Русский полицейский рассказ (сборник)

Кудрявцев Дмитрий

И, даже плюнув с досады, Яхонтов прибавил шагу, вспомнив, что Верочка ждет и беспокоится.

– А и в самом деле – права Верочка: ну что это за служба? Ни днем ни ночью покоя нет, да еще эти жандармские обязанности навязали… Ох и претят же они мне! И чего это, в самом деле, так устроено: жандармская полиция гуляет да погуливает, а ты тут и за себя, и за них работай! Э-э-эх! Нет, надо будет службу переменить, что поделаешь, как ни люблю я своего дела, полицейского, а «тикать треба», – закончил он свою мысль

почему-то по-малороссийски.

А кругом жизнь так и кипела, толпы народа, весело переговариваясь, двигались по всем направлениям, проносились кареты, сани и автомобили, слышались окрики кучеров и мягкий стук копыт по утрамбованному снегу мостовой.

– Не надо только Верочку беспокоить – не скажу ей ничего, – решил Яхонтов, входя в квартиру…

Верочка, как он и думал, ждала его с чаем и тревожилась. Успокоить ее для него было нетрудно, и они славно провели вечерок, строя самые радужные планы будущего.

– Ты ложись, голубчик, а я пойду, позанимаюсь немного, – сказал он жене и прошел в кабинет.

– Позови ко мне старшего, – приказал Яхонтов дежурному, – да сходи на квартиру к надзирателю Обломову, скажи, что я зову.

– Слушаюсь.

Через несколько минут в кабинете пристава сидел надзиратель Обломов, плотный, среднего роста, с открытым, смелым взором, а у порога вытянулся старый городовой Лещ.

Изложив им всю суть дела, Яхонтов велел к двум часам ночи быть готовыми и прихватить с собою еще четырех городовых, а теперь же установить наблюдение над интересующим их домом.

– Как хотите, г. пристав, я должен вам доложить, что я свой участок знаю хорошо, да и дом этот мне знаком, бывал там не раз, и трудно допустить, чтобы там мог скрываться не только Каин – такой осторожный и неуловимый преступник, но и вообще кто бы то ни было из нежелательного элемента.

– Вот и я так думаю, а у полицмейстера имеются сведения – надо проверить.

– Слушаюсь!

Обломов ушел, ушел и Лещ, и Яхонтов остался один… И странное дело – вдруг на сердце у него сделалось так нехорошо, так жутко, что он даже схватился за него руками. Какое-то никогда не изведанное им раньше чувство щемящей тоски холодною змеею, казалось, вползло туда и засосало, засосало его кровь, его сердце.

– Что это такое? – громко, сам не сознавая того, задал он себе вопрос.

Он встал, выпил стакан воды и, пройдя несколько раз по кабинету, почувствовал как будто облегчение.

– Никак я начинаю нервничать? Э-э, брат, Степан Иванович, нехорошо, стыдно. Отец, можно сказать, семейства, и нате вам, нюни распустил! Стыдно, голубчик! – упрекнул он себя.

И вдруг горячею волною его охватило желание скорее увидеть жену, малютку сына. Он встряхнулся и, тихо ступая на носках сапог, прошел через столовую в спальню.

Там царил полумрак, поддерживаемый лампадою перед образом, которая

кротко сияла, освещая лик Богоматери.

Положив бледное личико на сложенные вместе по-детски руки, крепко спала его Верочка. Она так тихо лежала, что казалось, и не дышала, а возле нее, в люльке, смешно посапывало крохотное существо – его сын. Эта мирная картина сразу же самым успокаивающим образом подействовала на Яхонтова. Он перекрестил малютку, русую головку жены и, нагнувшись, осторожно поцеловал ее в голову…

Когда он вошел в кабинет, старший городовой уже покашливал в прихожей.

– Ну что, Лещ, готово? – спросил Яхонтов, понижая голос.

– Так точно – все собрались.

Яхонтов надел пальто, сверх которого перекинул шашку, осмотрел браунинг, поставил его на предохранитель и вышел из кабинета.

Все были готовы и тихо двинулись по спавшим улицам города. Впереди шли Яхонтов с Обломовым, а сзади попарно городовые.

Когда они приблизились к месту назначения, к ним подошел переодетый в статское городовой и доложил, что за время в калитку вошли два каких-то человека, но никто не выходил.

Тихо ступая, вошел отряд в калитку дома, и, пройдя к нижнему полуподвальному помещению, Яхонтов расставил кругом караульных, а сам постучался. Никто не откликался. Наконец, после нескольких повторений, за дверью послышалось шмыганье туфель, и встревоженный старческий голос спросил:

– А и кто там?

– Отворите – полиция.

За дверью послышалось тихое шушуканье, и, наконец, она открылась. На пороге стоял старый, заспанный еврей со свечою в руках.

– Здравствуйте, хозяин.

– И ждравствуйте вам. И чиво вам треба?

– А вот пойдемте – скажу, – и Яхонтов пошел в квартиру с околоточным надзирателем и двумя городовыми.

– Кто у вас живет?

– У на-а-с? Ну и кто у нас живет? Ми шебе с жинкою, да вот тута уф комнате два шебе еврейчика и больше никого.

Яхонтов проверил – все было в порядке.

Он послал Обломова получше осмотреть квартиру, пока осматривал комнату и вещи квартирантов.

– Ну что?

– Да нет, как я вам и докладывал, ничего, – говорил очевидно довольный результатом розыска Обломов.

«Что за штука, – думал между тем Яхонтов, – откуда же у полицмейстера эти сведения? Нет, тут что-нибудь, да не так – пойду, сам еще раз осмотрю».

И он пошел. Пройдя узеньким коридором, он вошел в помещение хозяев – большую бедно обставленную комнату, где на широкой кровати ворочалась старая еврейка, кряхтя и приговаривая что-то на своем жаргоне.

Яхонтов осмотрел комнату – нет, положительно ничего. Он уже хотел уходить, как вдруг его внимание остановил на себе большой старый ковер, висевший на стене до самого пола. Он отдернул его и увидел за ним небольшую одностворчатую дверь.