Русско-турецкая война 1686–1700 годов

Гуськов Андрей Геннадьевич

На правом берегу Днепра русские и украинские войска расположились лагерем: Неплюев «в Запорожье в урочище на Микитином Рогу, где была старая казацкая сеча» [351] , где-то рядом Косагов, несколько дальше от днепровского берега находился лагерь казаков Г. Самойловича, которые пустили пастись своих лошадей на р. Томаковку. Ожидая дальнейшего развития событий, военачальники вели безуспешную борьбу с внутренними проблемами: конской бескормицей, своеволием подчиненных, ширившимися среди них голодом и болезнями.

351

Там же. Л. 65. 18 июля Неплюев писал об этом Е. И. Украинцеву.

15 июля Г. Самойлович провел переговоры с Неплюевым и Косаговым, жалуясь, что у его казаков «запасов ничего нет, у немногих де дни на три и от голоду казаки на них кричат и хотят все бежать в домы». Во главе недовольных встали переяславский полковник Л. Полуботок и миргородский Д. Апостол, которые заявили гетманскому сыну: «за что их морит голодом и стоять им не для чего!». Неплюев встретился с недовольными полковниками, заявив, что он не может уйти от Запорожской Сечи без царского указа, и предложив им уходить самостоятельно, если они считают, что положение городовых казаков столь катастрофично. Полуботок и Апостол, однако, не решались уходить одни. Резонно опасаясь, что крымцы разгромят разделившиеся отряды поодиночке. Они указывали Неплюеву, что ему будет также трудно без них, как им без русского войска. «И я им говорил, чтоб они о мне попечения изличного не имели, при помощи Божией буду поступать поелику возможно», — сообщал Неплюев Голицыну. Столкнувшись с таким упорством окольничего, Г. Самойлович и старшина стали уговаривать его подняться вверх по Днепру хотя бы на десять верст, «а по самой нужде хотя б поотступить мало», но русский военачальник был непреклонен, подчеркивая,

что ввиду опасения скорого нападения крымцев «паче же без указу великих государей и пяди поступить в верх под Днепру не мочно». Резюмируя итог переговоров в послании главнокомандующему, Неплюев приходил к неутешительным выводам: в полках Г. Самойловича массовое дезертирство, продовольствия нет, казаки «не надежны и за люди [352] их почитать не мочно». Он был уверен, впрочем, что, несмотря на все угрозы, старшина в любом случае сохранит лояльность, хотя «и при них мало кого останетца» [353] .

352

Имеются в виду боеспособные воины.

353

Там же. Л. 108–109.

16 июля Неплюев сообщал Голицыну, что казаки Г. Самойловича «самоволничея меж пожарных мест где найдут траву, хотя бы немерно далеко там, и стерегут» лошадей, тем самым облегчая задачу татарским ватагам по захвату языков. Ночью того же дня лагерь Г. Самойловича самовольно покинули две сотни Переяславского полка (ок. 900 человек). Гетманский сын послал за ними в погоню сотников, которые «гоняли верст з десят и казаков догнать не могли, а слышели впереди из ружья великую стрелбу и знатно де, что на тех беглецов напали татаровя» [354] .

354

Там же. Л. 107.

Несмотря на поражение у Каменного Затона, крымцам удалось взять трех пленных, которых лично видел П. Хивинец (некий «начальный человек», поручик, родом поляк; казак из-под Чернигова; третий «с чуприною знатной черкашенин» [355] ). Допросив поручика и узнав, что русское войско отошло к Самаре, Селим-Гирей двинулся вниз по Днепру «в поля». 6 июля хан послал Азамат-Гирея «с ыными прибавочными войски» с приказом переправляться у Казы-Кермена на правый берег Днепра и идти навстречу российским отрядам. П. Хивинец сообщал, что с нураддином якобы собиралось пойти 40 тыс. охочих татар и черкес, но это явно преувеличенная цифра. Полтавский казак Ивашко, сопровождавший П. Хивинца и отпущенный крымцами позднее, сообщал более точные сведения: Азамат-Гирей отправился в поход «с войски, которые были с ними в первой посылке и с прибавочными людми всего тысяч з дватцать и болши». Характерно, что, по свидетельству русского дипломата, «мурзы де многие и нурадын салтан просились у хана в войну под государевы украинные городы и хан де их не отпустил, учинил заказ, чтоб с московским государством тою войною болших не побудить ссор». Полоняник Ивашко родом из Каменца-Подольского, допрошенный Неплюевым 11 июля, сообщил, что Селим-Гирей отправил на правый берег лучшую часть своих войск («войск своих мурз и черных татар и семеней, у которых добрые лошеди, болшую половину»). Отряд этот, взяв продовольствия на пятнадцать дней, переправился через Днепр у Казы-Кермена около 7 июля и двинулся вверх по реке, чтобы атаковать Неплюева и Г. Самойловича. Сам Селим-Гирей, по мнению Ивашки, вряд ли мог куда-то двинуться в текущем году, «потому что у тех татар, которые при хане, лошеди от бескормицы немерно худы». Более того, «черкесы и едисанцы, и шавкаловы [люди] голодны; и просились у хана темрюцкие черкесы в домы свои для того, ведомо им учинилось подлинно, что от донских казаков на темрюцкие места войною чинятца приходы и много подеялося им разоренья и стада отогнаны да и они де у него хана оголодали». Полонянник свидетельствовал, что в Крыму второй год подряд случился неурожай, а ныне от «великих жаров» все засохло «и всякого хлеба жать будет нечего». По его же рассказу, султан прислал к Селим-Гирею двух послов, требуя, чтобы он послал к нему на «помочь татар против цесаря», но хан ответил, «что де ему послать татар не мочно и Крыму покинуть не на кого, ожидает на себя приходу московских войск». Ивашко был уверен, что «против поляков де и никуды на иные государства татар не послано». Не были даже усилены гарнизоны османских крепостей на Днепре («прибавочных людей в те городки не прислано») [356] .

