Рыцарь на золотом коне
Шрифт:
Ничего не понятно, думала Полли теперь, шагая домой к бабушке, а еще непонятнее, почему мистер Лерой так ей обрадовался. Ее передернуло. Мистер Лерой желал ей зла, тут и сомневаться нечего. Что же происходит, в конце концов?! Она перебрала свои воспоминания до той резкой встряски, где она сделала бог знает что, и перешла к последовавшим далее четырем заурядным, одинарным годам. Туда и обратно. И всегда была резкая встряска – и удивительная перемена: мистер Лерой рад ей, а Себ делает вид, будто они познакомились на той вечеринке у Фионы.
Полли прекрасно помнила, как увидела тогда Себа. Фиона сказала, он явился
Сейчас Полли от всего этого делалось смешно – она и вправду коротко рассмеялась. Можно подумать, что Себ и мистер Лерой тоже все забыли. Вслед за очень многими – за бабушкой, Айви, Ниной, Лесли. Однако Полли не верилось, будто мистер Лерой способен все забыть. А вот Себ… Себ всегда был на ее стороне, хотя бы отчасти. Да, наверное, Себ тоже все забыл, а следовательно, ни к чему задавать ему вопросы.
Кого же спросить?..
Полли свернула на свою улицу, упиравшуюся в Хансдон-хаус, убежденная, что спрашивать больше некого. Если Томас Линн и существовал, от ее теперешней жизни он был бесконечно далек, и отрезать его окончательно не составляло труда – вот как бабушка с легкостью срезала с костей кусочки камбалы для Трюфли. Только ведь на самом деле он не был далек. Практически все, что делала Полли в те пять лет, так или иначе относилось к мистеру Линну. А следующие четыре года прошли серо и бесформенно. Да, конечно, Полли было чем заняться, но все это не имело цели, будто ее саму срезали с костей, отсекли от смысла, лишили всего, что придавало ей форму.
Когда Полли вошла в дом, бабушка поглядела на нее:
– Ну, выкопала?
– Нет, – ответила Полли.
Весь вечер она собирала чемоданы и перетряхивала воспоминания. И ничего не понимала. Мало того что ей вспоминались воистину непостижимые события, – наверное, она их все-таки отчасти выдумала! – так еще выходило, что мистер Лерой всячески препятствовал ее общению с Томасом Линном, и в результате для нее, очевидно, стало крайне важно встречаться с ним и дальше. При этом не менее очевидно, что сам Том тоже старался отпугнуть ее ледяным холодом. Отчего, собственно, все и кончилось… Или нет?
Одновременно Полли мучительно пыталась вспомнить адрес Анны Эйбрахам или Сэма Ренски. Ничего не получалось. Адреса не выпали из памяти при резкой встряске вместе с промежутком между двойными и одинарными воспоминаниями, – нет, скорее, постепенно забылись, будто стали уже не нужны. Полли все-таки написала тем же вечером письма Сэму и Анне, а адреса поставила наобум, как вспомнилось, уповая на то, что на почте разберутся и доставят куда нужно. Однако опускать их в почтовый ящик на углу, куда поступала и почта из Хансдон-хауса, она не собиралась. Полли решила взять их с собой в Окс форд и положила в чемодан.
Утром бабушка опять на нее поглядела:
– С чего у тебя все началось?
– С книги, –
Мистер Перкс и Фиона заехали за ней утром на машине мистера Перкса, и Фиона помогла Полли затолкать чемоданы в багажник и на заднее сиденье, и без того забитое вещами Фионы. Полли с Фионой учились в разных колледжах, но в этом году сняли на двоих квартирку. Фиона была по этому поводу в восторге. Она, похоже, не заметила, что с Полли творится неладное.
А бабушка, конечно, заметила. Она снова поглядела на Полли, поцеловав ее на прощание.
– Будь осторожна, – сказала она. – Если все началось с книги, наверное, поможет другая книга, – вот и выкапывай ее из головы. Попробуй так. До свидания. Пиши, не забывай.
2
Дай вороным пройти, Дженет,
И пропусти гнедых,
А снежно-белого хватай,
Не выпускай узды!
Едва приехав в Оксфорд, Полли опустила свои наобум адресованные письма в первый попавшийся почтовый ящик. После этого оставалось лишь надеяться на ответ.
Первую неделю они с Фионой потратили на то, чтобы обжиться в новой квартире. Одна комнатушка, Фионина, одновременно была столовой. Вторая принадлежала Полли и служила гостиной. Еще у них была кухонька размером со шкаф и ванная, общая с квартирой этажом выше. Полли и Фиона ходили на консультации и семинары к научным руководителям, на лекции, в библиотеку, занимались, читали. В квартире постоянно толклись их друзья. Главной роскошью был телефон в столовой. Он все время трезвонил, перебивая кассеты Полли и пластинки Фионы. И все это проходило мимо Полли, словно вереница теней на стене. Настоящей для нее была только череда людей и событий, которую она прокручивала в голове.
Снова и снова. Томас Линн подружился на похоронах с маленькой девочкой. «А вдруг он уже тогда мной тяготился? – думала Полли. – Я ведь гуляла с ним за ручку и неприкрыто его обожала». Нет. Она была уверена, что тогда ему было с ней интересно. А потом стало не так интересно, и в конце он уже только тяготился ею. И ясно это показал. А она в ответ что-то сделала…
«Если, конечно, я его не сочинила», – думала Полли. Вдруг Айви права? Это, пожалуй, было бы самое рациональное объяснение. Но разве можно сочинить запах старой куртки и ощущение, как тебя прижимает к ней лицом огромная ладонь? Разве можно сочинить, как напрягаются мышцы на руке, которая не хочет, чтобы ты за нее хваталась? Полли вздрогнула. Точно так же Нина повисла на локте у Лесли, а Полли стояла рядом точно так же, как Мэри Филдс. Убиваешь двух зайцев разом. Ему демонстрируешь красивое декольте, ей – свое право держаться за этот локоть. Стоит ли удивляться, что Мэри тогда съязвила!
Ох, подумала Полли. Жалко, нет такого закона, чтобы девчонок моложе пятнадцати лет держали под замком! Ну и глупости они творят! В том же году Фиона сбежала из дома в Германию с немецким бизнесменом, которого ее отец в один прекрасный вечер пригласил в гости. Полли подумала, что лучше бы и она сама отмочила подобную нелепицу. Но нет, последствия ее поступка оказались настолько далеко идущими, что в результате она вычеркнула Томаса Линна и из собственной памяти, и из всего остального мира.