Русская комедия

Князев Владислав

— Спасибо тебе, мой спаситель, — благодарила рыцаря Голенищева. — Век буду помнить твою удаль и храбрость. От целого коллектива отбил! Такое только в легендах бывает.

Она не смогла удержать слезу восторга и голосом сказочной Василисы-чудесницы, а может даже как сказочная золотая рыбка, молвила голосом человечьим:

— Требуй от меня что только пожелаешь.

Федот не стал ломаться, как красна девица.

— Я все продумал, Захаровна, — деловито заявил он. — Сегодня же — в загс. У меня там блат, распишут за пять минут. «Волга» остается за тобой, а мне иномарку купишь…

Далее. Грузчиком, сама понимаешь, мне теперь, твоему супругу, быть не к лицу. Устрой куда-нибудь заместителем директора… Далее. Насчет этой, как ее… насчет любви давай железно договоримся. Я с Нюркой завязываю, а ты с этими — с бабниками-маньяками. Подумаешь, невидаль! Да если надо, я тебе и вампиром буду. По рукам?

Не дожидаясь согласия на свое предложение руки и сердца, жених решительно воззвал к коллективу, который он только что по-рыцарски шуганул:

— Эй, земляки, куда разбежались? А ну подсобите!

С помощью коллектива рыцарь Федот взял свою ненаглядную королеву на руки и церемонно понес на выход. Правда, до сих пор ему доводилось носить не королев или хотя бы фрейлин, а лишь мешки на спине. Поэтому при дворе короля Артура рыцаря Федота, наверное, осмеяли бы или даже казнили бы за халтуру.

Но Степанида Голенищева не была в претензии. Она бы даже сама взяла жениха на руки, но ей вдруг пришло в голову использовать их в других целях. Когда меломанка-дверь «Утеса» распахнулась и заиграла свадебный марш Мендельсона, невеста Степанида обернулась к колдыбанцам и за спиной жениха послала им обеими руками воздушный поцелуй.

* * *

На сей раз, пожалуй, не будем опровергать небылицу. Во-первых, она вольно или невольно засвидетельствовала полную победу Луки Самарыча и его команды.

Вспомните: «…за спиной жениха послала… воздушный поцелуй». Это автоматически означает, что дева Голенищева стала действительно женщиной. Причем абсолютно полноценной. Глаз да глаз за ней! Чего же боле? Для женщины-то…

Во-вторых, стоит ли тратить время на дискуссии, если мы еще не уважили просьбу Захаровны выпить за ее счет трижды. Так поднимем дружно стаканы, а тем временем Лука Самарыч, как всегда, объяснится с тугодумом и маловером Гераклом.

Удивительно, но великий тугодум-маловер не стал копаться в небылицах, вымыслах и домыслах.

— Тут все ясно, — двусмысленно хихикая, сказал он. — А вот по легенде, или, как вы говорите, былине, у меня есть вопросы. Легенда-былина кончается почему-то на самом интересном месте. «Я — твоя», — сказала дева… Ну! И что же дальше было?

— О-о-о… — Лука Самарыч смущенно отвел глаза. — Дальше действительно — самое интересное, но…

— Какие еще могут быть «но»? — возмутился Геракл. — Давай подробности! А то убью от любопытства.

— Нет, деликатность не позволяет мне впасть в натурализм, — заупрямился колдыбанский гусар.

— Ну ты без матерщины. Как Гомер, — пошел на уступку полубог. — Значит, лег ты с ней рядом и… Ну пожалуйста. Умоляю!

— Нет, я не Гомер и даже не Гюго, — скромничал Лука Самарыч.

— Значит, у вас ничего не получилось, — злорадно сделал вывод древний секс-гигант. — И никаких легенд!

— Ах,

так! — оскорбился колдыбанский супер. — Ну тогда умрите от зависти!

Он стал в позу поэта Гомера или поэта Гюго, то есть гордо выпятил вперед живот, и пошел бить по голове маловера удивительными фактами.

В первую же минуту, по его словам, недотрога-амазонка познала не виданную доселе радость и залилась слезами. Через час она уже рыдала от счастья. Ей пришлось дать валидол и сердечные капли. К вечеру была вызвана бригада «скорой помощи». Врачи дежурили около дивана до утра, периодически приводя в чувство пациентку, которая в экстазе то и дело теряла сознание. На следующий день влюбленных перевезли прямо на диване в отделение реанимации Колдыбанской клинической больницы. Через неделю для научного наблюдения за удивительной парочкой прилетели специалисты Международного центра по аномальным явлениям. Через месяц роман века был вписан золотыми буквами в Книгу рекордов Гиннесса. Дипломы и награды чемпионы приняли, не вставая с дивана. Церемонию чествования на городской площади Славы пришлось пока отложить.

— Не могу остановиться, — призналась Степанида. — Подождите еще денька два.

Наконец совершенно изнемогшая от счастья бывшая амазонка, не верившая в любовь, сделала официальное публичное заявление: «Вот это любовь!»

— Вот это любовь, — завистливо пробормотал Геракл. — Больше месяца и без перерыва. Как же такое тебе удалось, карп? «Виагры», что ли, пуд съел?

— Вы о чем, аналитик наш хилый? — подивился Самарыч. — Зачем мне «Виагра»? Вы меня еще шпанскими мухами накормите… Мы, чать, не глупостями занимались, которые в эротических фильмах показывают.

— А что же вы делали? — раскрыл рот полубог.

— Плакали, — сообщил Лука Самарыч. — Плакали и рыдали.

— Шутишь? — аж икнул Геракл.

— На полном серьезе, — заверил его, даже не икнув, Лука Самарыч. — Лег я, значит, рядом с красной девицей, положил ее голову себе на плечо. «Ну, душа-зазнобушка! — говорю. — Четверть века я лежал-плакал по тебе и познал, что это и есть особое, высшее счастье в любви. Теперь твой черед страдать». Вот она и дала рёву. За все двадцать пять лет. Женщины — они ведь такие. Им всё счастье враз получить хочется.

— Не утонул? — участливо поинтересовался Геракл. — Слез-то небось целое море было?

— Само собой, — согласился Лука Самарыч. — Но я это предусмотрел. Ватник-телогрейку надел, а сверху еще махровую простыню вчетверо сложил. Все равно, конечно, промок. До нитки. Но не до живота. Потому как на живот под ватник еще клеенку постелил. Учитесь, Геракл Зевсович, пока я жив.

— Герой ты у нас, герой, — двусмысленно хихикнул Геракл. — Только не верю я, что таких героев полюбить можно.

— На скептиков не обижаемся, — парировал выпад Лука Самарыч. — Это, может, в древней Элладе девицы только писаных красавцев любовью и лаской жаловали, а у нас — не так. Бывает, что какой-нибудь писаный красавец изо всех сил за какой-нибудь пигалицей ухлестывает, а она его в упор не замечает. Но стоит какому-нибудь мужичонке слезу майкой утереть, так любая красавица — на тебе. В смысле все ему отдаст.