводе книги К. пришлось изобретать новые научные термины, мн. из к-рых впоследствии навсегда прижились в рус. языке, напр, "плотность", "прозрачное и непрозрачное тело", "наблюдение". Перевод К. синодальные чиновники посчитали "книжичищей богопротивной", преисполненной "коварства сатанинского". К философским произв. самого К. относятся одиннадцать "Писем о природе и человеке", в к-рых он, в частности, определяет философию как "основательное и ясное знание дел естественных и преестественных". Философия подразделяется им на логику, физику, этику и метафизику, что весьма напоминает философские курсы, читавшиеся в Славяно-греко-латинской академии. В Париже К. не только защищал интересы рус. государства, но и находил свободное время для общения с виднейшими представителями "века Просвещения". Его политические взгляды вполне гармонировали с воззрениями энциклопедистов. В "Письмах о России" Ф. Альга-ротти вспоминал о том, что К. называл свободу "небесной богиней, которая… делает приятными и улыбающимися пустыни и скалы тех стран, где она благоволит обитать".

С о ч.: Соч., письма и избр. переводы князя Антиоха Дмитриевича Кантемира / Под ред. П. А. Ефремова. Спб., 1867–1868. Т. 1–2; Собр. стихотворений. Л., 1956. Лит.: Бобынэ Г. Е. Философские воззрения Антиоха Кантемира. Кишинев, 1981; Радовский М. И. Антиох Кантемир и Петербургская Академия наук. М.; Л., 1959; Grasshoff Н. A. D. Kantemir und Westeuropa. В., 1966.

А. В. Панибратцев

КАРАМЗИН Николай Михайлович (1(12). 12.1766, с. Михайловка (по др. сведениям — с. Богородское) Симбирской губ. — 22.05(3.06). 1826, Петербург) — историк, писатель, мыслитель. Выходец из богатой дворянской семьи. В 1789–1790 гг. совершил путешествие в Западную Европу, где познакомился со мн. видными представителями Просвещения (Кантом, Гердером, Гёте и др.). По возвращении на родину опубликовал "Письма русского путешественника" (1791–1795). Предпринял издание журн. "Вестник Европы" (девиз к-рого был "Россия есть Европа"). К. призывал к освоению европейского философского наследства во всем его многообразии — от Р. Декарта до И. Канта и от Ф. Бэкона до К. Гельвеция. В социальной философии он был поклонником Дж. Локка и Ж. Ж. Руссо. Придерживался убеждения, что философия, избавившись от схоластического догматизма и спекулятивной метафизики, способна быть "наукою природы и человека". Сторонник опытного знания (опыт "привратник мудрости"), он вместе с тем верил в силу разума, в творческий потенциал человеческого гения. Выступая против философского пессимизма и агностицизма, он считал, что ошибки науки возможны, но они "суть, так сказать, чуждые ей наросты". В целом для него характерна религиозная и философская терпимость к др. взглядам: "Тот есть для меня истинный философ, кто со всеми может ужиться в мире; кто любит и несогласных с его образом мысли". Человек — общественное существо ("мы рождены для общества"), способное к общению с др. ("наше "я" видит себя только в другом "ты"), следовательно, к интеллектуальному и нравственному совершенствованию. История, по мнению К., свидетельствует, что "род человеческий возвышается к духовному совершенству". Золотой век человечества не позади, как утверждал Руссо, обожествивший невежественного дикаря, а впереди. Т. Мор в своей "Утопии" многое предугадал, но все же это — "мечта доброго сердца". Большую роль в совершенствовании человеческой природы К. отводил искусству, к-рое указывает человеку достойные пути и средства достижения счастья, а также формы разумного наслаждения жизнью — через возвышение души ("Нечто о науках, искусствах и просвещении"). Наблюдая в Париже события 1789 г., слушая в Конвенте речи О. Мирабо, беседуя с Ж. Кондорсе и А. Лавуазье (возможно, что К. посещал М. Робеспьера), окунувшись в атмосферу революции, он приветствовал ее как "победу разума". Однако позже он осудил санкюлотизм и якобинский террор как крушение идей Просвещения. По возвращении из Европы К. переосмысливает свое философское и историческое кредо. В "Письмах Мелодора и Филалета" (1795) он обсуждает принципиальные решения двух концепций философии истории — теорию исторического круговорота, идущую от Дж. Вико, и неуклонного социального восхождения человечества к высшей цели, к гуманизму, берущую начало от И. Г. Гер-дера, к-рого ценил за интерес к языку и истории славянства, и приходит к выводу, что надежда на неуклонный прогресс человечества более шатка, чем это казалось ему прежде. История представляется ему как "вечное смешение истин с заблуждениями и добродетели с пороком", "смягчение нравов, прогресс разума и чувства", "распространение духа общественности", как лишь отдаленная перспектива человечества. К. все больше склоняется к рациональному провиденциализму, стремясь согласовать его с признанием свободы воли человека. В самом нач. XIX в. (1804) он приступает к делу всей своей жизни — систематическому труду по рус. истории, собирая материалы, обследуя архивы, сличая летописи. Методология исторического исследования была разработана им в предшествующих трудах, в частности в "Рассуждении философа, историка и гражданина" (1795), а также в "Записке о древней и новой России" (1810–1811). Разумное истолкование истории, считал он, основано на уважении к источникам (в рус. историографии — на добросовестном изучении прежде всего летописей), но не сводится к простому переложению их. "Историк не летописец". Он должен стоять на почве объяснения действий и психологии субъектов истории, преследующих свои и сословные интересы. Историк обязан выделить самое существенное и важное в событиях: описывая их, "должен ликовать и горевать со своим народом. Он не должен, руководимый пристрастием, искажать факты, преувеличивать или умалять в своем изложении бедствия; он должен быть прежде всего правдив". Осн. выводы К. из "Истории государства Российского" (книга вышла в 11 т. в 1816–1824 гг., последний — 12 т. — в 1829 г. после смерти автора) консервативны. Самодержавие, будучи властью внесословной, — "палладиум" (хранитель) России, гарант единства и благополучия народа. Сила самодержавного правления не в формальном праве и законности по зап. образцу, а в совести, в "сердце" монарха. Это — отеческое правление. Историческое назначение рус. самодержавия он усматривал в поддержании традиций, общественного порядка, стабильности. Оно должно неуклонно следовать правилам такого правления, постулаты же правления таковы: "Всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надо прибегать только в необходимости". "Требуем более мудрости охранительной, нежели творческой". "Для твердости бытия государственного безопаснее порабощать людей, нежели дать им не вовремя свободу". Истинный патриотизм, считал К., обязывает гражданина любить свое отечество, невзирая на его заблуждения и несовершенства. Космополит, по К., "существо метафизическое". Историческое самосознание рус. народа многим обязано К. Пушкин отметил это, сказав, что "Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Коломбом".

