С Петром в пути
Шрифт:
У Павла Филипповича было время подумать, особенно после отставки. Служба занимала его с головой, и для посторонних мыслей оставалось мало места. По когда он стал домоседом, эти богохульные мысли стали одолевать его. Помня наказ сына, он поначалу противился им. Но они буравили его с неотступной силой. И тогда он отдался на их волю. Он стал развивать их, искал единомышленников у философов древности, у мыслителей всех времён и народов.
Дух его был бодр. Годы изнурили и разрушили его плоть, но укрепили и возвысили дух. Он достиг той вершины зрелости, когда становится вдруг отчётливо видимым то, что прежде плавало в тумане неясностей и недомолвок, он как бы прозрел, и ему открылись
Да и как объяснить многообразие всего сущего, от невидимых глазом существ до человека? Никакой творец был бы не в силах даже при самом изощрённом своём воображении придумать какого-нибудь паучка или стрекозу, да и другие мириады форм жизни. Зачем Творцу понадобилась, скажем, блоха? Или ядовитая змея, или чудовищный кит? Зачем ему хищные звери, когда все религии мира утверждают, что Бог — миролюбец? Почему, наконец, он не вмешивается в человеческие распри? Ведь человек, по утверждению церковников, его любимое создание, венец творения. Почему Бог допустил чудовищные насилия над его избранным народом — иудеями, жидами? Как мог он снести то, что творили над нами живодёры Богдана Хмельницкого, потрошившие еврейских младенцев, сдиравшие кожу с живых стариков и беременных женщин, когда таким мучительствам не подвергали и скотину?» Вопросов было без счета. Но кто мог ответить на них? Чей разум проник вглубь жизни?
Старик Шафиров прочитал множество книг мудрецов мира сего. Он охотился за этими книгами, как скупой охотится за сокровищами, он был одержим любовью к книге. Но книг было мало, они были дороги. И все те деньги, которые попадали в его руки, он тратил на них.
Он старался завязать знакомства с такими же, как и он, одержимыми книгой. Среди них выделялся опальный князь Василий Васильевич Голицын. У него было обширное собрание книг на разных языках. Он благоволил Павлу Шафирову, в ту пору переводчику Посольского приказа, как благоволил и ко всем, ищущим истины.
Когда имение князя было описано, Шафиров попытался выкупить некоторые книги из его либереи [51] . Но она была отписана в казну вместе со всем имуществом: картинами, приборами, парсунами княжеской родни. Говорили, что многое из этого, в том числе и книги, взял себе царь Пётр. Похоже, что так: царь охотился за разнообразными кунштами.
Изрядная либерея была у переводчика Посольского приказа грека Николая Спафария, и Шафиров свёл с ним дружбу, в особенности тогда, когда возвратился из Китая, где побывал во главе российского посольства. Он привёз оттуда немало диковин, в том числе книги, писанные на шёлку. Но прочесть их никто не умел: знатока иероглифов не находилось.
51
Либерея — библиотека.
И наконец, большим любителем книг был его покровитель
Но ни у кого из древних — ни у Аристотеля, ни у Платона, ни у Пифагора, признанных мудрецов и учителей, — он не находил ответа на мучившие его вопросы. Что-то смутно проглядывало у Гераклита и Демокрита, которых называли материалистами, но и они умалчивали о главном. Тайны мироздания оставались тайнами за семью печатями. Не Бог ли наложил эти печати, дабы человек не мог покуситься на него самого?
Старику Павлу было ясно только одно: Бог един; если он и в самом деле есть, ему просто присвоены разные имена: Яхве-Иегова, Саваоф, Аллах, Зевс и Юпитер, Вишну, Будда... Его истинное имя сокрыто от людей и пребудет таким во веки веков.
Ещё его мучил сказ об Иисусе Христе. Как случилось, что выходец из иудейского племени стал основателем религии, направленной против его народа? Ведь все пророки христианства, чьи проповеди запечатлёны в Книге Книг — Библии, были иудеями, равно как и все ученики Иисуса, само собою, его родители Мария и Иосиф, все первые христиане, святые и страстотерпцы. Неужели иудейские первосвященники не могли разглядеть в нём мессию, явления которого ждал весь народ с великим упованием?
Всё это было ни с чем не сообразно. Заблуждение столпов христианства невозможно ни понять, ни объяснить. Равно как и мудрецов и учителей иудаизма. За высокопарными рассуждениями они не видели истины, более того — отвергали её. Он силился что-нибудь понять. И не понимал.
Домоправитель Степан казался ему достойным собеседником: он был наделён природным здравым смыслом, а к тому же не отличался болтливостью, как все люди его возраста и положения, и не разгласил бы еретичества своего хозяина.
— Ну вот скажи на милость, Степан, — приступал к нему Шафиров, — отчего это люди одной веры враждуют между собой?
— Это кто это враждует? — настораживался Степан.
— Ну хоть староверы с истинно православными.
— Это с Никона пошло, — рассудительно отвечал Степан. — По мне, так это срамота, и более ничего: отщепили от церкви только за то, что не так крестятся либо «аллилуйя» не так провозглашают. Попов у них нет, верно, зато есть проповедники. А что чисто живут — это всем на зависть. Возвернутся они в лоно церкви, помяни меня.
— Ты в это веришь? Но ведь они удалились в пустыни, далеко от мира и не хотят с ним знаться. К тому же власть их преследует и искореняет.
— Это всё в угоду патриарху было. Но как государь наш упразднил патриаршество по кончине патриарха Адриана, хватка сия ослабла. Придёт время, и её не станет вовсе.
— Ну хорошо, — не отлипал Шафиров. — А что ты скажешь про вражду католиков и православных? Ведь они исповедуют одну веру — христианскую. И те и другие почитают своё исповедание единственно истинным. А с протестантами?
— Это всё владыки наши не поладили, — рассудительно отвечал Степан. — Не поладили за власть над душами. — И после короткого раздумья продолжал: — Это всё власть с людьми делает, злобность меж их разжигает. Каждому владыке охота свою власть утвердить и людей к рукам прибрать. Вот, к примеру, взять: государь ваш Пётр Алексеевич, ничего не скажу, сердит, но справедлив. А с сестрицею своею Софией Алексеевной не поладил из-за власти и заточил её в монастырь. А правление её, сам знаешь, было справедливое. Власть даёт силу и богатство, потому никто с нею по своей охоте не расстаётся. И у духовных так же.