Рюрик. Сын Годолюба
Шрифт:
А вот сам город – точнее большая его часть, не считая разросшихся посадов – защищен только слабым тыном. Обычный частокол – ни тебе рва и вала, ни боевой площадки для стрелков, ни тесанного поверху замка, что не даст растащить бревна тына… Защита не от вражеского нападения, а от диких зверей да внезапного морского набега – если бы какой безумец вдруг на него решился! Это не крепость – а так, временное укрытие, защитить которое толком невозможно.
Но что тогда делать? Бежать из города на лошадях, ускакав к Дражко? Но как тогда быть с младенцем Рюриком – нешто бросить сына?!
Да и дружинники, среди горожан которых хватает родичей и просто близких людей, такое своему князю не простят.
Князю… Да и какой он, в конце-то концов, князь, если не защитит свой народ, свой стольный град?! А уж коли князь – то и быть ему со своим народом до конца, сражаясь во главе дружины!
Сбросив трусливую оторопь и наконец-то вдохнув полной грудью, Годолюб нутром почуял, что сделал правильный, верный выбор – а, после, осмотревшись, вдруг понял, что все ближники уже поднялись вслед за ним на стену.
Они-то ему как раз и нужны…
– Добран! Готовь свою дружину – княгиню с княжичем, да сестру мою младшую, Раду! Как начнется у причалов крепкая сеча и пристанут все корабли данов, прорывайтесь к нашей пристани, коли ладьи уцелеют. А там бери близких моих – и уходите в Новгород к Гостомыслу!
Предвосхищая вопрос словена, князь добавил:
– Ежели нет – бегите все вместе в Микилинбор… А если вдруг свеи на пути нагонят – так хоронитесь в лесу!
Хмурый словен хотел было поспорить – да после передумал. Бежать из охваченной войной земли бодричей к деду Рюрика всяко надежнее, чем пытать счастья в пешем бегстве в Микилинбор – следующую цель свеев! На конях же никак не уйти – не переживет младенец тряски верховой езды… А вот штормовки на море в летнюю пору явление нечастое – должны до Новгорода добраться, сохранив княжичу жизнь.
Должны…
Князь, между тем, обратился уже к своему дядьке:
– Боян! Шли нового гонца к брату: пусть беглецов наших встречает – а на помощь мне идти и не мыслит! Слишком много данов, сгинет вместе с дружиной – и ополчение ободритов никто не соберет. Славомир еще слишком мал и неопытен, за ним вои не пойдут… Да вели ворота в сторону Микилинабора открыть – женкам и деткам из Велиграда бежать, кто идти сам сможет. А кто не может… Те пусть в княжьей крепости схоронятся. Глядишь, деток-то малых и сбережем – будет нынче твердыня моя их «детинцем»!
Даром что немолод и тучен уже княжий дядька, но глаза Бояна сверкают, словно у молодого:
– Сделаю, княже!
– Горислав!
– Да, князь…
Годолюб внимательно посмотрел на поклонившегося ему, немолодого уже купца с осунувшимся, усталым лицом и темными кругами, глубоко залегшими под глазами. Момент, когда вестник явился в крепость, князь упустил – но купчина попался ему на глаза весьма кстати:
–
Горислав ничего не ответил на княжеское замечание, но согнулся еще ниже – хотя ведь ясно видно, что миновавшему расцвет зрелости мужу нелегко дается сей поклон!
– Но то, что ты вернулся упредить нас, не побоявшись остаться в осажденном граде, высокой награды стоит. Жив буду – отплачу по-княжески, вот мое слово! А пока можешь прислать своих женщин и детей малых в мою крепость. Дружинники сына моего будут беречь твоих внуков также, как и сестру мою, жену да сына!
– То великая честь, княже…
Горислав ответил с чувством, с искренней благодарностью – и Годолюб порывисто шагнул к купцу, положив руку тому на плечо:
– Тебя же я попрошу об ином: обратись к купцам, призови вместе с ратниками примкнуть к ополчению! Знаю я – искушенные в брани с морскими разбойниками, гриди ваши крепко помогут простым мужам в грядущей сече. Потребно задержать нам ворога, покуда жены и детки наши бегут в Микилинбор!
На мгновение прервавшись, князь добавил:
– Ополчение поведет Ратибор, старший гридь моей дружины; выходите за ворота и смело бейте по ворогу, но не медлите – я с дружиной на брань первым выйду!
Горислав не посмел ничего возразить князю. Умный, честный и явно неробкого десятка купец и сам уже смекнул, что слабо укрепленный Велиград станет ловушкой горожанам, коли те задержаться – и позволят данам себя окружить… А вот Ратибор посмел возразить Годолюбу – рослый и плечистый ратник, впервые проливший вражью кровь еще на поле Свентана, он счел важным заметить:
– Разумно ли выходить за стены против столь изрядной рати данов, княже? Если уж принимать бой – то все вместе!
Однако Годолюб лишь отрицательно мотнул головой:
– Поспешите к сече. Мужи ополчения охотнее и быстрее в бой пойдут, видя сражающегося князя!
Средний сын Вышана, впрочем, не сказал главного: он узнал парус драккара, заметно вырвавшегося вперед – и следующего к причалам Велиграда в сопровождение еще двух столь же быстрых судов. Ибо на парусе том искусно выткан огромный, черный ворон – символ верховного бога данов, Одина! Под таким парусом, как слышал в свое время князь, ходит сам конунг Гудфред… И, если тот первым причалит к берегу, уверенный в превосходстве многочисленной рати (как и в том, что славяне не рискнут выйти за стены крепости!), то есть реальный шанс встретить ворога на равных.
А там или убить, или пленить конунга… Но нужно действовать быстро – корабли данов вот-вот доберутся до причалов!
Выбор сделан – а раз сделан, то и сожалеть не о чем. Может, и не до конца отпустивший голову хмель толкнул князя в сечу… Но времени на долгие размышления Годолюба уже не осталось. А потому он поспешно сбежал со стены вниз, приняв из рук дружинника кольчугу с короткими рукавами – и натянул ее через голову прямо поверх праздничной рубахи. Вот и пояс с верным мечом – символом княжьей власти! За пояс отправляется и секира из харалуга, подарок тестя – а в руках оказываются крепкий щит и две сулицы.