С Корниловским конным
Шрифт:
Комиссар станицы Казанской, хорунжий Подымов... Отделившись от конного отряда и пробыв сутки на хуторе Лосеве у своего друга, он вернулся в свою станицу. Одарюк его не тронул, и он продолжал оставаться председателем станичного совета вплоть до прихода Добровольческой армии, которую встретил как освободителей. Станица избрала его своим атаманом и потом — членом Краевой Рады. Крепко держал он власть над станицею в своих руках. Летом 1919 г. случайно встретился с ним в расцвете его силы и власти. Умница и орел. Одет как черкесский уздень. В конце февраля 1920 г. 2-й Кубанский корпус генерала Науменко*, оставив хутор Романовский, имел дневку в Казанской. Я тоща временно командовал 2-й Кубанской дивизией. Он явился ко мне, сломленный
Жил в Югославии, тосковал по родине и решил вернуться. «Откручусь, как и раньше», — говорил он своим станичникам. И в 30-х гг. он и прославленный инструктор и джигит станицы Тифлисской вахмистр Зубенко вернулись на родину. И очень скоро оба были расстреляны в Армавире. Так погибли два знаменитых казака-кавказца.
Комиссар станицы Кавказской, вахмистр Григорий Писаренко. После нашего восстания он был смещен Ода-рюком. В июле месяце, при занятии станицы одним из пехотных полков Добровольческой армии — станица выставила свой гарнизон в одну сотню конницы и батальон пластунов. Начальником гарнизона был назначен наш старший брат Андрей, хорунжий. Гарнизон держал боевые посты по правому берегу Кубани. Екатеринодар еще находился в руках красных, как и вся левобережная Кубань. В конной сотне станичников находился и Писаренко, в погонах с басоном вахмистра. Станица никого не тронула, кто был в станичном совете, и Писаренко вошел в ряды своих станичников без упрека. Службисту по натуре — ему не могли нравиться порядки красных. И вот в один из дней — его вызвали с позиции в штаб пехотного полка.
— Наверное, расстреляют за комиссарство, — говорит он станичникам. Те его успокоили. У яра перед Романовским были расстреляны 17 человек, в том числе и вахмистр Григорий Писаренко и лихой извозчик, старый солдат рыжий Прокошка, что переправил на своих санках более десяти офицеров, минуя Романовский кружным путем. Таковы жуткие гримасы революции.
Наш же 1-й Кавказский полк возродился совершенно при новом офицерском составе и действовал в Ставропольской губернии, вместе с 1 -м Черноморским полком, составляя бригаду полковника Глазенапа*, ставшего вскоре генералом и военным губернатором Ставропольской губернии. В 1919 г. эта бригада вошла в новую 3-ю Кубанскую казачью дивизию генерала Бабиева*, долго оперировала на Ма-ныче, брала Царицын. Потом дивизия была переброшена за Волгу и действовала далеко на восток от нее. В 1920 г. я встретил 1-й и 2-й Кавказские полки в 4-й Кубанской дивизии генерала Косинова. И в апреле месяце оба полка, входившие во 2-й Кубанский конный корпус, капитулировали в рядах Кубанской армии... Последним командиром 1-го Кавказского полка был наш старый кавказец, полковник В.Н. Хоменко*, как и все офицеры бригады, оставшийся с казаками, чтобы испить горькую чашу побежденных. Полковой Георгиевский штандарт, находившийся при обозе с взводом казаков, был захвачен красной конницей в окраинах станицы Пашковской. Вот и конец родному полку... написанный мной в 1940 г., в джигитском турне по тропическим странам Юго-Востока Азии.
ПАРТИЗАН ШКУРО
ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ
В гражданской войне 1918-1920 гг., в сердцах кубанского казачества, генерал Шкуро признан был героем Кубани. Ему мы и отдаем полную свою дань любви и восхищения за первые его подвиги.
