С ними по-хорошему нельзя

Кено Раймон

Он быстро привел себя в порядок и пригласил войти. Вошедший матрос встал по стойке "смирно" и вручил телеграмму. Картрайт принялся ее расшифровывать. Вот так он узнал о дублинском восстании.

"Яростный" должен был подняться вверх по течению Лиффи и обстрелять, в зависимости от обстановки, указанные объекты, и в частности почтовое отделение на углу набережной Эден.

Картрайт встал и повел себя как примерный, каковым он и являлся, офицер британского флота. Что не помешало ему задуматься об участи своей невесты, Герти Гердл. Об этом в телеграмме не было, разумеется,

ни слова. Она была официальной, общей и синоптической и, следовательно, не могла затрагивать отдельности и частности.

Считанные минуты спустя Картрайт уже стоял на юте; у него щемило сердце, сдавливало грудь, сводило живот, пересыхало во рту и стекленело в глазах.

XXVIII

Сражение прекратилось точно так же, как началось, без какой-либо видимой причины. Британцам вроде бы похвастаться было нечем. Они наверняка потеряли много людей. В почтовом отделении на набережной Эден раненых не было. На втором этаже после нескольких минут молчания пять мужчин обменялись взглядами. Маккормик наконец решился сказать, что, похоже, все закончилось; Ларри ОТРурки кивнул.

– Допрос продолжаем?
– спросил Кэффри.

Привязанная к стулу девушка все еще лежала на полу и не двигалась.

Диллон направился к ней, чтобы водрузить ее на место, но ОТРурки его обогнал. Подхватив Герти под мышки, он восстановил конструкцию на всех шести точках опоры. На мгновение задержал свои руки у нее под мышками, теплыми и чуть влажными. Медленно убрал руки и провел ими, просто так, перед своим лицом. Слегка побледнел. Кэффри невозмутимо разглядывал товарища.

ОТРурки занял свое место рядом с Маккормиком. Тот плюхнулся на свое и потер глаза: он хотел спать.

– Продолжим, - сказал он.
– Кэффри, сейчас твоя очередь заступать на дежурство, правда?

– Да, - сказал Кэффри.
– Я пошел. Этот допрос меня достал. Я представлял себе все это совсем по-другому.

Он отошел к бойнице, и его глаз больше не отрывался от этого проема в военно-строительном зодчестве. Маккормик повернулся к Ларри.

– Спрашивай дальше.

– Неужели не видно того, что она не того... не католичка?
– сказал Кэллинен.

– Она ни во что не верит, - добавил Диллон.

– Мы что, будем всю ночь здесь сидеть и изводить эту девчонку?
– спросил Кэллинен.
– Командир, пора бы и на боковую. Завтра будет тяжелый день. Наше восстание - это все-таки не шутки.

Возникла странная пауза. ОТРурки поднял голову и сказал Кэллинену:

– Хорошо, Кэллинен. Ты прав. Конечно. Я бы только хотел задать девушке два-три вопроса.

– В общем-то, мы можем еще чуть-чуть подождать, - сказал Кэллинен.

Кэффри в своем углу пожал плечами. Вытащил из диванного валика перо и стал ковыряться в зубах, не отрывая глаз от моста ОТКоннела, в общем-то безлюдного.

– Ну давай, - сказал Маккормик.

ОТРурки собрался и приступил:

– Мадемуазель, только что вы продемонстрировали весьма агрессивное или, по крайней мере, не чуждое атеистическому отношение к конфессиям. Однако вы, судя по всему, отклоняете любые обвинения в скептицизме, если я правильно

понял смысл речей, которые вами были произнесены до того, как вы были прерваны замечаниями моих товарищей по оружию.

Кэффри даже не пошевелился. Ларри продолжил:

– Да. Мне думается, вы отвергаете Бога нашего единого не полностью. Но что же тогда вы признаете? Королевскую власть?

Не поднимая головы, Герти спросила:

– Кто вы такой, чтобы меня об этом спрашивать?

– Мы бойцы Ирландской республиканской армии, - ответил ОТРурки, - и мы боремся за свободу нашей страны.

– Вы бунтовщики, - сказала Герти.

– Конечно. Они самые.

– Вы взбунтовались против короны Англии, - продолжала Герти.

Кэффри в сердцах уронил на пол ружье. Герти вздрогнула.

– Вы не имеете права бунтовать, - заявила она.

– Это уж она слишком, - сказал Кэллинен.
– Давайте закроем ее в соседней комнате и отдохнем немного, а то потом уже не получится.

Маккормик зевнул.

– Еще одну минуту, - настоял Ларри.
– Мы должны знать своих противников.

– Можно подумать, мы их и так не знаем, за столько-то веков, - возразил Диллон, которого начинало клонить ко сну.

– Она верит королю и не верит в Бога!
– воскликнул Ларри.
– Странно и поразительно, не правда ли?

– Да, действительно любопытно, - сказал Маккормик с отсутствующим видом. А вам что, в самом деле так нравится ваш король?
– небрежно добавил он, обращаясь к Герти.

– Вид у него довольно-таки дурацкий, - сказал Кэллинен.

– Покажи ей его портрет, - сказал Маккормик.
– А то ей не видно.

Кэллинен забрался на стул и снял с противоположной столу стены фотографию короля. Случайная пуля оцарапала стекло и отколола уголок рамки. Символ терял достоинство на глазах. Кэллинен прислонил его к кляссеру и передвинул свечу для подобающего освещения.

Герти посмотрела на портрет.

– Изысканным его никак не назовешь, - прокомментировал Ларри ОТРурки. Его лицо не светится ни умом, ни решительностью. И эта посредственность является символом угнетения сотен миллионов человеческих существ несколькими десятками миллионов британцев! Но угнетенные больше не могут с восторженным самозабвением созерцать эту пресную физиономию, и вы, мадемуазель, видите сейчас и здесь первые результаты критического осмысления.

– Ну дает, - с одобрением произнес Кэллинен.

– Мне больше нечего сказать. Боже, спаси короля!

– Но вы ведь не верите в Бога. Кто же его спасет?

– Боже, спаси короля!
– повторила Герти.

– Вот дура!
– воскликнул Кэллинен.

– Она, чего доброго, себя возомнит Жанной дТАрк, - заметил Диллон.

– Но ведь вам же говорят, что ваш король - мудак!
– завопил Маккормик (он вопил, чтобы стряхнуть с себя сон, который опутывал его со всех сторон). Доказательства? Пожалуйста. Он никак не может победить немцев, цеппелины бомбят Лондон, тысячи английских солдат гибнут в Артуа для того, чтобы французы смогли установить свое владычество в Европе. Глупее не придумаешь!