Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны
Шрифт:
– Слава Богу, вы живы.
– Это благодаря вам, Ася.
– Глупости. Я ни при чем. Вам просто повезло.
– Я открыл глаза, увидел вас и понял, что…
– Извините, Алексей, мне нужно идти.
Она почувствовала, как приливает молоко. Ася торопливо поднялась. В это самое время из дальней комнаты выглянула нянька.
– Снова вы убегаете от меня! Впрочем, как всегда…
– Я не от вас убегаю, Вознесенский. Мне нужно кормить ребенка.
Она взглянула ему в глаза, повернулась и спокойно пошла – спина прямая, голова высоко. Так, как она ходила всегда, когда другие опускали
Когда Ася ушла, он подошел к изразцовой печке, подставил кресло поближе. Приоткрыл заслонку и закурил, выпуская дым в топку. Какое блаженство – сидеть в тепле, в уютной гостиной, в тишине и не ожидать стрельбы! Тикают часы, пахнет чаем и сдобой. И от всего этого сжимает горло. А ведь там, среди грязи, стрельбы, посреди ежедневной смерти, он не плакал. И в плену, в длинной вырытой яме под решеткой из стальных прутьев, где их держали до самых холодов, он тоже не плакал. И ему казалось, что стал черствым и безразличным ко всему. И только мысли о доме что-то отогревали внутри, и там горячо стучало: выжить, выжить… И вот она, как весть из дома, сама как часть дома, детства, счастья…
«Если она выйдет и обратится ко мне – все будет хорошо», – загадал он.
И как только он так подумал, Ася вышла, взглянула в его сторону и сказала:
– Пора спать, Алексей. Спокойной ночи.
После того первого вечера в гостиной было много других совместных чаепитий.
Вознесенский вначале передвигался лишь по верхней части дома, затем стал выходить в сад, обходить дом кругом, после чего должен был отдохнуть на крыльце.
Алексей поправлялся, и неминуемо приближался день, когда ему надлежало покинуть госпиталь. О приближении этого дня Ася узнала первая, от доктора Грачева. Что ж, Алексей сможет заехать к своим, навестить и обрадовать домашних. То-то радости будет…
Она думала о том, что напишет в своей записке Маше и Сонечке. Она должна написать…
В тот вечер она переодевалась в холодной и слышала, как Вознесенский мерил шагами столовую, поправлял гирьки на часах, передвигал стул.
– Ася, прошу вас, уделите мне полчаса. Это необходимо.
Пока она пила чай, он курил и молчал. Она тоже не была расположена к разговорам. Покормив сына, Ася вернулась в гостиную и подошла к печке. Она любила постоять, прислонившись спиной к теплым изразцам. Вознесенский стоял рядом у окна.
– Говорите, – попросила она. – Завтра рано вставать. Вам тоже нужно выспаться, вас вызовут на комиссию.
– Ася… Вы, конечно же, помните, как год назад я неудачно сделал вам предложение.
– Да, помнится, вы обещали мне блестящую жизнь в Петербурге.
– Я теперь не могу пообещать вам Петербурга, но… хочу повторить свое предложение. Не согласитесь ли вы стать моей женой?
Она молчала. Она очень устала, и у нее не было сил вести эти бестолковые разговоры. У нее ребенок от другого,
Он тоже молчал, хотя хотел сказать очень многое. Что он видел смерть. Столько смерти, что стало казаться – она заполонила собой землю. А ребенок – ее ребенок – это жизнь. Это назло смерти, которая кругом. И если он даже не вернется, у ребенка будет его фамилия. И никто на него не посмеет показывать пальцем. И что он любит ее, всегда любил.
Но почему-то он не осмелился сказать ей этого.
– Этот брак может быть абсолютно формальным, если вы пожелаете, – небрежно добавил он, покачивая носком сапога. – К тому же война. Я не стану докучать вам своим присутствием.
Она так долго молчала, что у него зазвенело в ушах. Если сейчас он, как барышня, брякнется в обморок, будет весело…
– Я подумаю, Вознесенский. Но если вы ответите на мой вопрос.
– Спрашивайте.
– Когда восемь лет назад, летом, я лежала в холерном бараке за городом… какие цветы появлялись по утрам на окне?
– Васильки и колокольчики, – без запинки ответил он. Сейчас у него был тот самый детский взгляд, как в тот день, когда в Буженинове он выбирал себе королеву.
– Я согласна.
Венчались в сельской церкви. Старый попик с добрыми глазами проводил обряд. Ася краем глаза видела доктора Грачева, ключницу Саввишну. Вознесенский был бледен, взволнован. В деревянной церкви тихо горели свечи и пахло ладаном. Когда Алексей надел ей на палец кольцо, Асе вдруг показалось все очень знакомым, будто она знала и эту церковь и видела раньше этих старушек – все-все… Обручальные кольца им подарила Софья Аркадьевна. Узнав, что внучка выходит замуж, она вынесла из своего будуара шкатулку, открыла ее с некоторой торжественностью и достала два золотых кольца – маленькое и побольше.
– Это, Тиночка, кольца твоих дедушки и бабушки. Мы с Сергеем Павловичем прожили жизнь счастливую и были вполне довольны друг другом. Если бы смерть не разлучила нас так рано, то…
В этом моменте не обошлось без слез, которые присутствуют на всякой свадьбе.
Софья Аркадьевна считала этот брак делом собственных рук, и ничто не могло поколебать ее в этой уверенности. Она была очень довольна.
Дома на парадном крыльце молодоженов ждали ходячие раненые. При приближении свадебных саней по команде фельдшера они прокричали троекратное «ура», выстрелили в воздух.
Молодожены спрыгнули с саней на снег.
– Невеста ножки-то поморозит! – крикнул кто-то.
Вознесенский подхватил жену на руки и понес в дом. Ася охнула, испугавшись за него, но ничего не сказала.
И наверху в столовой был накрыт стол, и были гости – доктор, два офицера из второй палаты и Елена Павловна. И даже песни были – кто-то принес гитару и пели все по очереди. Доктор Грачев был центром компании – шутил, ухаживал за бабушкой.
Омрачало праздник лишь то обстоятельство, что молодожен должен так скоро покинуть супругу и вернуться в часть.