С о ч.: История государства Российского. М., 1993. Т. 1–4; Записка о древней и новой России. М., 1991; Письма русского путешественника. Л., 1987; Нечто о науках, искусствах и просвещении. Одесса, 1880.

Л и т.: Платонов С. Ф. Н. М. Карамзин… Спб., 1912; Лотман Ю. М. Эволюция мировоззрения Карамзина (1789–1803) // Учен. зап. Тартуского университета. 1957. Вып. 51; История философии в СССР. М., 1968. Т. 2. С. 154–157.

В. А. Малинин

КАРЕЕВ Николай Иванович (24.11 (6.12). 1850, Москва-18.02.1931, Ленинград) — историк, социолог, гимназический товарищ и биограф В. С. Соловьева. К. сочетал в себе способности конкретного историка и теоретика. В этих областях его соч. включают античную, средневековую, новую и новейшую истории. Его магистерскую диссертацию "Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII в. "(1879) К. Маркс назвал превосходной. "История Западной Европы в новое время" в 7 т. (1892–1917), по мнению акад. В. П. Бузескула, для своего времени — труд беспрецедентный по обширности и всесторонности освещения. Весом его вклад в проблематику исторической теории. Здесь на первое место надо поставить "Основные вопросы философии истории" (В 3 т., 1883–1890, 3-й т. был издан как дополнение под названием "Сущность исторического процесса и роль личности в истории") и сб. ст. против марксизма "Старые и новые этюды об экономическом материализме" (1896). Его перу принадлежит также множество статей, связанных с оценкой совр. ему направлений в философии истории и социологии, Как теоретик истории К.
– сторонник "первого позитивизма" (О. Конт, Г. Спенсер, Дж. С. Милль, Э. Литтре), той его ветви, к-рая в России была связана с народнической субъективной социологией. К. придерживается идеи о сложной структуре исторического знания. Философия истории подразделяется, по К., на две части: теоретическую и конкретно-историческую и представляет собой философское рассмотрение конкретного хода всеобщей истории. Далее идет общая теория истории, к-рая, в свою очередь, подразделяется на социальную гносеологию (теорию исторического знания, или историку) и социологию, традиционно состоящую из социальной статики и социальной динамики. Последняя включает социальную морфологию, имеющую дело с результатами движения, и теорию исторического процесса (или историологию), т. е. учение о самом механизме развития об-ва. Если Конт растворял конкретную историю в социологии, то для К. они взаимозависимые, но особые науки. Как и нек-рые др. позитивисты, К. отрицал "Систему позитивной политики" Конта, считавшего исторический процесс закономерным. К. отрицает его закон трех стадий в развитии об-ва как целого, полагая, что он относится только к сфере мышления. К. не согласен с отождествлением Контом всякой абстракции с закономерностью. Конт не различает эволюцию и прогресс, не видит их разную природу, у К. же прогресс связан с субъективной этической оценкой, а эволюция — объективный процесс. Конт не разделяет теорию и метод, К. на таком разделении настаивает. Критические оценки совр. социальных теорий у К. связаны с идеей их преодоления как односторонних. Он выступает за их синтез, стремится к соединению прагматической и социально-культурной теорий, философии истории и социологии, психологических и экономических концепций. Его целью было также преодоление концепций, отрицающих закономерности исторического процесса и, наоборот, все сводящих только к ним, и равным образом отказ от теорий, переоценивающих роль исторических героев и тех, к-рые решающую роль отводят массам. К. принадлежал к первому поколению позитивистов в российской академической среде, к-рое было подготовлено социологической публицистикой (Писарев, Михайловский, Лавров и др.). Он пережил все этапы становления социологии в России, принимая активное участие в этом процессе, и был его историографом. До сих пор остается неопубликованной его большая работа "Основы русской социологии".