355

Так описывал пленников П. Хивинец в лагере Л. Р. Неплюева. В лагере Голицына он говорил, что в плен взяли «языков трех человек, одного порутчика да двух человек работных людей, которые пасли лошадей» (РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1687 г. Д. 2. Л. 309).

356

РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 52–53, 63–64, 129–131; РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1687 г. Д. 2. Л. 309.

Подходя к расположению русско-украинских войск, татары, «подкратчися подле Днепра, заехав от Кадаку», 16 июля захватили на Томаковке стада пасшихся там лошадей полков Г. Самойловича и находившихся при них казаков, а также 12 беглецов из войска гетманского сына. По словам одного из взятых в плен (и позднее освободившихся) пастухов — казака из Тора Василия Иванова сына Грека, в тот же день войско Азамат-Гирея подошло на речку Соленая Россошь. Пленный казак был допрошен перед нураддином. Крымцы хотели узнать численность войск Неплюева и Самойловича, сколько у них орудий «и на каких крепостях стоят». В. И. Грек сказал, что русско-украинское войско весьма многочисленное, а в его великороссийской части — сто пушек (их число у Г. Самойловича было ему неизвестно) [357] .

357

РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 68–70, 90, 107.

17 июля на рассвете («в оддачю часов ночных») отряд Г. Самойловича, стоявший у речки Каменки, был атакован войском Азамат-Гирея «со многими турскими и крымскими и колмыцкими и горских черкес с воинскими людми» [358] . По разным оценкам, численность и состав этого войска были более значительными, нежели в сражении при Каменном Затоне. Казак В. И. Грек описывал войско Азамат-Гирея так: «Турчан и янычан четыре знамяни, а всех ево войск по смете тысяч с восм и болши, да знамен с ними со сто» [359] . По мнению самого Неплюева, атаковавшее их крымское войско насчитывало 10 тыс. человек, выступая под 40 знаменами [360] . При этом в другой цедуле окольничий уточнял, что речь идет только о тех отрядах, что непосредственно участвовали в столкновении, но были еще другие, которые «стояли, прикрывся долинами и курганами, тех сметить было не мочно» [361] .

358

Там же. Л. 66.

359

Там же. Л. 72.

360

Там же. Л. 67.

361

Там же. Л. 112.

Единственное, но зато подробное описание боя с рядом тактических приемов обеих сторон сохранилось в реляции Л. Р. Неплюева, которую он выслал главнокомандующему сразу после его окончания. Итак, «послыша бой», Косагов и Неплюев немедленно двинулись на подмогу гетманскому сыну с конными и пешими полками, «которым было… в поля выходить пристойно». Крымцы, увидев подходящие русские отряды, разделили свое войско, направив часть его навстречу русским военачальникам. Косагов со своим полком и сумскими казаками Г. Кондратьева двинулся на соединение с Г. Самойловичем. Неплюев же, обогнав пехоту, пошел на противника с рейтарами и дворянскими сотнями, перед которыми были высланы так называемые стравщики «из рот дворянских и копейных, и рейтарских». Задачей стравщиков было пикироваться с выезжавшими навстречу татарскими охотниками. Также они должны были выманивать более крупные соединения ближе к русским боевым порядкам, чтобы подставить их под удар сомкнутого строя копейщиков и рейтар. Свои стравщики были и в войске Азамат-Гирея. Вот как их действия и с той, и с другой стороны описывает Неплюев: «Стравщики с теми неприятелскими людми чрез многократные помычки… одни з другими смешався, билися, и как наведут на полки копейной и рейтарские и на дворянские роты стравщики неприятелей, и те заставные, неприятелских людей збив, поворотятца в указные места, а стравщики учнут их уганивать, и те босурманя стравщиков наведут на свои заставные, и как те заставные учинят напуск на стравщиков, и государские ратные люди стравщики и от рот охочия да с своим полком Григорей Иванович Косагов да с охотники ж, Андрей Цей, да по приказу моему у тех стравщиков в обороне велено быть сумскому полковнику, те все скочат

