Сага о Годрланде
Шрифт:
— Тогда зачем вообще становиться жрецом? Зачем рубить пальцы и руки, если ответы, что получаешь от богов, и так уже известны.
— Чтобы видеть иначе. Не иное, а иначе. Как видят люди? Сначала ты продираешься через чащобу, потом переплываешь реку, проходишь через луг и лишь в конце упираешься в болото. Что видит сокол, когда летает под облаками? Те же леса, реки, луга и болота, только всё разом, не опускаясь вниз и не терпя те же лишения.
— Но разве это не значит, что ты всё же можешь угадывать будущее? Пока я ползу по лесу, ты уже знаешь, что скоро
— Нет. Болото там было всегда и будет всегда, но это не значит, что ты до него дойдешь, ведь ты можешь повернуть назад или дойти до реки и там сесть в лодку.
Я помотал головой:
— Теперь я понимаю, почему бриттландский конунг прогнал Ворона и начал слушать солнечного жреца. Слишком путано и мудрёно!
Тулле улыбнулся:
— Я говорил прежде, что за солнечными жрецами нет бога. Умный человек всегда сумеет сплести подходящую ложь.
— Но почему тогда солнечный бог так силен? Почему его воины завоевывают чужие земли? Почему к нему прислушиваются даже конунги? И как сарапы смогли захватить Бриттланд, если у нас боги есть, а у них нет? Как Скирир и Фомрир допустили такое? Почему не вразумили Харальда? — выкрикнул я, разозлившись вдруг на Тулле.
Он же нисколько не обеспокоился. Встал, прошелся по комнате, коснулся кончиками пальцев лба Альрика, кивнул и лишь тогда заговорил:
— Чем больше я смотрю, тем больше понимаю, что наши сказания не совсем верны. В них говорится, что зимние боги вышли из моря, а летние — из лесов, и прародителем их была тварь по имени Карна.
Ну да, все знают эту историю. Но как это поможет ответить на мои вопросы? Зачем я пришел сюда? Зачем вообще заговорил с Тулле?
— Мне думается, что было всё иначе. Прежде не было ни морей, ни лесов, ни самой земли, только бесконечная и вечная Бездна, внутри которой и зародились боги. Не знаю, были они тварями или сразу появились в своем облике, зато знаю, что именно они создали тот мир, что мы знаем, со всеми его морями, реками, полями и чащобами. И хотя мир кажется нам огромным, на самом деле он не больше щепки в океане. То и дело волны захлестывают ее, отламывают крошечные кусочки, и когда-нибудь щепка исчезнет, растворится в соленой воде.
Я прямо-таки увидел эту щепку, и мне стало не по себе.
— Разве боги не защищают созданный их руками мир? Разве не оберегают от Бездновых волн?
— Они защищали его слишком долго. Как рыбак ни бережет свою лодку, как ни заботится о ней, рано или поздно она даст течь, и тогда ему придется вычерпывать воду, чтоб не утонуть. Боги очень долго вычерпывали воду, а потом создали нас, чтобы мы встали на их место и делали то же самое. И знаешь что? Чем дольше лодка находится в море, тем больше в ней появляется дыр. Одна из таких дыр и согнала ярла Гейра с его земель.
— Значит, когда-нибудь твари заполонят все Северные острова, да и не только их, и наш мир превратится в Бездну?
— Верно.
— Тогда почему боги не помогают нам? Мы, норды, всегда сражались с тварями. Именно мы боремся с Бездной! Бритты назвали благодать проклятьем, перестали биться с Бездновыми
Тулле посмотрел на меня так, словно я дитё неразумное:
— Ты же дрался с солнечным жрецом в Бриттланде. Скажи, был ли он слаб?
— Нет.
— Ты видел сарапов здесь, в Гульборге. Скажи, слабы ли они?
— Ну, близко я к ним не подходил, но руны у них есть.
— Речи жрецов, за которыми нет бога, не должны быть правдивыми. Сами сарапы не чураются благодати и тоже сражаются с тварями, ничуть не меньше нордов. А для богов нет разницы, кто именно вычерпывает воду из протекающей лодки: сарапы или норды. Кто сильнее, тот и останется.
— Но мы же… — я аж растерялся, — мы же славим богов так, как положено! Возносим хвалы, приносим жертвы, посвящаем драккары…
— Кого ты возьмешь в хирд: того, кто хвалит тебя и приносит пиво, или того, кто умеет драться? Вот то-то и оно. К тому же для богов наши битвы не больше, чем детская ссора из-за потрясушки.
Мы замолчали. Я всё никак не мог прогнать из головы видение со щепкой, швыряемой из стороны в сторону огромными волнами. И с лодкой, меж досок которой вместо воды просачиваются твари. Что толку бороться, коли мы всё равно рано или поздно утонем?
А потом встряхнулся и смекнул, что Тулле так ничего и не подсказал мне.
— Значит, ты не знаешь, что делать прямо сейчас и прямо здесь?
— Становись сильнее! Расти свой дар и свой хирд! Только так тебя заметят боги, — усмехнулся Тулле, но тут же посерьезнел. — Скажу лишь одно: тебе нельзя видеться с Набианором. И нельзя, чтобы кто-то в Гульборге разгадал твой дар.
— Ну, насчет дара-то я и сам знаю. А чего с Набианором? А вдруг я его на дороге встречу?
— На дороге пусть. Лишь бы он не заговорил с тобой.
Словом, вышел я от Тулле, ничуть не успокоившись. Вместо ответов у меня появилось еще больше вопросов. И чего я ждал? С Мамировыми жрецами всегда так. Но мне всё же полегчало. Что такое мои беды по сравнению с целым миром, пожираемым Бездной? Немудрено, что Мамир не спешил помогать нам.
Дни тянулись, как застаревший мед. Было жарко, душно и скучно. Все монетки, данные Хотевитом и выигранные у Толстяка Болли, закончились, и ульверы начали дуреть от безделья.
Хальфсен нашел нескольких лекарей, но все они лишь драли зубы да давали мази, сделанные из верблюжьего дерьма и оливкового масла, которое фагры пихали во всё, что только можно. Я долго думал, водить к ним Альрика или можно как-то иначе их проверить. Простодушный подсказал более хитрый способ: показывать Живодера и спрашивать, чем тот болен. Если лекарь не сумеет разглядеть почерневшее после Безднова ритуала нутро, то и с Альриком не справится. И ни один не понял, что с Живодером не так, все говорили про нутряную хворь, про старые раны, про заговор, наведенный завистниками.