Сад принцессы Сульдрун
Шрифт:
– Лорд Хэйлис богат?
– Он живет в Светлейшем Априллионе, усадьбе из шестидесяти комнат. У него есть конюшня, и в ней – много породистых лошадей. Он ест жаворонков и устриц, а также котлетки и колбаски, поджаренные с чесноком и шафраном, закусывая белым хлебом с медом. Он пьет белые и красные вина. На полах у него ковры, а на плечах у него шелк. Он нарядил двадцать головорезов в яркие ливреи и называет их «паладинами». Они обеспечивают выполнение всех указов лорда Хэйлиса, а также некоторых собственных дополнений к этим указам.
– Существуют
– Я презираю лорда Хэйлиса, – заметил Гарстанг. – Богатство и благородное происхождение – завидные преимущества сами по себе. Следовательно, богач благородного происхождения должен пользоваться этими преимуществами благопристойно, а не навлекать на себя позор так, как это сделал лорд Хэйлис. С моей точки зрения, такого лорда следует пристыдить, оштрафовать, подвергнуть унижению и лишить восьми или десяти его породистых лошадей.
– Удивительно, как сходятся наши мнения! – развел руками Эйлас. Повернувшись к Эльрику, он спросил: – Вооруженные силы лорда ограничиваются двадцатью мошенниками?
– Да. Но у него есть еще главный арбалетчик Гунольт. Он палач.
– И завтра утром все они прибудут в Вервольд, чтобы засвидетельствовать церемонию, в связи с чем усадьба Светлейший Априллион будет пустовать?
Эльрик почти истерически рассмеялся:
– Значит, вы будете грабить усадьбу, пока они будут варить моего отца?
– Как они могут его сварить, если котел протекает? – спросил Эйлас.
– Котел не течет. Мой отец сам его починил.
– Ничто не вечно в этом мире. Возьми кувалду и долота – сегодня на площади Вервольда будет красоваться самый большой в мире дуршлаг.
Эльрик задумчиво взял инструменты:
– Казнь отложат – но в конечном счете это ничему не поможет.
– По меньшей мере твоего отца не сварят сразу.
Покинув кузницу, беглецы вернулись на залитую лунным светом центральную площадь. Как прежде, окна окружающих домов глухо чернели – исключение составлял только мерцающий желтый свет в окнах таверны. В таверне кто-то громко и фальшиво пел что-то невразумительное.
Отряд Эйласа приблизился к котлу. Эйлас подал знак сыну кузнеца: «Бей!»
Эльрик приставил долото к стенке котла и сильно ударил по нему кувалдой; послышался глухой звон – как будто кто-то ударил в гонг ладонью.
– Еще раз!
Эльрик нанес второй удар – долото пробило чугун, и котел больше не соответствовал своему назначению.
Сын кузнеца проделал в котле еще три дыры, а потом, для ровного счета, и четвертую, после чего отошел на пару шагов, со скорбным торжеством любуясь делом своих рук:
– Пусть меня тоже сварят, я никогда не пожалею о том, что сделал сегодня ночью!
– Тебя не сварят, и твоего отца тоже. Где находится Светлейший Априллион?
– В конце этой улицы, за обсаженной деревьями аллеей.
Дверь таверны распахнулась. В прямоугольнике желтого света обозначились силуэты четырех пьяниц – пошатываясь, они вышли на площадь,
– Это паладины Хэйлиса? – догадался Эйлас.
– Они самые – мерзавцы, каких мало.
– Давай-ка спрячемся за деревьями, и поскорее. Появилась возможность упрощенного судопроизводства – кроме того, число паладинов сократится до шестнадцати.
– Но у нас нет оружия, – с сомнением возразил Эльрик.
– Что я слышу? В Вервольде живут одни трусы? Нас девять человек, а их всего четверо!
Эльрик ничего не смог сказать.
– Пойдем, пойдем, быстрее! Раз уж мы назвались грабителями и убийцами, пора грабить и убивать!
Покинув площадь, отряд Эйласа прошел по улице, ведущей к усадьбе, и притаился за живой изгородью. Пропуская лунный свет, листва двух огромных вязов, обрамлявших начало аллеи, покрывала дорогу серебристой филигранью.
Девять человек ждали в ночи; им удалось подобрать несколько сучьев и камней. Голоса, доносившиеся с площади, только подчеркивали тишину.
Проходили минуты – голоса становились громче. В поле зрения, спотыкаясь и размахивая руками, показались паладины; они наперебой жаловались на судьбу, прерывая излияния отрыжками. Один воззвал к богине ночи:
– Зинктра Лелеи! Держи небосвод крепче, он вертится!
Другой выругался, так как первый наступил ему на ногу, и посоветовал первому возвращаться домой на карачках. Третий то и дело разражался идиотским смехом – его забавлял какой-то эпизод, известный только ему самому, а может быть, и никому не известный. Четвертый пытался икать в такт своим шагам. Пьяницы проходили мимо. Послышался шорох быстрых шагов, за ним – глухой треск костей под ударом кувалды, резкие вздохи ужаса. Через несколько секунд четыре нарушителя ночной тишины превратились в четыре молчаливых трупа.
– Возьмите их оружие! – сказал Эйлас. – И затащите их за кусты.
Эйлас и его сообщники вернулись в кузницу и устроились на ночь кто как мог.
Утром они встали пораньше, позавтракали кашей с салом и вооружились тем, что смог разыскать в кузнице Эльрик: старым мечом, парой кинжалов, чугунными ломами и луком с дюжиной стрел – последним немедленно завладел Ейн. Сменив грязные серые балахоны скалингов на рваную подержанную одежду кузнеца и его сына, пестрой гурьбой они направились на площадь, где уже собрались несколько дюжин местных жителей, мрачно поглядывавших на котел и вполголоса обсуждавших его состояние.
Эльрик разыскал пару двоюродных братьев и дядю. Те разошлись по домам, вооружились луками и присоединились к группе Эйласа.
По дороге из Светлейшего Априллиона первым приехал главный арбалетчик Гунольт; за ним последовали четверо стражников и телега с напоминавшей пчелиный улей клеткой, где сидел осужденный. Кузнец неподвижно смотрел в пол клетки и поднял глаза только один раз, чтобы взглянуть на котел посреди площади. За телегой маршировали еще два солдата, вооруженные шпагами и луками.