Русские не сдаются!
Шрифт:
— Ха-ха! — француз рассмеялся. — Но вы же уже отдали приказ о сдаче. Уже скоро я сам увижу, что перевозит бывший ваш фрегат.
Русский капитан французского происхождения уже был бы готов отдать другой приказ, но теперь оставалось только сохранять лицо. Наивно, выходит, Дефремери посчитал, что может договориться со своими соплеменниками. Он, на самом деле, боялся не бой дать. Будучи смелым и умным человеком, Пьер Дефремери не хотел только быть тем, кто начнет войну России и Франции.
Не знал капитан Митавы, что первое столкновение французов и русских уже состоялось. Лягушатникам
— И все же… мсье Баррай, вы же таким путём, можно сказать, поставите вопрос о том, каковы отношения между… нашими странами. Императрица Анна Иоанновна весьма чувственная особа, она не потерпит… Россия может объявить войну Франции, и….
Французский командующий так же не был в курсе того, что уже, вчера, состоялся первый бой. Французы, не поняв, что русские — это уже сильная европейская армия, решили, видимо, что сражаются с какими-то туземцами. Ошиблись…
— Мы высаживаем десант, уже почти что высадили. Наши солдаты и офицеры уже будут убивать русских, возомнивших себя… — Баррай несколько забылся, посчитав, что общается со своим подчиненным.
Петр Дефремери резко поднялся и гордо заявил:
— Я попрошу вас! Я на русской службе и предан ей!
— Что ж. Тогда вы в плену, мой друг. Проявляйте благоразумие, — усмехнулся шеф-эскадр и махнул солдатам, чтобы те подошли. — Теперь вы будете под… Скажем, что под охраной. И можете даже воспользоваться своей зрительной трубой, чтобы видеть, как фрегат Митава спустит флаги.
Дефремери стиснул зубы. Он понимал, что теперь выглядит, как предатель. Французский командующий перехитрил его. Мало было ему сообщить через присланного русского мичмана условия сдачи. Баррай, опасаясь того, что фрегат все же попробует уйти, и придется стрелять и, возможно, и упустить русских, потребовал разговора с самим капитаном фрегата. Уже здесь прозвучал намек, что можно разойтись миром.
— А вот на воде и шлюпки, полные солдат и матросов моих абордажных команд, сейчас фрегат будет сдан. Не расстраивайтесь! Вы же будете в плену не где-нибудь, а на родине, в благословенной Франции. Какая нелепость, не правда ли? — усмехался шеф-эскадр Жан Андре Баррай.
— На фрегате подняты заслонки, они готовятся к сопротивлению! Русские открывают пушки! У них в зоне поражения наш десант! — кричали тем временем офицеры на французском флагмане.
— Дьявол! — выругался Баррай.
Нужно время, чтобы поднять четыре якоря, нужно время, чтобы выставить паруса. Но еще и другое… Абордажные команды сейчас в море, и если их собирать, то еще будет затрачено время. А если следовать к русскому фрегату, то напорешься на свои же шлюпы. Все это может дать русским шанс уйти в туман, несмотря на то, что Ахилл более скоростной корабль, чем Митава.
Но шеф-эскадр сдаваться точно не собирался. Он в душе презирал своего соплеменника на русской службе, а сейчас… Ведь оставить русский корабль без внимания для Баррая было равносильно поражению.
— Линейному кораблю Флеро готовиться в погоню! — принял решение шеф-эскадр.
Глава 3
Глава 3
В
Балтийское море. Район Данцига
25 мая 1734 года
— Руби борта! — кричал боцман. — Ах ты, Богу душу мать! Ты, окоем, что делаешь!
Недалеко от боцмана и матросов стоял батюшка и на каждое скверное слово осенял крестом и боцмана, и матросов. Словно в молитвенном запале, священник крестил без остановки — ругань лилась непрерывно, как морские волны, ударяющиеся о борт фрегата.
— Сержант, выдержит ли канат откат от пушки? — спрашивал я.
— Ваше благородие, так должно. Канат выдержит, а вот борта, за кои его цеплять… — отвечал сержант, которого, как оказалось, звали Иван, а по фамилии — Кашин.
Я теперь вслух называл его сержантом, без сомнений.. И алебарда у него имелась, как отличительный признак старшинства над солдатами. Да и сами они при мне к Ивану Кашину обращались по званию. Так что не ошибся, сержант он, и мой, по сути, заместитель.
— Я сумневаюсь по бомбардам, — ко мне подошел Лаптев. — Сколь они помогут?
— Крепите лучше! — только и мог я ответить.
Мортиры были поставлены на толстые брусья, чтобы при первом же выстреле не проломить палубу. Да и это было опасным. Такое решение точно в нормальной обстановке никто бы не одобрил. Но сколь нормальной ситуация была для нас? То-то… И решения принимались опасные.
Я не морской офицер, хотя и служил в морской пехоте. Кое-что слышал да знаю. Но насколько мои знания могут пригодиться в этом времени? Вот только пригодятся ли они в этом веке — ещё вопрос.
Но кое-что я знаю и как историк, человек увлекавшийся историей и некоторое время ее преподавая в школе. Вот мортиры, которые бьют по навесной траектории, это тоже огневая мощь. Даже без попаданий ядра заставят французов нервничать и сбавить темп. Нам сейчас хоть плеваться, лишь бы корабли погони поскользнулись.
Григорий Андреевич Спиридов, будущий адмирал, вносил предложений больше всех — и именно дельных. Это он решил попробовать зафиксировать две большие пушки, которые я сопровождал в Данциг, где русские войска держали город в осаде. Дело рискованное, но могло усилить огневую мощь фрегата с кормы.
А на колесных лафетах, зафиксированных канатами, пушку удержать можно. Вот для них и рубили борта — немного, чтобы только ствол ровно выставить. Думали не «собирать» орудие, не ставить на лафет, ведь везли орудия в разобранном виде. Но крутили, думали…
Итак… Я попал во время так называемой «войны за Польское наследство». Что думаю об этом? Пока не определился. Дел хватает. Всем сознанием я теперь не хочу допустить позора нашего флота — сдачи фрегата Митава. Похоже, уже не допущу — вовремя принял бой.
Как закончится сопротивление — неизвестно, но оно будет. И пусть меня на ремни режут, но в этот момент я буду поджигать бочки с порохом, чтобы подорвать корабль.
Русские не сдаются! Это раз. А два — нельзя даже допускать возможности сдачи: отложится в головах, что так можно. Тогда явление станет обыденным.