Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
Шрифт:
Должен сказать, что после возвращения с Юга серьезных столкновений с японцами у нас уже почти не было. Японцы изменили свою тактику. Убедившись, что весьма и весьма дорогостоящие, да и опасные, с появлением наших истребителей, налеты на Чунцин не приносят желаемого эффекта, переключились на бомбежку базы дальней бомбардировочной авиации в Ченду. Перед нами несколько раз ставилась задача выходить на перехват этих групп японских бомбардировщиков. Но не с нашей техникой было заниматься такими перехватами противника, идущего с гораздо большей скоростью. А вот понести потери в случае блудежки в горах, которая была почти неизбежна после таких погонь, мы могли очень тяжелые. И потому, когда я водил группу на такие перехваты, то, порезвившись немного в многослойных облаках, прокалывая с разгона огромных «дедов», на которые очень похожи облака, особенно вверху, я находил ориентир: обычно это была знакомая вершина горы, торчавшая из нижнего, облачного
А на земле мы жили дружно. Уже не было Грини Воробьева, умудрявшегося где-то доставать коньяк и к вечеру напиваться до такого состояния, что не мог попасть куском хлеба в рот и вызывавшего многочисленные насмешки китайцев. Как-то я пытался его урезонить, а он стал обвинять меня в том, что я бью под него клин, дабы стать командиром эскадрильи.
Если кто-нибудь еще верит в то, что диктатура-это порядок, то я могу его разочаровать. При самой свирепой сталинской диктатуре, казалось бы, всезнающем руководстве и мощном репрессивном прессе, Степа Супрун совершенно спокойно вешал лапшу на уши Сталину о своих китайских подвигах, а Гриша Воробьев пьянствовал, возглавляя эскадрилью в ответственнейшей, правительственной командировке. И ничего — сходило с рук.
После исчезновения Грини, нашу эскадрилью возглавил Саша Михайлов, тоже пьянчуга не из последних, но его подсидел Костя Коккинаки, уязвленный, что не ему — испытателю, доверили эту должность. Похоже, дело шло к нашему отъезду. Сбывались пожелания японцев, сразу после нашего появления в Китае сбросивших на аэродром Гуаньба пустой баллончик огнетушителя с прикрепленной к нему красной лентой, в котором было по восточному вежливое послание, предлагавшее европейцам убираться домой и позволить азиатам самим решать свои дела. Иначе все пришельцы будут уничтожены. Честно говоря, нам самим надоело совать нос в непростые азиатские проблемы.
А пока ребята развлекались, чем могли. Скинувшись, купили жену одному из боев, стоимость которой составила 60 долларов — хорошо быть добрым, когда ты в чужой стране и при чужих деньгах. Механик самолета Заднепрюк установил рекорд обжорства: умолотил за один раз две большие курицы и килограмма полтора риса, подбадривая себя украинской поговоркой: «Чем добру пропадать, нехай живит рэпне». Наш врач Иван Иванович Афнагель спас китайчонка — сына китайского летчика, который совершил «Чифаньфити» — «Съел самолет» — проглотил маленькую алюминиевую модель самолета. Иван Иванович приготовил картофельное пюре с ватой. Мальчик поел его и все закончилось благополучно. Самолетик зазвенел об горшок. Я окончательно убедился, что иероглифы дело скандальное и мне их не осилить. А китайцы не могли перейти на азбуку, уверяя, что столь малое количество знаков не могут передать всего богатства великого, могучего и прекрасного китайского языка.
Наступила весна 1940 года. Все вокруг зазеленело. В этом море зелени сверкали озера цвета масляничной культуры, похожей на нашу сурепку. Ребята скучали и все чаще повторяли пословицу: «В гостях хорошо, а дома лучше». Впрочем, дома действительно, во всяком случае, в городах, жизнь, судя по письмам, начинала налаживаться. В магазинах стало появляться самое необходимое: добротные ткани, радиоприемники, кое-какая мебель. Нас тянуло домой. Второго марта 1940 года Батицкий приказал передать наши боевые самолеты китайским летчикам, прибывшим из Ченду, где у них была большая летная школа. Летчики нашей эскадрильи передавали машины китайским коллегам, соответствующим им по должности. Я передал свой начальнику штаба — мистеру «Чемодану»: опробовал мотор, усадил китайского начальника штаба в кабину, где он с моей помощью запустил и остановил двигатель, подогнал педали управления, укоротил длину парашютных лямок, познакомил с принципом стрельбы из пулеметов и наведения их на цель. Китайцы оказались очень любопытными и долго расспрашивали наших летчиков о всяких мелочах и тонкостях. Потом мы построились и состоялась церемония торжественной передачи самолетов. Я подошел к китайскому начальнику штаба эскадрильи, пожал ему руку, пожелал быть непобедимым в бою, обнял и поцеловал его как родного брата. После этого мы, советские летчики, ушли на командный пункт.
