Ржавая Хонда (сборник)

Яценко Владимир

– Как тебе сам доклад?

– Психоблок очевиден. Тут и гадать нечего. Кто-то зациклил парня на пенсии семье Булыги. Жаль только, что понять нельзя, поверх чего извилины закручены. Кто-то очень заинтересован в ограниченности отчёта дружинника.

– Ничего себе ограниченность! Да его инфа – фугас в унитазе!

– То, чего в докладе Холодняка нет, мне кажется более важным.

– Что может быть важнее информации о Питере и Шостке?

– Третья сила, Михалыч. Суди сам: кто-то нарочно наляпал буковки «СПБ», кто-то не счёл нужным

затирать память дружинника о питерцах и хохлах. Значит, третья сила – не питерцы и не хохлы.

– А разве есть кто-то ещё?

– Получается, что есть. Теперь этот вопрос важнее всего.

– Мозгляк ты, Жора. Уважаю. Если такой умный, скажи, чего дальше делать? Дружинника твоего я из карантина не выпущу. Ты уж извини. Депут его знает, что ему в башку засунули. Но и в клетке его оставлять как-то не по-людски…

Я знаю, что ему ответить. Собственно, как пришла копия допроса Холодняка, так я и понял, что делать дальше. Вовремя Данила вернулся. Не хватало его в моих планах. Очень он был мне нужен. Но не здесь…

– Отправь его обратно.

– В смысле?

– В прямом. Найди ближайшую к Шостке зарубежную станцию перехода и отправь туда Данилу.

Михалыч играет бокалом, раскручивая в нём оплывшие кубики льда. Спокойно поднимаюсь и приношу ему новую порцию мартини, с увеличенной дозой лимона. Треть бокала, разумеется. По-другому пусть сам себе наливает.

– Я видел отчёт технарей об экипировке чужаков, Михалыч. В лямке рюкзака нашли маяк с пеленгатором. Умельцы оценивают радиус действия в пять сотен километров. Сечёшь, тырщ генерал?

– С трудом, воевода. Ты уж попроще объясни старику, подоходчивей.

– Главное, забросить Данилу на ту сторону. Плюс-минус сто километров роли не сыграют. По маяку дружинник найдёт своих приятелей.

– Не понимаю, как он их найдёт?

Закатываю глаза и считаю до пяти. Успокаиваюсь. Наверное, это он для санитаров тундрой прикидывается.

– Чужаков было пятеро. Один рюкзак – у Данилы. Значит, рядом с Купченко ещё четыре рюкзака. В каждом – по маяку. Пока Данила их догоняет – пеленгатор попискивает. Как только отклонится от курса – замолчит. Показать, как пеленгатор будет попискивать?

Растягиваю губы, чтоб натуральней изобразить писк, но генералу не до шуток:

– Когда мы их потеряем, покажешь, не сомневайся. А сейчас скажи, зачем Даниле искать Купченко и Пека?

– Чтобы вернуть. Хочу вернуть их в Московию. Есть в этом желании резон, Михалыч. Убойный резон!

Делаю большой глоток и катаю во рту мартини. Да. Чересчур сладко. Интересно, как у Михалыча получилось?

– Так что? Прямо сейчас и отправлять?

Глотаю, выдерживаю паузу, прислушиваясь к обонятельным и вкусовым рецепторам и, только когда уходит горечь, отвечаю:

– Нет, не сейчас. Дай Холодняку время отойти от наркоты. Переведи в камеру поуютней, чтобы стены, душ, туалет, кухня. Проследи, чтоб он вымылся и проспался. Я жену его, Тамилку, пришлю. Пусть

побудут вдвоём, покувыркаются… дело-то молодое, хе-хе. Тем более у Тамилки для залёта дни подходящие…

– А ты, значит, интересовался? – сально ухмыляется генерал.

– Не одним же санитарам думать о сохранении генофонда? – невозмутимо парирую колкость. – Подбери мастеров рукопашного и полевого дела, передай их в подчинение Даниле и через пять-шестъ отбоев всей группой отправляй на Руину.

– Похоже, ты указываешь мне, что делать?

– Дык сам просил. Ты приказал, я исполнил.

– Темнишь ты что-то, Сальтан. По морщинам на твоей лысине вижу, что темнить. Выкладывай. Что ещё углядел? На кой ляд сдались тебе Пек и не закончивший работу связист?

Допиваю мартини и ставлю пустой бокал на бирдекель, который принёс с собой. Генерал недовольно косится на подставку для бокала, но помалкивает. Как и его пренебрежение к культуре потребления спиртного, это тоже часть наших старых традиций. Я точно знаю, что после моего ухода он прочтёт записку на обороте костера, а потом сожжёт его.

– «Углядел»… да уж углядел, Михалыч. Немые бродяги, которых Пек подобрал около Десны, шибко мне двух беглых напоминают. Один и вправду рыжий, селюк из Коврова. Второй наш, у Фортанцера стряпчим служил. Был ещё третий, Сулаев. И сбежали они из калужского изолятора тем самым Переходом до Брянска, который ты для моей погони за Пеком открыл. Сулаева следующим отбоем взяли. Допросить, правда, не успели. Перестарались мои соколики. Ведь при побеге эта троица двоих наших положила. Вот дружина и не сдерживалась…

– И что? Правильно, что бандита порешили.

– Нет, Михалыч. Неправильно. Теперь не скоро узнаем, что в камере случилось. Сулаева я давно знаю. Вор от рождения и жил по понятиям. В тюрьме на охрану не бросался. Второй, Каин, – шпак и фраер. Этому по морде дашь, так он другую щеку подставит. Чтоб, значит, дважды по одному месту не били. И сдаётся мне, что смерть дружинников на ковровце.

– Один против двоих?! Безоружный одер против двух мечников?

– Вот-вот. И единственный, кого мы знаем и кто мог психоблок поставить, это твой Купченко. Что, если мент ковровца выгораживает?

– Третья сила?

– Она самая, Михалыч. Третья сила. А не послать ли нам во Владимир людей? Надо бы глянуть, что там, на болотах, делается. Вдруг ковровцы за ум взялись: для начала хотят нас с Питером поссорить, а потом совместно с хохлами с двух сторон прижать? А Купченко сам под гипнозом. Ковровец его и зомбировал.

– Не многовато ли на крестьянина вешаешь? И с мечниками справился, и мента зомбировал… Это теперь селюк такой продвинутый пошёл? Прямо мутант какой-то…

Опускаю голову, собираясь с мыслями. Важно не просто рассказать – важно расставить акценты. Наше с Михалычем взаимодействие расписано на обороте костера, но, какие подобрать слова, чтоб санитары сами сунули голову в петлю?