против неприятелей». Первые, более ожесточенные, схватки длились около получаса («полчаса времяни съехався имели бои великие»), затем темп сражения снизился, но стычки, подобные описанным выше, продолжались еще три часа: «…а как наведут на копейной и на рейтарские полки, и на дворянские роты, то те стройные конные неприятелем учинят отворот, а охочие за ними по версте и по две гоняли, было того часа с три». Азамат-Гирей, впрочем, не спешил вводить в бой часть войск, расположившись с ними в трех верстах от поля боя «в долинах за курганами». Вместе с тем группировка татар, действовавшая против Неплюева и Косагова, усилилась за счет того, что те отряды, которые бились против казаков Г. Самойловича, как писал Неплюев, «перебрались на нас же». Видя это, и гетманский сын с конницей «подался к нашей же стороне». За это время, по подсчетам севского окольничего, произошло как минимум четыре крупных столкновения. Наконец характер боя изменился: «часу в шестом» Азамат-Гирей двинул все свои войска на основные боевые порядки Неплюева. Неплюев поменял строй, введя в промежутки между конными полками пехотные части с артиллерией, ощетинившиеся рогатками («я, раб твой, окрепив конных людей пехотою, а пехоту пушками и рогатками, и учинил пристойныя пробеги в том ж месте, где бой зачался»). При этом вперед вновь были высланы русские стравщики. Встретив плотный артиллерийский и ружейный огонь пехотных частей, Азамат-Гирей «учинил отворот, а конные наших и гетманского сына полков на тех неприятелских людей учинили напуск и провожали их верст з две, а иные и болши и часу в седмом с того бою розвелися», — заканчивал описание русский военачальник [362] . Описание Неплюевым последней фазы боя совпадает со свидетельством казака В. И. Грека: «…в последнем де их татарском напуске, видя они с стороны государских ратных людей ополчение крепкое, что перемешены конные с пехотою и от тех конных ратных людей напуски на них жестокие, а из отводных городков, где устроена на боевом месте пехота, ис пушек стрелбу и в силах своих босурманских на лошедей упадок, приехал к нурадыну салтану знатной человек и говорил ему по-татарски, и с тех де слов велел салтан войскам своим уступать и того числа, отшед от обозу государевых ратных людей верст з дватцат и болши, перешед речку Базавлук, ночевали». Переночевав на Базавлуке, Азамат-Гирей пошел к Казы-Кермену [363] . Другой выходец из плена, казак Переяславского полка Иван Григорьев сын Филипенко, отмечал, что к Базавлуку многие татары подтянулись лишь к ночи, потому что их лошади были загнаны. Отходя, татары поджигали участки степей, еще не затронутые пожарами. 20 июля войско Азамат-Гирея достигло Казы-Кермена и в кратчайшие сроки («судов перевозных под Казикерменем много»), все до одного, переправилось через Днепр на крымскую сторону. Хан Селим-Гирей тем временем отошел в Крым (отхода пленник не видел, но видел оставленную татарами сакму). Филипенко утверждал, что от бескормицы у крымцев больше половины лошадей «худых» [364] .

362

РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 66–67, 104.

363

РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 72.

364

Там же. Л. 133.

