Салат из одуванчиков
Шрифт:
«Я ничего в этих мобильниках не понимаю, да и не вижу там ничего, не знаю даже, как „Неотложку“ вызвать. Другое дело мой, пусть и старенький, но верный друг».
Как вызвать скорую по мобильнику, Агата Тихоновна тоже не знала, не могла запомнить, где добавить нужную цифру, в конце или в начале. Не зря Иван Петрович называл свой домашний телефон другом, именно благодаря ему ей удалось сразу, не задумываясь, вызвать «Скорую». Вызвать так, как помнила ещё с детства, — прокрутив на диске всего две цифры «03».
Но сейчас отсутствие мобильного телефона
Агата Тихоновна отодвинула ящик стола. Счета, старые открытки и письма, исписанные листки бумаги. На глаза попалась строчка, выделенная жирными чернилами: «Старик и лёд». Что это? Стала читать. «Я стоял на лестнице, ведущей на верхний уровень, стараясь подсчитать, во сколько по местному времени наш планер приземлится в Шат Роке». Почерк простой, размашистый, понятный. Увлеклась. Интересно. Всё-таки он послушал её и стал писать, а, может, и раньше писал, но стеснялся признаться.
Агата Тихоновна почувствовала лёгкий укол совести. Раз он не говорил ей об этих записях, значит, не хотел, чтобы она знала, и то, что она их читает сейчас без его разрешения, с её стороны некрасиво и в какой-то мере преступно. Агата Тихоновна хотела положить листок обратно, но любопытство взяло верх. Она выгребла листки на стол и аккуратно уложила один на другой. Она заберёт их потом, а сейчас надо вымыть пол, а то плед, который накинули на то место, где лежал разбитый инсультом Иван Петрович, уже не справляется с задержкой зловонных потоков. Агата Тихоновна засучила рукава.
Когда она закончила, в комнате стало сумеречно, и рука потянулась к торшеру. Щелчок выключателя, и серый полумрак стал жёлтым, тут же вытянув из предметов коричневые тени. Агата Тихоновна устало опустилась в скрипучее кресло и потянулась за книгой Шукшина. Настольная книга. Старое издание местами потёрлось, было видно — читано-перечитано.
Раскрыла. Белый листок выпал ей на колени. Закладка, наверное. Агата Тихоновна досадно поморщилась. Вот как теперь Иван Петрович найдёт страницу, на которой закончил читать, когда вернётся. Когда вернётся… Когда… Вернётся? Задумавшись, Агата Тихоновна развернула листок. Длинная цепочка цифр и имя «Наденька». Наденька — это дочь. Нашла. Она нашла.
Агата Тихоновна пододвинула телефон, набрала восьмёрку, услышала гудок и набрала остальные цифры. С другого конца отвечать не торопились.
«Наверное, с домашнего на мобильный позвонить нельзя. Как же он ей дозванивался?»
Только подумала, как трубка снисходительно ответила:
— Алла.
Агата Тихоновна растерялась. Она не готовила речь заранее и теперь совершенно не знает, с чего начать. Нельзя же, как обухом по голове рубануть: «У вашего отца инсульт и паралич». Так и самого абонента можно до инсульта довести. Лучше начать
— Кхе-кхе… — прочистила горло старушка и приятным голосом произнесла: — Здравствуйте, Наденька!
Трубка помолчала, потом с подозрением спросила, делая между словами паузы.
— Вы… кто?
— Только не пугайтесь, — залепетала, сбитая с толку, Агата Тихоновна, которой почему-то стало страшно. Ей ещё не приходилось быть вестницей плохих новостей. — Я соседка вашего папы. Меня Агата Тихоновна зовут. Вы меня знаете… Видели… Моя квартира этажом выше.
— Что вы делаете в моей квартире? — резко спросила Наденька, чем ещё больше напугала участливую соседку.
— Я… Я… Полы мыла, — совсем растерялась женщина от такого допроса. Она не готова была продолжать в подобном тоне и отвечать в протокольном ключе. В конце концов, почему в «её» квартире, а не в квартире отца, и почему дочь даже не поинтересовалась, что с ним, где он и как он? Эти мысли утомили и без того измученную событиями дня Агату Тихоновну. Захотелось бросить трубку и больше ничего не объяснять, но чувство такта не позволило.
В это время с другого конца сыпались обвинительные вопросы.
— Какие полы? Вы кто? Уборщица? Что вы там делаете? Где отец?
Ну, наконец-то. Наконец-то дочь вспомнила про отца.
— Он в больнице, — обиженно выдавила из себя Агата Тихоновна. — У него инсульт. И его парализовало. Так что ему будет нужна ваша помощь. — И положила трубку.
Тень от торшера бил озноб. Агата Тихоновна сложила листок с номером, вставила его между страницами книги наугад. Взяла со стола стопку исписанных листов, выключила свет и вышла из квартиры, аккуратно прикрыв за собой сломанную дверь.
Глава третья
Как только на дорожке показалась подталкиваемая сутулой грузной женщиной инвалидная коляска, всевидящее, ко всему приученное солнце стыдливо прикрылось облачным тюлем. Семь вечера, а температура и не думает падать. Даже по ночам +27. И ни капли дождя уже месяц. Непонятно, что больше источает жар — пылающий в небе диск или раскалённый асфальт.
Даже здесь, на лавочке, в куцем тенёчке остролистого клёна, Агата Тихоновна чувствовала себя как в печке. Но что делать? После восьми сюда не пускают. Разглядев недовольное лицо санитарки (или как их тут называют?), старушка поднялась и пошла навстречу Ивану Петровичу.
— Можете покатать по дорожкам парка, в восемь заберу, — без предисловий буркнула санитарка и покосилась на оставленную на лавочке торбу. — Только ничего ему сами не давайте, если чего принесли, я заберу, в холодильник положу, потом ему выдам. А то потравите, а нам потом отвечать.
— Да-да, — Агата Тихоновна почти бегом вернулась к сумке, подхватила заботливо собранную провизию и передала её в руки санитарке. — Там всё свеженькое.
Санитарка растянула пакет, покопалась в нём, проверяя наличие запрещённых продуктов, свернула, сунула торбу под мышку, освободившейся рукой подтолкнула коляску к посетительнице.