С Корниловским конным
Шрифт:
Отец с последним станичным атаманом и соседом, старшим урядником И.В. Виноградовым, скорым шагом шли на условленное с матерью место встречи, чтобы вместе бежать на Темижбек, но... не нашли ее там. Наверное, не дождавшись, тронулась самостоятельно на восток с толпою других, решили они и быстро двинулись в том же направлении по длинной улице, ведущей к Темижбекской станице. И уже на окраине ее из переулка выскочил красный патруль и арестовал их. Почему — неизвестно, но бывшего атамана он отпустил, а нашего отца препроводил к броне-поезду, стоявшему у западной окраины станицы. И между начальником красного карательного отряда, бывшего на бронепоезде,
— Ты есть Елисеев? — отец ответил утвердительно.
— Это твои три сына-офицера? — отец ответил, также утвердительно.
— Ну... иди!.. Ты свободен... — коварно сказал он, Романовского хутора мужик, «Сережка-портной». И когда отец отошел от бронепоезда — он выстрелил ему в спину, но ранил в ногу и отец упал... Тогда он подошел к нему и в упор выстрелил в голову... Пуля пробила череп и осталась в голове. Наш дорогой отец был убит наповал...
Так рассказал машинист бронепоезда, когда белые войска заняли нашу станицу и хутор Романовский. На второй день 70-летняя его старушка мать, наша бабушка, с 30-летнего возраста вдова, взяв костылек и заплетаясь своими износившимися в работе старческими ногами, плетется на далекую окраину станицы, чтобы найти тело любимого и единственного сына. Все запуганы... все попрятались или убежали из своих домов в степь, но ей... ей теперь все равно...
Вот и свежие могилки за железнодорожным полотном. Их много. И это не могилки, а небольшие насыпи поверх погибших казаков. Здесь пострадал вчера взвод темижбек-ских казаков, высланный из Казанской от конного отряда, для выяснения, — что же происходит в главных силах? Не зная о случившемся в Кавказской — хорунжий Маслов напоролся на красный бронепоезд...
Заскорузлыми от старости руками — она разрывает одну, другую, третью могилку... Лежат окровавленные казаки, но ее сына нет. А чтобы вороны не выклевали бы казачьи глаза, старушка заботливо присыпает их землею и разгребает следующую могилку. В четвертой — два тела. «Он!.. Он, мой родной, любимый и единственный сыночек» — залилась старушка горючими слезами.
Сирота с 16 лет. Отца его так же убили разбойники в степи. Отбыв 16 лет царской действительной службы в Закавказье, участник Турецкой войны 1877-1878 гг. Перенес Баязет-ское голодное сидение в той войне. Вернулся домой. Только бы работать и поправлять хозяйство после станичного пожара и долгой своей службы, и вот... злые люди убили его...
Вот и его сын. Учил детей. Дал своему Отечеству на войну трех сыновей-офицеров. И за это — красные убили его...
Лежит мертвый бородатый казачина, и почему-то блаженная улыбка застыла на его устах. Как глубоко верующий человек — он, видимо, молился перед смертью, так как пальцы правой руки сложены для крестного моления. Пулей пробита нога, и лишь маленькое входное отверстие в висок, прекратившее ему жизнь в его 50 лет...
И плетется вновь старушка назад, домой, «за линейкой», чтобы привезти дорогое тело в дом и похоронить по-христиански. Кругом тишина. Улицы пусты. И лишь встречающиеся злые собаки на улицах да красногвардейцы на реквизированных казачьих строевых лошадях нарушали покой мертвой станицы. Но ей теперь все равно...
Горе в нашем семействе тогда — трудно описать. Где были мы, два брата, Жорж и я — и что с нами? — им не было известно. Старший брат Андрей — где-то укрылся. В доме — две беспомощные старушки да три наших сестренки-подростка. Кто утолит печаль вот их?!
Тело отца привезли в дом. Омыли и положили в гроб,
На третий день, в глухую полночь — вдруг громкий требовательный стук в наши массивные ворота, наглухо запертые на засов. «Вновь обыск»... — решили терроризированные «пять душ», старых и малых, осиротевших женщин. Они боятся и не выходят на стук. Но он повторяется громко, нетерпеливо, требовательно. Как глава дома — на парадное крыльцо вышла бабушка.
— Федюшка уби-ит!. — заголосила она.
В доме паника и новый удар. То «бил копытами» в ворота мой злой нетерпеливый рыжий конь Орлик, прибежавший в свой дом без седла и без уздечки... Где он был в эти три дня? Кто снял с него седло и уздечку? Откуда он бежал домой? — все это осталось загадкой для всех. Но женщины, с нашим отцом в гробу в доме — иначе и не могли понять, что конный отряд разбит и его начальник убит, ежели прибежал его конь домой.
Отец похоронен. О его гибели я узнал два месяца спустя. Но красные не оставили семью в покое. Они распространили слух, что Федор (так называли меня красные мужики в станице) нарочно отпустил своего коня, к гриве которого была привязана записка такого содержания: «Когда я вернусь домой с нашей казачьей властью, будет расстреляно тридцать человек красных как месть за отца».
Конечно, — это была фантазия станичного совета. Но мой рыжий конь, злой и неутомимый, был реквизирован для нужд красной армии.
Заключение
«Ласточка сделала весну». В апреле того же года Добровольческая Армия с кубанскими отрядами, после неудачного штурма Екатеринодара, где погиб ее кумир генерал Корнилов, — степями, минуя железные дороги, — прошла в Кавказский отдел и на несколько дней расположилась в трех станицах: Дмитриевской, Ильинской и Успенской. Здесь впервые Кубанское правительство мобилизовало два года казаков, и их отцы-старики искренне благословили своих сыновей в неведомый поход.
В мае месяце того же года мобилизованные Одарюком молодые казаки отбывали лагерные сборы на реке Челба-сы. В одну из ночей они оседлали своих лошадей и походным порядком, с боями, прошли в станицу Егорлыцкую Донского Войска, где находилась Добрармия и Кубанские войсковые части со своим войсковым атаманом и правительством. Их было одиннадцать сотен. Вывел их подхорунжий Сухоручко, казак станицы Тихорецкой. Из них немедленно же были сформированы два полка — 1-й Кавказский и 1 -й Черноморский. Командиром Кавказского полка был назначен полковник Безладнов*, а Черноморского — полковник Малышенко*.
Об этом событии генерал Деникин* пишет так в своем труде «Очерки Русской Смуты» (том 4, стр. 141): «5-го июня гарнизон станицы Егорлыцкой Донского Войска с недоумением прислушивался к сильному орудийному гулу, доносившемуся издалека: то вели бой с большевиками отколовшиеся от красной армии и в тот же день пришедшие к нам одиннадцать конных сотен Кубанских казаков».
Должен заметить, что от Кавказской и до станицы Егорлыцкой по прямой линии — 120 верст. Как они шли и какова судьба этого героя подхорунжего Сухоручко — нигде не описано. Так и истлел подвиг этого подхорунжего, не дошедший до скрижалей Войсковой Истории.