В адресованной Голицыну реляции Неплюев пытался подчеркнуть ожесточенность боя. «Ими ми государь мой веру», — приговаривает он, когда пишет о масштабе столкновений. Бои «зело были великие и ис стороны государских людей… в напускех было великое дородство такое, что все конница, не допуская до пехоты, держали», — подчеркивает Неплюев в конце текста [365] . Однако даже вышеприведенное донесение со всей ясностью показывает, что сражения главных сил не состоялось, а все дело ограничилось стычками стравщиков и передовых отрядов. Этому соответствовало и небольшое число потерь. У русских был убит один копейщик — Иван Терентьев сын Жилин. Количество потерь противника Неплюев оценить не смог, отметив лишь, что его бойцы многих татар «с лошедей позбивали и ранили и побили». Пленных русским отрядам взять не удалось [366] . Явившийся в русский лагерь 26 июля выходец из плена казак И. Филипенко (захвачен 17 июля на р. Каменке, где пас казацких лошадей) сообщил, что от других полонянников слышал о многих раненых и убитых татарах, но сам видел только троих раненых и убитого, одежда которого была вся в крови [367] . Казак Василий Грек в ходе боя видел «убитых татар дву человек, а иные многие и их татарские лошеди переранены» [368] . В любом случае по всем имеющимся данным число убитых (да и раненых) исчислялось единицами, что также не свидетельствовало об ожесточенности и, главное, массовости вооруженного столкновения.

365

Там же. Л. 66–67.

366

Там же. Л. 67.

367

Там же. Л. 133.

368

Там же. Л. 71–72.

Таким образом, Азамат-Гирей не решился атаковать сомкнутый строй русской пехоты и конницы, Неплюев не стал всеми силами преследовать отходящего противника. Оборонительная тактика Неплюева, принимая во внимание условия его похода, вполне понятна, тогда как действия нураддина требуют некоторых пояснений. С одной стороны, задача Азамат-Гирея состояла не в том, чтобы разгромить многочисленный и численно превосходящий его корпус Неплюева — Самойловича, а в том, чтобы не допустить марша русских войск вниз по Днепру. С этой задачей крымцы успешно справились, потому что после сражения у Каменки планы подгоняемого Голицыным Неплюева идти на османские крепости окончательно развеялись. Вторая задача похода Азамат-Гирея лежала скорее в политической плоскости. Не случайно одного из казацких пленников, взятых татарами 16 июля, допрашивали, «с которой стороны бьетца великоросийское и малоросийское войска и соединятца ль казаки с ними» (с татарами) [369] . А в ходе самого боя 17 июля крымцы не только сосредоточили основные усилия на русском войске, но и, привязав к стреле «прелесной татарского писма лист», запустили его в боевые порядки войска Г. Самойловича. Письмо попало в руки челядника миргородского полковника Даниила Апостола, было переведено и доставлено самим Г. Самойловичем Неплюеву 17 июля (по другим данным — на следующий день). Окольничий послал перевод Голицыну, а подлинник вернул черниговскому полковнику, который собирался отослать текст отцу [370] . Краткое содержание письма известно из недатированной грамотки В. В. Голицына Ф. Л. Шакловитому: «о писме, какое перестрелили крымцы на бою, и то писмо такое: пишут, некакой человек, безымянной, к малороссийским жителем, чтоб пребывали с ними в миру, а Москва де вам не верит, и болшого (гетмана. — Авт.) хотят убить» [371] . Помимо агитации городовых казаков Г. Самойловича, аналогичную акцию крымцы и турки предприняли и в отношении Запорожской Сечи. Хан не случайно задержал казака, сопровождавшего русского дипломата П. Хивинца (см. об этой поездке далее), отправив его к казыкерменскому Бекир-бею. Последний вручил гетманскому представителю письмо от 10 (20) июля 1687 г. для казаков Запорожской Сечи на польском языке. Перевод с него сохранился в бумагах переписки Неплюева и Голицына. Письмо кошевой атаман Филон Лихопой выдал Г. Самойловичу, а тот — севскому окольничему. В послании сечевым казакам Бекир-бей писал, что разрыв мирных отношений с ними произошел из-за России, а турки и татары желают сохранять мир с запорожцами. Он уговаривал их «тых грубителей, москвы, не слушать, прислать до хана» послов. Бекир-бей подчеркивал, что «лепей в приязни жить добро с ханом его мости, нежели вечными часы московскими быть подданными, бо панство крымское ведает о Войску Запорожском, а Войско Запорожское ведает о панстве крымском, то яко ближние соседи лепей с собою жить по приятелству в приязни доброй» [372] .

369

РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 90.

370

Там же. Л. 103, 180.

371

Розыскные дела… Т. 3. Стб. 1110.

372

РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 185. Л. 126–128.

«Не столко для боев, сколко для прелести салтану был приход», — признавался Неплюев в письме Голицыну на следующий день после боя, 18 июля. Если на Г. Самойловича и городовую старшину агитация крымцев, как считал Неплюев, особого влияния не оказала, то «народ зело шетаетца». В этот день миргородские и переяславские казаки «мало не все пообежали» и «на гетманского сына зело роптали». Недовольство передавалось и слободским казакам, которые Г. И. Косагова «в самой бой лаяли и мало бить не стали» [373] .

373

Там же. Л. 180.