Русско-турецкая война 1686–1700 годов
Шрифт:
Семь дней добирались Неплюев и Самойлович «от речки Карачакрака… самыми бескормными горелыми месты» до Каменного Затона. В ходе марша «от всеконечныя бескормицы под нарядом шатровым, и под полковым, и под припасами полковыми, и под хлебными запасами… подъемныя полковыя, и подводныя у… ратных людей многия лошеди от великия и необъятныя бескормицы попадали». В отписках В. В. Голицыну и великим государям Неплюев сообщал, что от Каменного Затона вниз до р. Белозерки «к Перекопу и к Шахкерменю, и около Сечи и речки Бозавлука, и вниз по Днепру до самого Казикерменя, а в верх по Кадак по обе стороны Днепра поля все вызжены по самую днепровую воду без отстатку». На протяжении марша до Каменного Затона Неплюев и Самойлович нигде не обнаружили не только противника, но и даже следов его передвижения [339] .
339
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 2–4, 14–16; РГАДА. Ф. 210. Оп. 6. Кн. 131. Л. 624 об. Ср.: Великанов В. С. Днепровский поход… С. 40.
Из-за выжженной степи по обеим берегам реки идти к Казы-Кермену вдоль Днепра было невозможно. А придя в Каменный Затон, Неплюев обнаружил, что и по реке сплавиться нельзя — у Косагова не оказалось достаточного числа судов. Имевшиеся в наличии 120 лодок были слишком «уски и шатки» для транспортировки провианта, амуниции, пушек и могли вместить лишь самое «мало число» ратных людей. Подножного корма в горелых степях не было, полая вода от берегов отступала крайне медленно, и ее падение ожидалось лишь к концу июля — началу августа (падение уровня воды давало надежду на появление у берегов травы). Конских кормов не хватало даже запорожцам и людям Косагова, не говоря уже о казаках Самойловича и ратных людях Неплюева. Имевшегося продовольствия
340
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 4–6, 16–18.
В одной из несохранившихся цедул (записок, прилагавшихся к письмам) глава Севского разряда предлагал главнокомандующему ограничиться постройкой форта вблизи Казы-Кермена на одном из ближайших днепровских островов или высылкой разъезда для разорения окрестностей крепости (содержание известно из ответа Голицына).
Голицын получил послания от Неплюева 23 июня, написав ему ответ в тот же день (отправлен 24 июня) с приказом действовать по ранее согласованному плану и, переправившись на правый берег Днепра, попытаться атаковать днепровские крепости: «х Казыкерменю притить и ошанцоватца, и над ним чинить промысл». При этом Косагов должен был остаться в Каменном Затоне «для того, чтоб было на что оглядоватца хану». «А буде вам с Григорья взять с собою, — рассуждал далее главнокомандующий, — то хан с ордами будет свободен и пошлет часть орды против вас на оборону Казыкерменю, а достолные орды все или пополам розделя, волно ему будет обратить великих государей наших на украинные городы или на полского короля». Вообще Голицын, судя по всему, не слишком был доволен жалобами Неплюева на невозможность двигаться к Казы-Кермену, который лишал его последней надежды одержать в кампании 1687 г. хоть какой-то крупный успех. «А буде почаяте себе на той стороне Днепра какую трудность и неудобной над Казыкерменем промысл, — писал он, — то не для чего на ту сторону и переправливатца и в переправе ратным лишние труды принимать, стоять вам пристойно на сей стороне в Григорьеве обозе». В этом случае Голицын предлагал «кормы конские добывать с островов и с той стороны Днепра» и требовал «промышлять над Шахкерменем (Ислам-Кермен. — Авт.) и плавною [ратью] над Таванскими городками». Князь полагал, что если войско Неплюева и Г. Самойловича «будет оборачиватца на сей стороне Днепра», хану даже будет «страшнее», а у русских солдат поубавится поводов «во отчаяние впадывать». По мнению Голицына, продовольствие из Кодака можно попытаться «отискать», а падеж лошадей пережить («что некоторые лошади падут и в том воля Божия»). Предложение Неплюева построить «городок» на одном из днепровских островов вблизи Казы-Кермена он отвергал [341] , полагая что нет смысла делать это, не предприняв попытки взять османские укрепления, да и удержать такую крепость будет крайне сложно («и надобно великими людми держать, а не держать великими людми и тем толко стыд набыть, а городка не удержать, придетца покинуть или неприятель, пришед, выгонит»). Не одобрял главнокомандующий и идею Неплюева послать разъезд под Казы-Кермен: «прилично тем неприятеля не устрашишь, разве бы и послать сколко возможно, чтоб пашню и огороды потоптать и обжечь». «Выбирай из сего, что пристойнее», — резюмировал Голицын, заканчивая письмо [342] .
