Русский агент Аненербе
Шрифт:
Он вышел наружу. Дверь в склеп захлопнулась с глухим стуком. Где-то вдали глухо каркнул ворон, и Лебедев невольно вздрогнул: казалось, потревоженные мёртвые шептали о его предательстве.
Перед поездкой в Вевельсбург, где он должен был лично вручить Гиммлеру наконечник Гугнир, Лебедеву предстояло выполнить главную часть плана — подменить артефакт на копию. Оригинал, пока, должен был остаться в штаб-квартире Аненербе, в его сейфе, а потом он его увезет в свой дом в Тюрингии и артефакт будет спрятанный так, чтобы даже самые дотошные эксперты СС не заподозрят подмену. Подготовка заняла сутки. Копия, которую он получил на кладбище Св. Матфея, советские мастера
«Удивительна, как быстро они могли все сделать?», — подумал он, рассматривая железную поверхность под увеличительный стеклом, — «С другой стороны придет Берия к мастеру литейщику, кузнецу, ювелиру или кто там, мог это чудо делать… И скажет или страшная смерть в лагерях или орден на грудь и почет… Сделаешь быстро, день и ночь сидеть делать будешь».
Глава 24
Хранилище артефактов находилось в его полном распоряжении. Как гауптштурмфюрер СС и один из ключевых сотрудников Аненербе, он имел доступ к самым секретным коллекциям. Ящик с Гугниром стоял в отдельной комнате, за стальной дверью с кодовым замком. Лебедев ввёл код, услышав щелчок, открыл дверь.
Внутри царил полумрак. На полках, за стеклом, и в шкафах лежали артефакты, каждый из которых сам по себе мог бы изменить ход войны, если бы действительно обладал той мистической силой, которую ему приписывали. По мнению нацистов, верящих в их мистическую силу: древние рукописи, обломки мечей, странные устройства, чьё назначение было известно лишь посвящённым фанатикам — они представляли собой метафизическую мощь сакральной истории. Гугнир лежал в ящике из ясеня в центре, словно король среди своих вассалов. Лебедев достал копию, завернутую в ту же промасленную ткань, что и оригинал. Тщательно протер бумажными салфетками, снимая остатки масляной пленки. Потом аккуратно снял подлинник с подушки, ощутив его вес и обжигающий холод. На мгновение его охватило странное чувство будто кто-то наблюдает за ним.
«Но это всего лишь твое воображение Лебедев», — подумал он и положил копию на место подлинника, а оригинал спрятал в специально подготовленный футляр с ложным дном, — «Теперь Гиммлер получит то, что заслуживает. А настоящий останется у меня, в безопасности. Осталось только заглянуть в химическую лабораторию Аненербе… Ты охренеешь от шоу, рейхсфюрер».
Подмена останется незамеченной — даже при вскрытии сейфа копия будет неотличима от оригинала. Дверь хранилища захлопнулась с тихим металлическим щелчком, отозвавшись эхом в стерильной тишине подземелья. Константин двинулся по коридору, крепко прижимая к боку узкий футляр. Его шаги были размеренными, дыхание — спокойным, а в голове, вопреки адреналину, царила холодная, кристальная ясность.
* * *
Зал «Обелиск», погружённый в полумрак, казался еще более мрачным, чем в первый раз, когда Константин оказался в нем. На стенах и колоннах горели факелы, а сквозь окна зал заливал свет полной Луны. Но не смотря на огонь и желтые лучи ночного светила, атмосфера в гулком помещении мерцала каким-то бледным, мертвенным, сине-голубым светом. Двенадцать колонн, украшенных рунами, упирались в сводчатый потолок, где мерцала мозаика с чёрным солнцем. В центре, на каменном алтаре, лежала бархатная
Лебедев шагнул в зал, прижимая к груди массивную шкатулку с Гугниром-двойником. Холод замка впивался ледяными иглами даже сквозь сукно мундира. И Константин ощутил кожей, как холодный пот проступает на ладонях, а сердце начинает биться в такт мерцанию чёрного солнца в центре зала.
«Если он попросит провести ритуал… Нет, не попросит, потому что никто не знает, как его проводить… Может быть ритуал записана рунами на тех загадочных листках из дневника торговца Дитриха фон Любека? Нет…» — мысль оборвалась, когда Гиммлер обернулся. Его глаза, за стёклами пенсне, блеснули, льдом.
— Гауптштурмфюрер Тулле, — голос звучал мягко, но Лебедев знал: это шипение змеи перед ударом. — Вы принесли мне то, что принадлежит нашему Рейху по праву крови.
Лебедев положил перед Гиммлеров ящик на стол из гранита.
— Да, рейхсфюрер. Копьё Одина… Наконечник Гугнир. Древний могущественный артефакт, принадлежавший Богу Одину, — Лебедев щёлкнул каблуками, вскинув руку в нацистском приветствии.
«Не дрожать… Он любит театральность и пусть, упырь, наслаждается ей…», — успокоил себя Константин.
Гиммлер снял перчатки, медленно, словно раздевая жертву.
— Покажите.
Скрип ясеня Игдрасиля разорвал тишину, когда Лебедев приподнял крышку ларя. Древняя древесина, словно плоть мирового древа, источала слабый запах смолы и древних бурь. Железный наконечник, испещренный рунами, блеснул тусклым серебром— не просто отразив пламя факелов, а словно поглотив их жар, превратил их в сполохи, что заплясали по стенам, словно духи пробуждённых предков.
Гиммлер застыл. Его поза, до этого напоминавшая гигантского богомола, внезапно обмякла. Пальцы задрожали, будто оборвавшиеся струны, а голос, всегда звонкий и властный, сошел на шепот — со стороны казалось, что неведомая тень власти, треснула под тяжестью тысячелетий напоровшись на острие Гугнира.
Спектакль получался великолепным.
— Gungnir… Он прекрасен… Вы проверили его подлинность? — спросил он дрожащим голосом, не отрывая взгляда от артефакта.
— Лично, рейхсфюрер. Я всегда подвергаю испытаниям артефакты.
Рейхсфюрере вопросительно посмотрел на Лебедева.
— Настоящий Гугнир, — голос Лебедева звучал тихо, но твердо, — выкован из метеоритного железа, что прошло сквозь всю Вселенную и пробило сердце ледника Ётунов, в огне кузницы Двалина наконечник обрел форму и силу. Подделка рассыплется в прах от холода. Опустите его в ледяную воду. Оригинал же… Пробудится…
Гиммлер нетерпеливо кивнул стоявшему в тени офицеру. Тот принёс большую серебряную чашу, наполненную льдом и водой.
«А теперь ты увидишь фокус проклятый вурдалак», — усмехнулся про себя Константин, — «никакой магии, сволочь, только научные знания и ловкость рук!».
До этого Лебедев взял в лаборатории Аненербе хлорид кобальта и аккуратно, тонкой кисточкой, прошелся им по всем рунам. После обработки руны приобрели едва заметный голубоватый оттенок.
Гиммлер лично опустил наконечник в ледяную воду. Руны сначала замерцали синевой, как звёзды в полярную ночь, а потом перешли на розово-красный цвет, создавая эффект «свечения». Лицо второго человека в Рейхе исказила гримаса благоговейного восхищения.