С ними по-хорошему нельзя
Шрифт:
Кэллехер, разрабатывая свой план, упустил из виду ступеньки крыльца. Он устремился вперед со своей тачкой, потерял равновесие во время спуска, вывалил обрюзгший груз на землю, рухнул сам и покатился кубарем, увлекая в своем кубарении грохочущее транспортное средство.
Гэллегер почувствовал, как пот всасывается обратно в поры кожи. Побелевшей от страха, но казавшейся тем не менее серой по причине густых сумерек. Его мышцы судорожно сжались, пальцы титанически впились в плоть покойной почтовой девушки. В этот момент он держал ее слева за плечо, справа - за бок. Зажмурившись, он принялся думать о всякой всячине, которая закружилась вихрем
– Мамочка, мамочка...
Пули свистели, впрочем довольно редкие. Очевидно, стреляли со сна и довольно заторможенно.
– Мамочка, мамочка...
– продолжал бормотать Гэллегер.
Он даже не услышал, как по мостовой прокатилась тачка.
Это Кэллехер, героически взвалив почтовых служащих на тачку, бежал под огнем противника. Оказавшись в пределах слышимости (шепота), тот заорал sottovoce:
– Толкай же ее, придурок!
Зачарованно-пораженный Гэллегер прекратил свои спазматические подрагивания и одним махом столкнул девушку в воду, куда она погрузилась одновременно с двумя другими трупами и тачкой заодно. Раздалось четырехсложное "бултых", Кэллехер развернулся и помчался к повстанческому блиндажу. Гэллегер не раздумывая припустил за ним.
Раздалось еще несколько выстрелов, но пули пролетели мимо дилетантствующих похоронщиков, которые в два счета взлетели по ступенькам и ринулись в темный зияющий проем. Кэллехер бросился к своему "максиму" и выпустил наугад несколько очередей. Гэллегер, захлопывая дверь, успел заметить покачивающуюся на лиффийской воде тачку.
XXX
Началась перестрелка, и Кэллинен задумался о своих дальнейших действиях. Сидя на корточках и сжимая коленями ружье, он дремал перед дверью маленького кабинета, в котором они решили - в результате долгих бестолковых споров заточить пленницу; Кэллинен не видел особой необходимости в своем бдении перед этой дверью; своим долгом он считал сражаться, а не сторожить. А еще ему очень хотелось узнать, что же там все-таки происходит. Он поднялся, потоптался в нерешительности, повернул ручку и легонько толкнул дверь. Лунный свет слабо освещал комнату. Кэллинен начал вглядываться, различил письменный стол, кресло, стул. Тут в окно угодила шальная пуля, стекло разбилось вдребезги. Кэллинен инстинктивно распластался на полу, затем осторожно поднял голову и заметил англичанку, которая, прильнув к стене у окна, очень внимательно следила за тем, что происходило на улице.
Перестрелка затихла, Кэллинен выпрямился и тихо спросил:
– Вы не ранены?
Она не ответила. Даже не вздрогнула. В этот момент раздалось четырехсложное "бултых".
– Что там случилось?
– спросил Кэллинен, не двигаясь с места.
Продолжая очень внимательно следить за тем, что происходит на улице, она поманила его пальцем. В этот момент перестрелка возобновилась, Кэллинен, приближаясь осторожно, по стеночке, услышал, как пробежали двое, как хлопнула дверь на первом этаже, как застрочил пулемет Кэллехера. Он стоял теперь совсем рядом с Герти. Она нащупала его руку и очень сильно ее сжала. Из-за ее плеча он бросил взгляд на улицу. Он увидел набережную с наваленными штабелями, мост ОТКоннела и, наконец, вяло текущую Лиффи, которая уносила к своему устью покачивающуюся тачку.
– Что там случилось?
– переспросил он очень тихо.
Она продолжала сжимать его руку. Другой рукой он держал ружье. Сражение продолжалось,
– Отпустите руку, - прошептал он на ухо Герти.
На этот раз она повернулась к нему.
– Что они с ней сделали?
– спросила она.
– С кем?
– С той девушкой?
Разговаривали они шепотом.
– С какой девушкой?
– С той, которая лежала на мостовой.
– А! Та, которую подстрелили англичане? Одна из ваших.
– Они сбросили ее в Лиффи.
– Ну да.
– Но до этого на ней кто-то лежал, один из ваших.
– И что же он делал? Лежа на ней?
– Не знаю. Он дергался.
– Ну и что?
– Не знаю. А другой, еще один из ваших, бежал и толкал тачку.
– И что?
– Они сбросили трупы в Лиффи.
– Возможно. Ну и что?
– Все эти "бултых". Я все видела. Я все слышала. А сэра Теодора Дюрана вы тоже умертвили?
– Директора?
– Да.
– Думаю, что да.
– Его они тоже сбросили в Лиффи вместе с привратником и со служащей, лежа на которой дергался ваш соратник.
– И что дальше?
– Дальше?
Она посмотрела на него. У нее были удивительно голубые глаза.
– Не знаю, - добавила она.
И положила свою руку ему на шестеринку.
– Посмотрите, как загробная тачка, покачиваясь, увлекается течением Лиффи к Ирландскому морю.
Он посмотрел. Действительно, тачка плыла по реке. Он хотел сказать, что видит ее, но только тихо простонал. Рука, возложенная на шестеринку, по-прежнему там возлежала, неподвижная и даже чуть-чуть давящая; рука не совсем маленькая, скорее пухлая и начинающая понемногу согревать даже через ткань одежды. Кэллинен не смел пошевелиться, но тело подчинялось волеизъявлениям не целиком, отдельные части восставали.
– Да, да, - выжал из себя он, - плывет тачка.
Герти провела рукой по дышлу человеческой брички, сотрясаемой происходящим до глубины души.
– А почему вы не убили меня?
– спросила она.
– Почему не протащили по мостовой и не сбросили в воду, как ту, другую?
– Я не знаю, - пробормотал Кэллинен, - я не знаю.
– Вы убьете меня, да? Вы убьете меня? И вы сбросите меня в речку, как и мою коллегу, как сэра Теодора Дюрана, который меня так почтительно любил?
По ее спине пробежала дрожь; она нервно, но достаточно крепко сжала то, что держала в руке.
– Вы делаете мне больно, - прошептал Кэллинен.
Он отстранился и отошел на один, потом на два, но не на три шага назад. Силуэт Герти вырисовывался в окне на фоне неба. Она не двигалась, ее лицо было обращено в сторону Лиффи. Нежный ночной бриз играл ее волосами. Вокруг головы сияли звезды.
– Не стойте у окна, - сказал Кэллинен.
– Британцы вас обстреляют, вы представляете из себя слишком хорошую мишень.
Она повернулась к нему, силуэт исчез. Теперь они оба были погружены во мрак.
– Так что, - сказала она, - вы намерены установить республику в этой стране?
– Мы вам только что это объяснили.
– И вы не боитесь?
– Я солдат.
– Вы не боитесь поражения?
Он чувствовал, что она смотрит в его сторону. Она находилась в двух - не больше - шагах от него. Кэллинен начал медленно и очень тихо отходить назад. При этом он заговорил громче для того, чтобы она не догадалась об увеличивающемся между ними расстоянии:
– Нет, нет, нет и еще раз нет.