С о ч.: Историко-философские и социологические этюды М., 1895; Введение в изучение социологии. М., 1897; Собр. соч. Спб., 1912–1913. Т. 1: История с философской точки зрения; Т. 2: Философия истории в русской литературе; Т. 3: Сущность исторического процесса и роль личности в истории; Историка (Теория исторического знания). Спб., 1913 (2-е изд. Пг, 1916); Общие основы социологии. Пг., 1919; Основы русской социологии. Спб., 1996.

Л и т.: Бузескул В. П. Всеобщая история и ее представители в России в XIX и начале XX в. Ч. 1–2. Л., 1929–1931;Могильтц-кий Б. Г. Политические и методологические идеи в русской медиевистике. Томск, 1960; Мягков Г. П. Русская историческая школа. Методологические и идейно-политические позиции. Казань, 1988; Золотарев В. П. Историческая концепция Н. И. Ка-реева. Л., 1988; Сафронов Б. Г. Н. И. Кареев о структуре исторического знания. М., 1994.

Б. Г. Сафронов

КАРЖАВИН Федор Васильевич (20.01.1745, Петербург-28.03.1812) — философ, политик, теоретик архитектуры, филолог. Закончив Сорбонну (во время учебы он встречался с Д. Дидро и Вольтером), К. в 1765 г. вместе с В. И. Баженовым возвращается в Россию, а в 1769 г. по указу Екатерины II был принят "архитектуры помощником" В. И. Баженова в экспедицию Кремлевского строения. В 1773 г. К. вновь уезжает учиться в Амстердам и Париж, участвует в войне за независимость Северной Америки (1775–1783), выполняя поручения Т. Джефферсона и Дж. Вашингтона. После 12-летнего пребывания в Америке возвращается в Россию, где издает множество произв., в к-рых как на своих "величайших" предшественников в философии и науке ссылается на Демокрита и Ф. Бэкона, Б. Франклина и фр. энциклопедистов, Ломоносова и Радищева. В своих "Словарях" он излагает "целую сокращенную науку", дает определения таким понятиям, как "философия", "физика", "энциклопедия", "политика", "история", "право народное" и др. "Материя", по его мнению, есть "вещественность", "вообще всякое вещество", "законы движения составляют всю систему Натуры" (природы). В кн. К. "Французские, Российские и Немецкие разговоры" (она выходила 22 изд. с 1784 по 1840 г, на 3 языках) подчеркивается изменчивость материального мира: "Из какой материи состоит земноводной шар? Земноводной шар есть величайший ком, состоящий из земли, каменьев, песку, минералов, руд и вод. Не претерпел ли он от его сотворения каких-нибудь перемен? Земноводной шар претерпел весьма достопамятные перемены. Сии перемены производимы частично естеством, частию людьми". Идея универсальной изменчивости мира выражена им в надписи на кн. мистика Э. Сведенборга, где он определяет свет как некую химическую реторту, в к-рой "из разных начал делается переварка, посредством которая, переходя из состояния в состояние, оные начала освобождаются от всех грубейших частей, очищаются… для вечного происхождения мира нашего, или других, подобных ему, когда сей мир падший в обветшалость, преобразуем будет в другой иновидной". Обращаясь к социальной истории, К. обосновывает идею народовластия, дает социально-экономическую характеристику "трех классов": помещиков, к-рые живут "за получаемые от крестьян своих выгоды", "содержателей заводов, фабрик" и "драгоценного класса граждан" — "черни". "Народ, — пишет он, — подобен сей воде, а Государь подобен сему судну", им потопляемому. Он критикует недостатки устанавливаемого классом с "посредственным именем" демократического режима ("новоизбранные начальники, каковы будут?" — "Готовы заниматься". — "Делами?" — "Нет, рублями"; "К обещаниям великие люди; к исполнению не те…"). К. участвовал в первых публикациях в России кн. "Картина всевозможно лучшего правления, или Утопия" Т. Мора (1789 и 1790) и написании рус. утопии "Город Морж". Он автор ряда архитектурных теоретических трактатов, первый в России переводчик, комментатор и издатель труда "Десять книг об архитектуре" основоположника теории зодчества Витрувия, сторонник того, чтобы искусство зодчества, рисунка, музыки, театра "нераздельно" служило для "народной забавы и пользы". По своим просветительским взглядам К.
– определенное связующее звено между Радищевым и знавшими его труды декабристами.