Рюрикович 3
Шрифт:
— Опять за сиротскую судьбинушку? Не стоит, всё равно не пожалею. Жалелку давно и с корнем вырвали… Как вы сказали прозвище ваше? Токмак? — поднял я бровь.
— Ага, колотушка, — пояснил Ермак Тимофеевич. — Упрямый я очень, оттого так и прозвали.
Ну, что упрямый и своевольный я уже успел заметить. И ведь ни грамма страха в серых глазах. За спиной меч плавает, одно движение и он труп, а вот поди же ты… В самом деле — токмак и есть!
— А по чьему наущению посланы, Ермак Тимофеевич?
Тот посмотрел на меня с усмешкой. Я покачал головой:
— Не стоит пытаться дергаться — меч будет
— Да я и не дергаюсь. Мысля шальная залетела в буйную головушку — вот её сейчас и душу, заразу такую.
— Мне повторить вопрос?
— Не надо, я и с первого раза всё расслышал. Заказал меня ваш одноклассник, Михаил Павлович Дворжецкий. Знаете же такого?
Как не знать. Невысокого роста, худощавый, с родинкой на правой щеке и быстрыми глазами. Последнее время всё больше якшается с Романовым и Бельским. Может быть, они его и надоумили нанять Ермака, но… У Дворжецкого своя голова на плечах, и он в неё не только есть должен, но также и мысли всякие запускать. Пусть и шальные, как у Ермака, но всё же мысли.
— Что же он тебе наказал? Видео сделать? Так я же сейчас его и уничтожить могу, — хмыкнул я.
— Нет, видеозапись запустить. В общем, были вы, Ваше Царское Высочество, в самом что ни на есть прямом эфире. Правда, смотрел вас всего лишь один человек, но он мог вести запись, я за него ручаться не буду… Вот камера, отдаю всё честь по чести. Сейчас она не ведёт запись. Я при побеге выключил, чтобы настройки не сбивать.
Ермак вытащил из внутреннего кармана небольшую плоскую коробочку со стеклянным глазком на ребре. Отдал мне. Я открыл, в самом деле сейчас запись не велась, а сохранения наших сексуальных утех не было. На всякий случай запустил очистку памяти, а потом подумал — отдавать камеру или нет?
Если запись передавалась Дворжецкому, то он наверняка её сохранил. Что же, это повод наведаться к нему. Но также в голове мелькнула мысль о мести. Такой мести, чтобы неповадно было в будущем на царевича зуб точить… И тут мне камера могла пригодиться.
Но это в будущем, а пока что надо решить вопрос с Ермаком. Не зря же я почти голый пробежал по холодку!
— М-да-а-а, неприятно то, что вы сказали, — вздохнул я и взглянул на шпиона. — Ну что же, дело плохо, но ещё хуже, что я пока не знаю, как с вами поступить. Значит, есть проникновение на частную территорию, несанкционированная съёмка, нападение на особу царских кровей… Тюрьма вам светит, многоуважаемый Токмак. А может даже каторга… Или вообще казнь. Как решать будем? Надеюсь, вы поняли, что на жалость давить не стоит — только ещё больше разозлите?
Ермак смотрел на меня открыто, не опуская глаз. Вот же наглец, а? Дерзкий, резкий, как понос, и не сгибаемый. Как будто и не боялся, что сейчас его жизнь может прерваться.
— Ваше Царское Высочество, я сам из клана Ночных Ножей, — наконец произнес он. — А что касается нашего предводителя…
— Кудеяра? — на всякий случай выказал я свою осведомлённость.
Ну да, Ночных Ножей кто-то крышевал очень властный, если клан до сих пор существовал и даже наводил страх на разные регионы. По велению сверху выпускались из тюрем душегубцы, убийцы, висельники. Нет, самых отъявленных отморозков казнили, конечно, но вот тех, кто мог пригодиться, выпускали на волю. Может
— Да-да, Кудеяра, — кивнул Ермак. — Так вот, что касается Кудеяра, то ведь никто никогда его не видел. Только слух идёт, что он во власти одна из самых больших шишек. И что тоже отчасти служит на благо Отечества, хоть и со стороны ночи.
— Позволяет грабить и убивать? — хмыкнул я в ответ. — Или это вы так хотите тему перевести?
— Нет-нет, я никакую тему не перевожу, — покачал Ермак головой. — Только это… В общем, если Кудеяр прижился у кормушки, то и я хочу также. Хочу служить вам, Ваше Царское Высочество! Я нутром чую, что вы трон займёте, а я уж как-нибудь рядышком приткнусь.
— А ты не охренел? — вырвалось у меня.
— Ну вот, это по-нашенскому, а то всё «вы» да «вы», словно я какая барышня кисейная, — расплылся в улыбке Ермак. — Так что, возьмёте на службу? А уж я не подведу!
— Так же, как Дворжецкого? — склонил я голову набок.
— Ну нет, Дворжецкий что? Он всего лишь мальчишка, за которого отцовы деньги всё решают. А вот вы персона помощнее будете. Чую, что на дела великие вы способны, а мне рядом с таким человеком вообще не зазорно будет встать. А то ведь… как вы сказали? Мелко мыслю? Могу на мелочи попасться? Вот и не хочу за мелочь пулю словить. Мне лучше за какое великое дело свою голову подставить!
— Врёте же, Ермак Тимофеевич?
— Вот зуб даю, Иван Васильевич! — щелкнул себя ногтем по зубу Токмак. — Я вашим личным телохранителем буду. А то чего это — другие себе набирают охрану, а у вас и порядочного защитника нет.
— Так я и сам вроде как могу, — я кивнул на парящий за спиной Токмака меч.
— Знаю, что можете, — чуть погрустнел Ермак. — Но тем не менее… Я если что могу от вас всяких непрошенных гостей отвадить, а заодно объяснить всему ночному миру Белоозера, что вас точно трогать не стоит.
— Эх, если бы вы просто ко мне днём пришли, да всё как на духу выложили, — вздохнул я. — Тогда, может быть, я бы и подумал.
— Не мог я, — покачал головой Ермак. — Ночные Ножи бы тогда не отпустили. Моё задание было Последним Приказом, чтобы выйти из их рядов. Иначе бы и не смог уйти.
Так вот почему он всё рассказал и сдал заказчика. Это было его последнее задание. Ладно хоть такое, без жертв. Мне приходилось слышать, как те, кто уходил из Ночных Ножей, должны были совершить Последний Приказ. И порой этот приказ был последним в полном смысле этого слова — уходящий попадался и его убивали.
— Но это всё слова. Как я могу вам поверить? — спросил я Ермака.
— Могу дать Клятву Боли! — поднял голос Ермак. — Вот прямо сейчас и дам!
Он резко развернулся и схватился за горящее лезвие меча рукой. От неожиданности Тычимба дернул оружие на Ермака. Однако, цепкие пальцы держали крепко и не дали лезвию продвинуться дальше и вонзиться в широкую грудь.
Правда, я услышал скрежет, как будто старый меч с трудом выходил из ножен, продираясь сквозь накипь ржавчины. И ведь Ермак ничуть не скривился от боли, хотя лезвие было достаточно острым. Да ещё и нагрето пламенем…