С ними по-хорошему нельзя
Шрифт:
– Да, это правда, - согласилась Герти.
– Вот видите! И в Ирландии все знают, что он предается порочной самоудовлетворяемости и что от этого он так тупеет, что не способен уже ничего понимать. Вот так.
– Вы так думаете?
– спросила Герти.
– Именно так. Бедный сир, бедный херр, вот кто он такой, ваш король. Я повторяю, это мудак.
– Но ведь если король Англии мудак, то тогда все дозволено!
XXIX
– А мы имеем право спать?
– внезапно спросил Кэллехер.
– Мне не хочется, - сказал Гэллегер.
– Сколько
– Три часа.
– Как ты думаешь, они еще будут нас атаковать этой ночью?
– Не знаю.
– Я бы чуть-чуть поспал.
– Спи, если хочешь. Я посторожу.
– А это разрешено?
– Отдохни, старина, если ты хочешь. Я не хочу.
– Ты не хочешь спать?
– Нет. Рядом с мертвыми - нет.
– Не думай об этом.
– Легко сказать.
– Наверху тихо.
– Думаешь, они спят?
– Не знаю. Ты видел лицо девчонки, которую вытащили из туалета?
– Нет. Я не могу забыть лицо другой, той, которая лежит всю ночь на улице перед домом.
– Не думай об этом.
– Легко сказать.
Тут Гэллегер вздрогнул.
– Нет, Кэллехер, прошу тебя, не спи. Не оставляй меня одного. Не оставляй меня одного с мертвыми.
– Ладно, я не буду спать.
– Я бы лег рядом с той девчонкой, что на улице; заметь, я сказал: рядом с ней, а не на нее. Мне не дают покоя два этих англичанина в соседней комнате. Они наверняка на нас рассердились. Особенно за то, что их свалили в кучу. Пусть это враги, но зачем их унижать?
– Ты мне надоел.
Кэллехер встал.
– Пожалуй, я хлебну виски.
– Передашь потом мне.
Они начали хлебать по очереди и осушили таким образом всю бутылку.
– А завтра будут другие, - сказал Кэллехер.
– Другие кто?
– Мертвые.
– Да. Может быть, мы.
– Может быть. Я бы поспал.
– Я боюсь, - сказал Гэллегер.
– Мертвые совсем рядом.
Он вздохнул.
Кэллехер взял бутылку из-под виски и запустил ею в стену. Бутылка разбилась как-то неотчетливо.
– У меня идея, - сказал Кэллехер.
Гэллегер вопросительно рыгнул.
– Выкладывай свою идею.
– Так вот, - сказал Кэллехер.
– От трупов надо избавиться.
– И как?
– икнул Гэллегер.
– Взять и утопить. Помнишь, ты завалил одного типа, который сразу же шлепнулся в воду, и теперь он тебя не беспокоит. Я предлагаю тебе вот какую штуку: погрузим в тачку всех мертвяков или по одному, если все не поместятся, и кинем их в Лиффи. А завтра, когда полезут британцы, мы их встретим на свежую голову и с очищенной совестью, такой же чистой, какой будет наша Ирландия, когда мы победим.
Гэллегер закричал:
– Да, да! Вот именно!
– и бестолково заметался по комнате.
– Это была моя идея! Это была моя идея!
– Это будет рискованно, - заметил Кэллехер.
– Да, - сказал утихомирившийся Гэллегер.
– Этих двоих можно докатить бегом до набережной, но вот как подобрать девчонку на улице?
– Да, - сказал Кэллехер, - придется подсуетиться.
– А что на это
– спросил Гэллегер.
– Возьмем все на себя. Это наша личная инициатива.
– Ладно. Все равно. Иначе я до самой смерти буду это переживать.
– Ты мне поможешь грузить служащих в тачку и начнешь подтаскивать девчонку. Как только ты окажешься у самой воды, я подбегу с тачкой и мы свалим их всех сразу. Чтобы бултыхнуло только один раз. Затем отбежим назад, и все.
– Спасибо, что доверил мне девчонку, люблю молоденьких, - пошутил Гэллегер, повеселевший от одной мысли, что скоро сможет избавиться враз от трех призраков.
– Тогда за работу, - крикнул Кэллехер.
Они покинули пост и пулемет и двинулись без колебаний, несмотря на темноту, в сторону маленькой комнаты, где были отложены служащие. Кэллехер вызвался открыть дверь и сделал это совершенно бесшумно; мертвяки мирно лежали в ожидании. Сначала повстанцы положили в тачку сэра Теодора Дюрана, затем отправились за привратником, и тут стало понятно, что будет довольно трудно поместить оба тела на одно средство передвижения. Поразмыслив, они решили уложить передвиженцев валетом.
Потом они разбаррикадировали входную дверь. Кэллехер ее приоткрыл, а Гэллегер в нее проскользнул и выполз на улицу. Сполз по ступенькам и, пресмыкаясь, прополз до мертвой девушки. Он плохо различал ее в темноте. Ему показалось, что ее глаза были приоткрыты, а рот приразинут; он посмотрел на небо. Многочисленные звезды сверкали, луна заходила за крышу пивной "Гиннес". Британцы не реагировали. Лиффи производила легкий всплеск, омывая набережную. Так события и развивались: во мраке и спокойствии.
Окинув взором горизонт, Гэллегер снова посмотрел на усопшую. Он восстанавливал в памяти ее лицо. Ему казалось, что он ее узнает. Это была действительно она. Проведя опознание, он вытянул вперед руки и начал толкать труп. Его удивило оказываемое сопротивление. Одна рука девушки лежала на бедре, другая на плече. Обе были холодны. Гэллегер поднатужился, и тело перевернулось. Рука, лежащая на бедре, переместилась на ягодицу, другая с плеча откинулась на лопатку. Гэллегер подтянулся на несколько сантиметров вперед и толкнул еще раз. Рука, лежащая на ягодице, передвинулась на другую ягодицу, с лопатки - на другую лопатку. И так далее.
Гэллегер трудился, совершенно не обращая внимания на то, во что упирались его руки; ни страха, ни желания. Единственное, его раздражали ботинки, которые иногда стучали о мостовую высокими каблучками.
Добравшись до набережной, он остановился; пот тек ручьями. Еще один толчок, и тело окажется в Лиффи. Вот и плеск воды, близкий, чуть ли не хрустально-звонкий - маленькие колокольчики велеречивой вечерни. Гэллегер же тем временем неотрывно думал о британцах; чем более смертельными врагами они ему казались, тем более жизнеспособным - в отличие от других повстанцев - он себя ощущал. О выработанной тактике операции он и думать забыл; неудивительно, что у него душа ушла в пятки от неожиданно раздавшегося страшного взрывоподобного грохота.