Настроение было и грустным, и радостным. Мы ехали домой, но одновременно закрывали, пожалуй, самую интересную страницу своих биографий, своей молодости, первых боевых столкновений, оставляли на китайской земле своих погибших товарищей. Оценивая сейчас это время в своей жизни, я благодарен судьбе, что находился в те годы в кабине боевого самолета в китайском небе. Во-первых, после командировки в Китай я окончательно
Еще дня три мы побыли в Чунцине, тратя последние деньги, совершая последние покупки, а я еще и составлял последние справки о морально-политическом состоянии подчиненных в разные инстанции, по силам внося свой вклад в мутный поток бумаг, которым славится наше Отечество. Все хотели прикрыться бумаженцией: и посол, и главный военный советник, и советник по авиации, и его замполит, и его помощник по комсомолу — пиши о роли комсомольцев в ратных делах эскадрильи. Я так засиделся за этими бумагами, что забыл вовремя съездить на примерку костюмов к Иван Ивановичу и пришлось платить дополнительные доллары за срочное исполнение заказа в ночь перед нашим отъездом. Заказ пришлось получать в четыре часа ночи. С мистером Шимо мы промчались на «Форде» по ночному Чунцину, распугивая по дороге легионы крыс, которые оккупировали ночью улицы китайской столицы и так чисто их прибирали, поедая объедки, которые китайцы имели обыкновение выбрасывать прямо на мостовую, что мэрия наверняка экономила на дворниках.
А нам предстояло еще одно великое путешествие-ралли на автомобилях через весь Китай: подобную оказию посчитал бы огромной удачей любой из прославленных европейских автогонщиков. Но мы рассматривали это путешествие как тяжелую и утомительную эпопею, необходимость которой возникла по очень печальному поводу. Незадолго до нас такая же, радовавшаяся своему возвращению домой, эскадрилья, состоящая из 22-х человек, летела домой из Китая на бомбардировщике ТБ-3. В горах они попали в сложную метеорологическую обстановку и, врезавшись в хребет, погибли все до одного. Как нам стало известно, Качанов получил указание от Ворошилова направлять наших волонтеров домой только наземным транспортом, по принципу: «Тише едешь, дальше будешь». Хороший, конечно, принцип, но, и следуя ему, можно было оказаться дальше от того места, куда едешь: ведь никто не гарантировал автомобили с нашими летчиками от срывов с горных серпантинов китайских дорог. А как пригодились бы нам, буквально через год с небольшим, те двести пилотов, из числа самых лучших, которые погибли в Китае, за годы нашей помощи этой стране под именем волонтеров. Погибли в основном не в бою, а из-за сложных природно-климатических условий, огромных расстояний, сложнейшего рельефа местности, большой неразберихе и неорганизованности, которая нередко встречалась у китайцев, да и у нас самих.
Но как бы там ни было, мы готовились в дальний путь. Пятого марта 1940 года летно-технический состав погрузился на автомобили небольшого каравана: три автобуса предназначалось для людей и два небольших грузовичка — «форда» для наших вещей. Массивные кожаные чемоданы с мощными замками, набитые заморскими дивами, были плотно уложены, надежно закрыты брезентом и дополнительно обвязаны веревками. Этому грузу пришлось побывать и под дождем, и под снегом. Думаю, что мало кто из иностранцев со времен самого Марко Поло, совершал такое увлекательное путешествие через весь Китай.
До сих пор мы видели эту страну, в основном, с воздуха, а теперь могли близко познакомиться с жизнью китайской глубинки. Маршрут был очень извилистый, приходилось объезжать отроги горных хребтов. Расстояния от Чунцина до Ченду составляет 500 километров очень извилистой и неровной дороги, которую мы преодолели за два дня. На первом ночлеге в фанзе у китайского крестьянина ночью долго плакала пятилетняя девочка. Оказалось, что у нее болят ножки, которые были закованы в колодки, формирующую маленькую ножку, о которой я уже писал. Как объяснил мне переводчик, эта варварская процедура знаменовала собой переход от матриархата к патриархату, из чего я заключил, что китайцы, как и русские — народ крайностей. Стоило свергнуть женщину с престола, как ее потребовалось сразу еще и изуродовать, чтобы она не бегала свободно к другим мужчинам. И такие мучения китайским девушкам приходилось переживать до 24 лет. Во время нашего пребывания в Китае уже существовал закон, запрещающий эту процедуру и, казалось бы, народ должен был это приветствовать. Но самые жестокие традиции так сильно проникают в темную человеческую массу, что даже избавление от мучений эта масса считает нарушением существующего порядка вещей. Вообще, китайская женщина вела жизнь, которую трудно назвать человеческой. За свою жизнь китаянка рожает в среднем 22 ребенка, из которых выживают, из-за плохих материальных условий, меньше половины. Умерших детей хоронили без особых почестей — зарывали в землю или бросали в воду бурных рек с напутственным словом: «Хут-цула — ушел туда». И снова для китаянки начинается «кунзо» и «кунзо» — работа, которой нет конца. Когда мы были в Китае, то там проводили перепись — количество людей с расчетом средней плотности населения, умножали на квадратные километры. Получилось 550 миллионов человек, мужчин на 25 миллионов больше. Потому девушки в Китае в цене.