341
В отписке Неплюева на царское имя об этом не говорится, из чего следует, что Неплюев писал Голицыну отдельно и более подробно.
342
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 7–10.
24 июня Голицын получил отписку Неплюева на имя великих государей, содержание которой уже разбиралось выше, среди прочих документов. Это окончательно вывело главнокомандующего, чьи военно-политические планы терпели крах, из равновесия. «А отписку твою к Москве не пошлю, — возмущался Голицын, — и посылать неприлично, а тебе прежнее мое намерение объявляю, что быть тебе с ратными людми там, где ты ныне». Далее излагались рекомендации и требования из предыдущего письма, причем еще раз четко подчеркивалась главная цель «промысла» над днепровскими крепостями: «тем доволствы мирным договором с полским королем учинить и хана с ордами в Крыму удержать, а великих государей на украинные городы и на полского короля не допустить» [343] .
343
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 11–12. Письмо В. В. Голицына от 27 июня.
Отдельно Голицын написал Косагову, призывая его не только «в делех государских и в промыслу не слабеть», но и поддержать упавшего духом Неплюева, убеждая его, чтобы он «к промыслу потрудился с прилежанием неоплошно». Косагов передал эти пожелания главе Севского разряда, и тот, несомненно, уже получивший персональный выговор от Голицына за малодушие, уверял главнокомандующего в письме от 28 июня, что «готов даже до смерти сиротской мой подвиг неотменно имети», но при этом продолжал настаивать на огромных трудностях, ставивших под угрозу продолжение похода. Теперь Неплюев указывал не только на массовый падеж лошадей, но и на активное дезертирство харьковских и ахтырских казаков («одни сумские еще держатца», — писал он), вслед за которыми стали разбегаться и остальные ратные люди. Более того, сотник ахтырского полка Никита Уманец заявил «на соблазн» бывшим в полку Косагова слобожанам, что их отряд прислан «на перемену» гарнизону Каменного Затона «и теми словами учинил им к побегу повод», что, видимо, усилило недовольство в их рядах, позже вылившееся в открытый бунт. Что касалось плана похода, то окольничий, командовавший экспедиционным корпусом, колебался: сам он склонялся к тому, чтобы все же идти вниз по Днепру «воденым путем», тогда как запорожцы предлагали русско-украинскому войску переправиться через реку на правый берег и маршировать вдоль него. В конце концов Неплюев решил переправляться, задержавшись у реки на некоторое время из-за «немерных ветров» [344] .
344
Там же. Л. 19–20. Голицын в ответ на это послание, не будучи уверен, что его предыдущие письма получены, писал к Неплюеву 30 июня с р. Вороной, повторяя прежние распоряжения. «Та твоя посылка и тамошнее твое с ратными людми бытье зело прилично и надобно, и ты се лехко не ставь и не почитай», — назидательно писал князь. Он требовал от Неплюева жестко пресекать дезертирство и сообщал, что дал распоряжения бывшим в Большом полку слободским полковникам ловить и высылать беглых казаков обратно в полк к Неплюеву (Там же. Л. 21–24). Разбирательство по делу Н. Уманца см.: Там же. Л. 40–43.
1 июля Неплюев, Косагов и Г. Самойлович получили информацию от выходца из Крыма о передвижениях крымского хана (позднее она была подтверждена прибывшим в расположение войск Неплюева П. Хивинцем и сопровождавшим его полтавским казаком Ивашко, а также другими выходцами из плена). Суммируя все эти известия, реконструировать действия армии Селим-Гирея в конце весны — начале июля можно следующим образом.
Как уже отмечалось, известия о планирующемся русском походе на ханство заставили Селим-Гирея мобилизовать все доступные силы и средства. К лету 1687 г. все «татаровя, у которых добрые и худые лошади», были «высланы на голову» в войско, вышедшее за Перекоп навстречу Голицыну. Крепость на перешейке прикрывали «пешия татаровя» (4 тыс. человек), которые были «поставлены по валу». Как свидетельствовал побывавший в ставке хана русский гонец П. Хивинец, «в Крыму кроме малых робят, которые на лошедях ездить не смогут, никого не осталось». Под знамена Селим-Гирея прибыли отряды «темрюцких и шавколовых черкес и едисанцов, [всего] тысяч с пять», а также азовские татары. В конце мая Селим-Гирей находился недалеко от Перекопа. В течение июня крымские войска, не имея возможности из-за палящего зноя длительно находиться на одном месте («от великих жаров конские кормы худы»), двигались на восток к Тонким Водам (пролив рядом с Арабатской косой), далее на север к верховью Молочных и Конских Вод, а затем, повернув, «перешли на другую сторону Перекопи на колодез Колончак, а с Колончака под Шахкермен». Оттуда ханское войско двинулось вверх по Днепру до р. Рогачик [345] .