На заседании Кубанской краевой Рады, на станции Тихорецкой 5 июля 1918 г., появился молодой партизан Шкуро. С его именем пришлось познакомиться раньше. Еще в ноябре 1917 г., когда вновь поставленное краевое правительство приступило к своей деятельности, — на его рассмотрение поступило несколько прошений о «перемене фамилий». Среди них была просьба войскового старшины Шкура изменить свою фамилию на «Шкуранский». Правительство удовлетворило эту просьбу Шкура-Шкуранский характеризовался при этом, как веселый и бесшабашный офицер, но талантливый и удачный партизан, умевший создать вокруг себя соответствующее окружение из казаков. Был не прочь при этом и соригинальничать: набрал при развале армии казаков-«волков».
Теперь пред нами предстала,
Извещение правительства о согласии на перемену его фамилии к нему, по-видимому, не дошло, но он успел усвоить другое имя — не Шкура и не Шкуранский, а — Шкуро. Он почитал это более благозвучным. Председательствовавший в Раде Рябовол*, давая ему слово для доклада, провозгласил: «слово предоставляется полковнику Шкуранскому».
Доклад Шкуранского был краткий, но очень красочно изображал деятельность самого вождя. Рада выслушала доклад внимательно. Один делегат Майкопского отдела предложил даже поощрить его производством в генералы. Это предложение сочувствия не встретило, но состоялось постановление командировать в отряд, к месту его нахождения в Ставропольской губернии, одного члена правительства и одного члена Рады. Выбор пал на меня и члена Рады от Баталпашинского отдела Усачева. Нашей задачей было:
1. Ознакомиться на месте с состоянием отряда и его настроением.
2. Со своей стороны ознакомить его с взглядами правительства и Рады на сущность противобольшевистской борьбы, на организацию и состояние противобольшевист-ских сил.
3. Поддержать и всячески поощрять противоболыпе-вистские настроения казаков отряда.
По железной дороге мы должны были доехать до станции Песчано-Окопской, а оттуда, на автомобиле, до села Медвежье и в село Ладожская Балка, где должен был находиться в то время отряд Шкуро. Когда мы усаживались в Песчано-Окопской в ожидавший нас автомобиль-полугру-зовик, вооруженный пулеметами, к нам сел в машину генерал преклонного возраста. Садится и, обращаясь к провожавшему его молодому офицеру, говорит:
— Дайте мне хотя бы винтовку... все же пригодится в случае нападения большевиков, — будет из чего застрелиться...
Мы переглянулись с Усачевым. Тронулись. Наш генерал держался скромно и сосредоточенно. Винтовку из рук не выпускал. Из завязавшегося потом разговора выяснилось, что едущий с нами генерал не кто иной, как вновь'назначенный ставропольский губернатор.
Отряд Шкуро. Полковник Слащов.
Выступление на Ставрополь
К вечеру мы подъехали к селу Ладожская Балка. Шкуро в отряд с нами не поехал, а выехал в Кавказскую, только что занятую дивизией генерала Боровского*. За селением, расположив повозки несколькими рядами, стояли табором «шкуринцы», как в былые времена запорожцы. Штаб отряда помещался в этом богатом большом селе у зажиточного купца. Начальник штаба отряда полковник Слащов* (тогда он имел псевдоним «полковник Яшин», от своего имени Яков) и несколько офицеров составляли весь штаб. Они встретили нас с интересом, но осторожно: кто и зачем сюда пожаловал?
Пока мы принимались за предложенную нам чашку чая, Слащов удалился с есаулом Мельниковым*, возвратившимся от Шкуро вместе с нами для заслушания его доклада.
Слащов, вернувшись, спокойно, деловито возобновил разговор на тему: как организована Кубанская войсковая власть, какие взаимоотношения с командованием Добровольческой армии и прочее. Он тут же дал краткую информацию о своем отряде. Отряд почти весь состоит из кубанских казаков. Он много переносит невзгод, но бодрости не теряет. Все у Слащова (это именно тот Слащов, будущий генерал и защитник Крыма) складно и деловито. Генерала Уварова выслушал, в меру обнаружил уважение к начальству, но дал ясно понять, что в отряде, впредь до возвращения полковника Шкуро, он, полковник Слащов — есть главный начальник отряда, и полномочия губернатора начнутся с занятием главного города губернии — Ставрополя. Нам же Слащов обещал свое содействие по взаимному ознакомлению с казаками, когда все будем в Ставрополе. А пока что — сделаем остальную часть похода совместно.