Русский агент Аненербе
Шрифт:
Лебедев понял, операция по замене наконечника Гугнир началась — Коротков принял решение вернуть его в Германию, а перерыв на ночь ему нужен лишь для того чтобы связаться с Москвой и посвятить в детали, главу внешней разведки НКВД/НКГБ СССР Павла Михайловича Фитина или самого зловещего Берию.
Прощаясь с Лебедевым Барченко, спросил:
— На одной из фотографий есть черное пятно или какой-то провал в склепе… Что это?
— Наконечник открыл передо мной бездну, из которой шел зов.
— Расскажите, что вы видели?
— Александр Васильевич мне сложно описать, то, что я видел…
В глубинах тяжкого мрака, где звезды тают,
Раскинулась черная бездна без дна.
Она, веками тайны сохраняет,
Холодная, жуткая, вечно одна.
Бескрайний океан из пустоты и мрака,
Где время теряет незыблемый ход.
Манит к себе, как роковыми знаками,
И в сердце семя трепета страшно несет.
Безмолвная, как лик древних божеств,
Глотает свет, не возвращая вспять,
В ней гаснут мысли, немеют слова,
И невозможно взглядом дно достать.
Утром Коротков наедине с Лебедевым обсудил детали операции по замене оригинала наконечника Гугнир на копию. Так же он передал конспиративный регламент контакта со связным.
— О тебе знают всего два человека. Но кто ты на самом деле буду знать только я. Надеюсь этот кусок железа стоит того… Через пару дней немцы зайдут в эту деревню — нам нет смысла ее удерживать. Тебя найдут в одном из подвалов церкви. Предварительно мы взорвем часть стены чтобы инсценировать попадание снаряда. Оставим тебе воды и немного хлеба… А там уже все зависит от тебя… Кричи как можно громче. Следующий контакт с тобой будет в Берлине.
— А если я меня никто не услышит?
— Это полуподвальное помещение церкви когда-то служило винным погребом и, если ты захочешь, ты сможешь найти подземный ход ведущий из него,— улыбнулся он и похлопал его по плечу, — но лучше всего будет если тебя, измученного голодом и холодом, «извлекут», это придаст яркой драматичности момента освобождения из советского плена. И еще я оставлю за деревней пару разведчиков Вострикова, парни лихие и бывалые, и, если ситуация станет по настоящему критической они тебя вытащат.
Странно, но Лебедев не почувствовал себя частью своей Родины «в прошлом». До этого он тысячу раз прокручивал в голове: установить связь с разведкой, служить Союзу, быть полезным — но сейчас, среди серых стен и чужих взглядов, чувствовал себя песчинкой в чужом пустыре. Даже доверие Короткова было фальшивой монетой: тот принял его не по вере, а от безысходности. И прозрение настигло внезапно, как удар током: их с Маргаритой вырвало из потока времени слепой игрой случая, по воле фантастического случая более весомого чем человеческая воля. Не людской расчет, не логика истории, а слепая стихия вселенского хаоса швырнула их сюда. Теперь выбор прост до жестокости: «рыть лаз назад», в свое время, сквозь пласты десятилетий, или бежать — туда, где не достанут щупальца Гестапо и длинные тени НКВД.
Бои уже шли где-то рядом. На территорию деревни изредка залетали снаряды, оглашая воздух характерным свистом и последующим взрывом. Небольшие разрозненные советские подразделения, состоящие в основном из легкораненых красноармейцев, готовились к отступлению. Несколько крестьян
— Пора. Удачи тебе Франц, — Коротков обнял его на прощание.
У выхода он обернулся.
— И все же, я не могу поверить в твою фантастическую историю.
— Но Александр Михайлович, вы ведь с самого начал знали, что все будет именно так, все по вашим нотам.
Коротков усмехнулся.
— Ответь мне на вопрос… После войны, когда он…?
— Пятого марта 1953 года на семьдесят пятом году жизни вследствие инсульта и кровоизлияния в мозг… — ответил Лебедев.
— А…?
— Будет арестован двадцать шестого июня 1953 года по обвинению в измене Родине в форме шпионажа и заговоре с целью захвата власти, а двадцать третьего декабря 1953 года расстрелян по приговору Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР.
Коротков медленно задумчиво кивнул.
— Ну что ж… Когда услышишь команду от саперов закрой уши, глаза, накрой голову руками и открой рот, сгруппируйся в самом дальнем углу… Удачи Франц, даст Бог еще увидимся, — сказал он и вышел.
За дверьми начали закладывать заряд саперы. Примерно через полчаса с той стороны двери раздался голос:
— Эй паря, а ну двинься подалече и схоронись получшее. Слышишь?! Как готов будешь дай знать!
Лебедев спрятался в дальний угол сел на корточки и сгруппировался.
— Готов!
Как не готов был Лебедев, удар пришелся внезапно. Стены содрогнулись, потолок треснул, и он сжался сидя в углу. Но саперы хорошо знали свое дело. Подрыв развалил часть стены у входа обрушив и завалив вход, оставив внутренне помещение целым и невредимым. Но взрыв есть взрыв, поэтому, мелкие осколки больно хлестанули по лицу и рукам Лебедева. Пыль взвилась плотным облаком, забивая ноздри и першя в горле. Константин держал рот открытым и сильно зажимал уши, но грохот взрыва превратился в звенящую тишину — первый признак легкой контузии. Когда пыль немного осела, он отдышался, сплевывая скрипящую на зубах мелкую взвесь от штукатурки. В помещении и так было темно, а теперь все пространство погрузилось в полный непроглядный мрак. Он сел, прислонившись к стене, и попытался успокоиться. Надо было экономить силы. По лицу медленно потекли теплые струйки крови.
«Сука немного задело…».
Сквозь эхо контузии донеслись голоса:
— Паря ты там живехонек?
Лебедев кое как откашлялся, разлепил слезившиеся глаза.
— Живой? — повторили снаружи.
— Та-а живой он, слышь, как дохает. Живой?
— Да! Все в порядке! — собрав силы крикнул Константин.
— Ну добре! Бывай…
Ответили саперы и Лебедев погрузился не только в пелену непроглядного мрака, но и в оглушающую тишину. В темноте стало намного холоднее, особенно досаждали тонкие порывы сквозняков, змеящиеся по полу. Он запахнулся в куртку-парку и поднял воротник. В полной темноте время начало растягиваться, теряя свой смысл.