345
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 52–53, 62–63, 129–130.
По сведениям, полученным Неплюевым, стоя на Молочных Водах, Селим-Гирей ожидал подхода русской армии, намереваясь «у Конской… учинить бой». В это время
Между тем 4 июля подойдя к р. Рогачик, Селим-Гирей послал к Каменному Затону шеститысячное войско нураддина Азамат-Гирея, султана Шан-Гирея, азовского бея, двух черкесских мурз с крымскими, азовскими татарами, едисанцами и черкесами. 5 июля на рассвете («в оддачю часов ночных») это войско атаковало передовые разъезды у лагеря Косагова («заставных» ратных людей) в Каменном Затоне. Начался бой. Часть нападавших бросилась «на стада конские за реку Конскую». Л. Р. Непюлев, «послыша пушечную и мелкого ружья стрелбу», переправился обратно за Днепр. Вместе с Косаговым и остальными войсками они двинулись на противника «наступателным образом, и был бой до шестаго часу дни». В результате «те неприятелские люди, видя от… ратных людей наступление и крепкой бой и от пушечной и из мелкого ружья стрелбы во своих босурманских силах на люди и на лошеди упадок, боевое спорное место уступили… ратным людем». Русские «многих турских и крымских людей побили», кроме того посланные Косаговым курские калмыки и донские казаки на конях и на лодках преследовали тех татар, которые во время боя переправились «чрез реку Конскую на островы» и отогнали пасшихся там лошадей. Стада удалось отбить, многие татары были перебиты, а остальные, «оставя ружья и платья, плыли на островы наги». Донские казаки и курские калмыки преследовали их, захватив «немалое число кафтанов и саадаков, и иного ружья». Остатки разбитого противника «пошли по Днепру вниз» к Ислам-Кермену.
Несмотря на выигранное сражение, положение русско-украинского отряда у Каменного Затона продолжало оставаться сложным. Еще до нападения татар Неплюев выслал Голицыну очередное письмо с жалобами на катастрофическое состояние своего отряда, голод, конскую бескормицу и падение лошадей («клячи все стали, а иные померли»), нарастающее дезертирство, особенно среди слободских и городовых казаков (последние к тому же, убегая, «лошедей крадут и людей побивают и грабят непрестанно»), огромное число больных (500 человек) в своем отряде и особенно в корпусе Косагова («а все лежат с болезнью цынжалою»), где в строю осталась якобы едва тысяча человек (на самом деле больше: см. об этом далее). В отряде Г. Самойловича и вовсе началось брожение. «И хто как хотят, те так и делают казаки, толко Черниговской полк да сотня глуховская да кумпанейцы и сердюки держатца», — писал Неплюев. Сам гетманский сын в этих условиях не желал и слышать о походе на Казы-Кермен («А з гетманским сыном о таком добывании я говорил, и он говорил, чтоб я такого намерения не писал, а ево де полчаня ждать не будут»). Неплюев уговаривал Голицына отложить казыкерменский «промысл» до весны, отмечая, что дойти туда «сухим путем… за многими причинами невозможно», а на лодках сможет доплыть лишь небольшой отряд в 600 человек, что даже в случае взятия крепости удержать ее будет крайне трудно. «Милости у тебя, государя моево прошу, не погневайся государь мой, что я преже сего к тебе, государю моему писал о нуждах бескормных, а то писал самую правду», — заканчивал письмо Неплюев [346] . Жалобы Неплюева подкреплял Косагов, направивший главнокомандующему подробную роспись большого количества больных и дезертиров из своего корпуса [347] . Голицына, как это часто бывает, «самая правда» от Неплюева не только не удовлетворила, но скорее усилила его и без того немалые раздражение и досаду. В результате окольничий получил от князя новую порцию нотаций. Голицын порицал Неплюева за разделение войск, хотя сам рекомендовал это делать ранее, за медленное продвижение, за просьбу отложить «промысл» до весны и проч. и по прежнему требовал проведения операции против турецких крепостей [348] .
