Рута

Гончарова Элина

Она ждала увидеть самодовольную, высокомерную улыбку победителя, но вместо этого обнаружила возбужденный блеск в его глазах.

— Благодарю. Думаю, что все-таки смогу быть вам полезен.

Он встал и подал ей руку. Прикосновение было приятным, даже с лишком.

Проехав мимо помпезного, украшенного колоннадой и лепниной, здания гимназии для мальчиков чародеев, они свернули к северным воротам Бан Арда. На улицах было пустынно и тихо. Не большое оживление царило у длинного, напоминающего конюшню, здания с большой и яркой вывеской «Больница».

— Еще

один, вполне можно воткнуть вот сюда, — утверждал длинноносый мужчина средних лет с редкими волосами вокруг небольшой лысины, подстриженными на уровне шеи и развивающимися на ветру сальными кудельками, указывая на узкую незанятую полосу в телеге, до верху заставленной свежесколоченными гробами.

— Не можно! — рычал в ответ возница, бородатый краснолюд с густыми мохнатыми бровями и причудливой формы носом. — Лошади не выдюжат.

— Поймите, уважаемый, — уговаривал длинноносый, теребя в руках льняную зеленую шапочку и поправляя такого же цвета накидку. — Нам не куда их ставить. Не можем же мы, право, выставлять их на улице.

— А я что ль должен родить вам это место! — отвечал краснолюд, возбужденно размахивая короткими но увесистыми ручищами. — Говорил, еще тот день: на кой ляд эти ящики, навалом было бы шибче.

— Имейте же уважение хоть каплю! Это же люди!

— А мне, доктор, накласть, что люди, что нелюди! Им уже все равно, а мои коняги того гляди падут! Уже пятый день без роздыху туда обратно. А этих все едино в печь, они и без дров хорошо горят, только масло подливай.

Врач бессильно махнул руками и скрылся в дверях больницы, бормоча что-то себе под нос, а возница чмокнул лошадям и тронул поводья.

— Люди, понимаешь! Уважение им подавай!

Рута подъехав к телеге обратилась к краснолюду:

— Как бы мне узнать жива моя знакомая или нет?

— А никак, — подбоченился возница, — доктора сами уж не знают: кто есть кто и от чего помер. Раньше-то хоть имена на гробах малевали, а нонче уж не ясно кто тама в ящике лежит баба, аль мужик или дитя. Так что если оклемался значит придет до дому, а коли нет — стало быть мой клиент.

— Тем не менее, прошу тебя, — ведьмачка протянула ему несколько золотых монет. — Узнай, что с Велешей с улицы Ремесленников и ее мужем, и сообщи родным.

— Ну за такие деньги, можно и узнать, — пересчитывая монеты, радостно усмехнулся краснолюд. — Ладно, сделаем! Вот этих отвезу, тогда…

— Куда их? — поинтересовался у него Басто.

— Сжигать, ясно дело! Нашу большую плавильную печь приспособили. Нельзя, говорят, заразу в землю, только в огонь. Хорошо хоть второй день ветер в сторону гор дует, а до этого вонь такая здесь стояла, что сортир казался цветущим садом. Ну, бывайте!

Он свернул к восточным воротам.

Конь Руты шел не ровно, высоко подняв голову, косил глазом на Басто. Не помогало даже частое похлопывание по шее.

— У вас превосходный жеребец, Рута. Но похоже, я ему не нравлюсь.

— Похоже на то.

— Как его зовут? — поинтересовался он.

— Шэво.

— В

переводе значит: ночь.

— Вы знаете зерриканский язык? — удивилась Рута.

— Немного.

Они миновали ворота и выехали на тракт. На дороге было так же пустынно, как и в городе. Те кто мог и хотел, видимо, уже давно покинули город, а большинство оставшихся ждал унылый последний путь на восток.

— Смерть не от войны, так от чумы, — произнес он задумчиво. — Вы никогда не задумывались, что десяток или пусть сотня спасенных вами жизней, совершенно ничего не значат в масштабе даже одного государства, не говоря уже о мире.

— Мой мир, господин Басто, — усмехнулась Рута, — там где я нахожусь в данный момент, и не важно, что это одна семья или деревушка. Мне вполне достаточно, потому что моя роль соответствует размерам моего мира.

— Хм… Бывает, что и маленькая букашка способна изменить судьбу всего человечества.

— А еще бывает, что одному большому человеку все остальные кажутся маленькими букашками, судьбу которых можно решать не задумываясь. И уж конечно, ему и в голову не придет — взять лупу, рассмотреть каждого и заглянуть ему в глаза.

— И часто вы видите в этих глазах благодарность? — с усмешкой спросил он.

— Гораздо реже, чем хотелось бы, но мне вполне хватает денежного вознаграждения.

— А разве человек не должен испытывать морального удовлетворения от своего ремесла?

— Человек, наверное, должен, но я не человек.

— Но ведь и не зверь.

Рута снова попыталась успокоить коня, но Шэво затряс головой и захрапел.

— Ну хорошо. Для меня это не просто ремесло, это моя натура. Не жажда убийства или крови, но возбуждение схватки с равным по силам противником, радость победы и конечно же, удовлетворение от хорошо проделанной работы, осознание того, что это чудовище уже ни кому не принесет вреда. Даже если спасенные пытаются швырнуть мне в спину камень.

— Бывают и такие?

— А как же! В основном женщины, — улыбнулась Рута.

Басто рассмеялся и отдернул в сторону своего солового флегматичного мерина, слишком близко подошедшего к нервно подрагивающему вороному жеребцу.

— Ничего удивительного. Видимо многие мужья начинают пускать слюни, при одном только взгляде на вас.

— Я думаю, — усмехнулась ведьмачка. — Слюней и камней, вы получаете ни чуть не меньше.

Он опять рассмеялся. Руте вдруг стало приятно его общество.

Дорога свернула объезжая поросшие мхом развалины замка. Небольшой не разрушенный фрагмент стены, словно парус возвышался над руинами, просвечивая дырами бойниц.

Еле уловимый шорох… Рута напрягла слух. Звук спущенной тетивы… Мгновение и оба застыли недоуменно глядя друг на друга. В руке Басто держал пойманную в полете стрелу, ведьмачий меч замер на расстоянии волоска от его пальцев. Еще мгновение. Свист. Ловко соскочив с коня он в мановение ока скрылся за камнями. Рута уже скакала на перерез бандитам, мелькающим в прорезях бойниц.