Рыцарь ее сердца
Шрифт:
В первую очередь, безо всяких сомнений, это было ее собственной огромной ошибкой. Морис Фокс погиб, и за его гибель она несла полную ответственность.
Глаза Сибиллы резко открылись. Она окончательно пришла в себя от ночного кошмара, но не смогла издать ни звука, потому что поняла, что в спальне есть еще кто-то.
В темноте снова послышался громкий скрип, исходящий от стола, находившегося под самыми окнами. Она напрягла зрение, но увидела только блестящую деревянную столешницу, залитую тусклым лунным светом, проникающим через оконное стекло. Снова что-то скрипнуло.
Нахмурившись, Сибилла
— Нет, мама, думаю, что нет, — сказала Сибилла и, опустив брови, встала с постели. В три шага она оказалась около стола, где стоял портрет, полученный от Джулиана несколькими часами раньше.
Ей казалось, что на самом краю толстого ковра недалеко от очага, который все еще подавал признаки жизни, изредка вспыхивая языками пламени, продолжала маячить плотная тень, напоминающая чернильное пятно. Сибилла схватила миниатюру одной рукой, готовая издать оглушительный визг.
— Нет! Это мое! Это он мне дал, и ты не получишь портрета!
На несколько мгновений, казалось, тень забурлила и стала неуклюже подползать к ногам Сибиллы, медленно пожирая разделяющее их пространство. Отпрянув назад, она подскочила к столу, полная решимости не обращать внимания на видение, несмотря на то что ее уши снова различили неясный шепот.
Предупредительное бормотание не помогло и перешло в тихое повизгивание. Сев в кресло, она вытянула ноги и зажала уши, продолжая удерживать портрет с изображением двух девочек — еще не подростков, но уже и не совсем младенцев — в правой руке.
Теперь визг стал неслышен, он опять превратился в шепчущий голос, проникающий сквозь зажатые уши в самый мозг: «Я дала тебе все! Я дала тебе Фолстоу! Ты получила его так легко, без всяких усилий. Можешь ли ты после этого мне не верить?»
Сибилла отняла руки от ушей и сложила их на груди, прижимая портрет к самому сердцу. Теперь видение не смогло бы вырвать миниатюру из ее рук никакими силами.
Взглянув через окно на крепостную стену, залитую лунным светом, она прошептала:
— Почему? Почему, мама?
Голос в голове исчез, и в спальне повисло молчание.
— Зачем ты назвала меня именем женщины, которую так ненавидела? Я всегда делала то, о чем ты меня просила! Или я не сдерживала своих обещаний?
Ответом ей была тишина.
Сибилла спрятала измученное лицо в ладонях. Она всегда и во всем повиновалась матери. Внимательно выслушивала ее приказы, исполняла взятые обязательства, держала в тайне самые сокровенные семейные секреты. Сибилла старалась оберегать мать от лишних забот и хлопот, занималась младшими сестрами, содержала замок и хозяйство в образцовом порядке, вкладывая во все это собственную душу до последней капли. И что теперь? А теперь получается, что никто из друзей уже не в состоянии спасти ни сестер, ни старину Грейвза. Ее призывала к ответу сама королевская корона. Было совершенно ясно, что ей невозможно противостоять. Тут никакой Фокс-Ринг не поможет.
И снова призрак матери стал терзать ее сердце, словно кровожадный зверь.
«…— Она не была мне сестрой!
— …Маман, а что означает мое имя?
— Сибилла? Так ласково называют Сибил, конечно…»
— И все это после
Она почувствовала, как на щеке обозначилась обжигающая дорожка. Подняв руку, Сибилла ощутила влагу. Черт возьми, она плакала!
Так или иначе, но обе замужние сестры — и идеально-совершенная Сесилия, и порой взбалмошная Элис — могли рассчитывать на защиту. Оставалась она. Сибилла. Старшая. Замкнутая и холодно-надменная. Тоскующая по отцовской заботе значительно сильнее, чем по вниманию вечно занятой матери. Более ответственная за свои поступки, к чему обязывал сам статус старшей сестры. Впрочем, ее сестры, откровенно говоря, также не были избалованы материнской любовью.
И теперь она осталась одна, плачущая совсем не так, как она плакала в последний раз, будучи совсем юной девчонкой и преследуемая духом женщины, которой она дала клятву. Одинокая и ненужная всем тем, кому перестала быть полезной — властью и деньгами, положением и известностью, женской привлекательностью, в конце концов…
«А как же Джулиан Гриффин? — проговорил внутренний голос. Он звучал так же, как и собственный голос самой Сибиллы, но только мягче, осторожнее и с нотками сострадания. — Джулиан мечтает о тебе и, похоже, даже может склонить тебя к близости. Прямо сейчас. — Лунное сияние, заливающее стол ониксовым светом, казалось, колеблется в такт этим словам, словно эхо. — Иди к нему, иди к нему, иди к нему…»
— Да! — Рыдания, словно долго сдерживаемый вулкан, вырвались из груди Сибиллы, и она изогнулась в своем кресле. — Да! — повторила она и остановилась на пороге, будто споткнувшись. Она еще держала в руке миниатюру, совсем про нее забыв.
Не в силах больше сдерживать себя, Сибилла накинула халат и ночные туфли и, быстро подскочив к дверям спальни, отбросила засов, хотя плечи ее продолжали содрогаться от рыданий. Ее совершенно не беспокоил ледяной воздух, гуляющий ветром по остывшему за ночь Фолстоу. Он охватил ее со всех сторон и, дуя из-за каждого угла, вынудил схватиться руками за каменную стену.
Обретя способность двигаться, она изо всех сил вцепилась в перила и, спотыкаясь, устремилась на длинную спиральную лестницу. Здесь стоял такой холод, что Сибилле было впору сравнить себя с путником, застигнутым в открытом поле во время метели. Ослепшие от слез глаза не позволяли разглядеть дорогу, и только дрожащие ладони помогли ей нащупать дверь комнаты Джулиана. Руки скользнули вниз, оставляя еле заметные царапины от ногтей на старой промасленной деревянной поверхности.
Каким бы ни было тихим это царапанье, Гриффин его услышал. Прежде чем она успела успокоить дыхание, рвущееся из дрожащего тела, дверь резко распахнулась, и ее снова обдало резким, словно взрыв, морозным воздушным потоком.
Сквозь образовавшийся дверной проем был виден мерцающий свет. Через наполненные слезами глаза это свечение казалось далеким маяком, неясно очерчивающим внушительный контур Джулиана.
— Сибилла… — негромко произнес Гриффин встревоженным голосом.
В следующую секунду он, чуть присев, подхватил ее на руки и крепко прижал к своей груди, такой теплой и твердой, защищая от каменного холода, пронзающего ступни ног. Руки Сибиллы обвились вокруг шеи Джулиана, и он занес ее внутрь.