346
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 25–37, 52–53, 130; РГАДА. Ф. 210. Оп. 6. Кн. 131. Л. 649–652. Ср. описание боя: Великанов В. С. Днепровский поход… С. 40–41.
347
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 38–39. Здоровых служилых людей в корпусе Косагова на 1 июля было 3046 человек (в том числе 483 рейтара, 166 кормовых донских казаков, 741 человек в Старооскольском полку, 341 — в Хотмыжском, 541 — в Новоприборном, 500 сумских казаков, 400 острогожских, 100 харьковских, 40 ахтырских). Больными числились 794 человека, в том числе 184 рейтара, 36 донских казаков, 200 солдат Старооскольского полка, 148 — Хотмыжского полка, 85 — Новоприборного полка, 65 ахтырских казаков, 71 острогожский казак и др. Дезертировали 1363 человека, в том числе 157 человек из Старооскольскоо полка, 32 — из Хотмыжского, 105 — из Новоприборного, 612 харьковских казаков, 403 ахтырских и др. Наконец, умерло к означенному времени 1300 человек, в том числе 253 рейтара, 26 донских казаков, 83 солдата Старооскольского полка, 299 — Хотмыжского, 326 — Новоприборного, 37 сумских казаков, 17 ахтырских, 38 острогожских и т. д.
348
Там же. Л. 44–50. Приведем фрагмент письма Голицына от 3 июля как яркий образец стиля главнокомандующего: «Пишешь ко мне, что уж полки Цеев и графов и иные чрез Днепр переправились, и мне видитца, что то учинено напрасно. Для чего было с людми розрозниватца, сам ты пишешь, что бутто хан с ордами хочет на вас приходить и естли чаяшь ево приходу, чего было людей за Днепр отпускать, пристойно бы было и прибылнее дать неприятелю отпор всеми людми на сей стороне Днепра, а хотя б ханова приходу не было и сею стороною Днепра удобно было вам итить всеми полки под Шахкермень и под иные городки, а теперь учинилось у вас сверх чаяния моево, люди полков ваших розрознились и под городками под Казыкерменем и под Шахкерменем не ведомо как вам придетца чинить промысл. И увидев хан такой твой у городков слабой промысл и обгоняв ветры около вашего обоза, а вам в окопе никакой шкоды учинить ему будет не мочно и он похочет итить с ордами в Полшу или под наши полки. А ты там, розбився переправою с людми и в месяц не зберешься. Да и люди все от той розни в таких переправах розбегутца. Пишешь ты ко мне, что естли Бог даст Казыкермень в руки, держат ли ево и какими людми держать. И я тому дивлюсь, откуду тебе сие пришло и ответу на то не мог тебе у себя сыскать, однако ж хотя коротко объявляю: не печался ты о том, естли подал бы Господь Бог ту крепость в руки, мочно бы тогда изыскать способ как ее держать и для чего бы се в руках не держать, потому что зело б была она надобна и потребна, и прибылна. Ты ж пишешь, что не лутчи ль тот промысл до весны отложить. И я естли бы ведал такое твое намерение, то бы и не послал тебя туды, все знаешь, да не то ко мне пишешь, естли до весны отложить, а тебя отпустить, то в далнюю проволоку то дело пойдет и не одержит никакова не токмо промыслу, ни начала, когда будет вешней наряд и посылка и каким убытком станет, то ты все сам ведаешь. Ныне все то дело прилично делать, когда ты со мн[ог]ими людми туды зашел и гетманского регимента там многие войска, а и весною добро б такое собрание было, да не чаю я».
Однако все настойчивые требования главнокомандующего результата не возымели. Единственной военной активностью, которую проявили русские военачальники в сложившихся условиях, стала их переправа на правый берег (хотя Голицын вполне допускал и действия вдоль левого берега, против Ислам-Кермена) и отправка 13 июля вниз по Днепру разведывательного отряда для захвата языков во главе с дворянским ротмистром Федором Юрасовым (10 калмыков, 20 копейщиков, 10 донских казаков, 70 сумских, ахтырских и харьковских казаков, казаки Терновой сотни). Неплюев сообщал Голицыну, что отряд послан на шесть дней, а люди в нем «самыя добрыя» [349] . Рейд не был успешным. Ратные люди Юрасова «ходили шесть дней, от салтана насилу крепостми открались», не добыв языков [350] .
349
Там же. Л. 108.
350
Там же. Л. 95–96.