Салтыков. Семи царей слуга
Шрифт:
— Черт с ними, пусть уступят им Нюландию, но Кюменогорскую область не отдают, а также чтоб за нами остались Савалакс и Нейшлот, ибо они прикрывают Выборгский, Оленецкий и Кексгольмский уезды.
Наконец 17 июня обе стороны в Або единогласно подписали «Уверительный акт» [31] , который был получен в Стокгольме 19-го, а 23-го король Фридрих I [32] , сенат и все государственные чины избрали единогласно наследником шведского короля голштинского принца Адольфа Фридриха и объявили мир с Россией.
31
«Уверительный
32
Фридрих Вильгельм I (1688–1740) — прусский король (1713 — 1740). Его правление характеризовалось насилием и произволом. Он проводил захватническую политику. Отец Фридриха II.
В это время участники почти полугодовой мирной конференции, напарившись в бане, пили напропалую русскую водку, закусывали русской черной икрой и клялись друг другу в вечной любви и приязни, напрочь забыв, что каких-то три-четыре дня тому назад хотели друг друга убить или зарезать.
Елизавета Петровна подписала мирный договор 19 августа и, вызвав к себе вице-канцлера, распорядилась:
— Алексей Петрович, велите выделить пятьдесят тысяч рублей голштинскому Адольфу Фридриху для, переезда с двором в Швецию. А чтоб шведы не пугались Дании, Мишукову с эскадрой готовиться идти в Стокгольм и везти Кейта и дивизию Салтыкова. Пусть они покажутся королю шведскому, чтоб он знал: в нашем лице обрел сильного и надежного союзника.
Вечером к себе в будуар призвала императрица своего племянника.
— Вот, Петенька, обеспечила я тебе мир на севере. Теперь в Швеции не сегодня-завтра будет королем твой дядя.
— Адольф?
— Он самый, дитятко. Что нужно сказать тетке?
— Грос спасиб.
— Дурачок. Надо говорить: большое спасибо. Второй год живешь, пора бы и выучить русский язык.
— Большой спасип, тьетья, — поправился принц.
— Ох, Господи, — перекрестилась императрица. — Ступай. Отдыхай, «тьетья», да перед сном прочти хоть молитву, горе ты мое.
7. Салют Стокгольму!
Русский флот, выстроившись в кильватер, на всех парусах шел к шведским берегам. В кают-компании стопушечного флагмана сидели генералы Кейт и Салтыков. Они уже отобедали, впрочем, обедал Кейт. Салтыков ничего не стал есть, только попил чаю.
— Мутит, — признался он Кейту. — Все-таки к земле я больше привычен. Начнет тошнить, а тут ковры адмиральские.
Они сидели в глубоких креслах, Кейт курил трубку, говорил:
— Придется нам, наверно, зимовать в Стокгольме, Петр Семенович.
— Что делать? Такова солдатская доля, где прикажут, там и стой.
— Дивны дела твои, Господи. Вчера их колотили, сегодня плывем защищать.
— Я думаю, до войны не дойдет.
— Почему?
— Побоится Дания. Нас побоится.
— Как говорится, дай бог.
В каюту вошел адмирал Мишуков, скинул мокрый плащ, повесил на крюк.
— Идем в бакштаг [33] . Ветер —
И, потирая заветрившиеся красные руки, направился к буфету. Достал бутылку водки, в другую руку взял три серебряных стаканчика.
33
Бакштаг — курс парусного судна, при котором его диаметральная плоскость составляет с линией направления ветра угол больше 90°.
— Причастимся, господа. Держите-ка.
Подал каждому по стаканчику, свой поставил на стол, вынул пробку и, приноравливаясь к качке, стал наливать генералам. Потом взял свою со стола, наполнил.
— Ну, за попутный ветер, господа. — И первый залпом выпил до дна. Закусить предложил галетами.
— Сколько пройдем, адмирал? — спросил Кейт, круша зубами сухарь.
— При таком ветре дня в три управимся, если не вмешается бог ветров. Но, я думаю, Нептуну хватило шведской армии. На русскую уж зла не осталось.
— Да, не повезло шведам, — сказал Кейт, — на суше нам проиграли, на море Нептуну. А вам, адмирал, так и не довелось сразиться с ними?
— Не довелось, ваше сиятельство. Мы ведь в основном блокировали гавани, десанты подкидывали, продовольствие, а когда в открытом море встречались шведы, они уклонялись от драки.
— Догонять надо было.
— На наших-то старухах? Флот наш ныне на ладан дышит. Навались на нас сейчас такой же ураган, как на шведов в прошлом году, и мы б за ними отправились рыб кормить.
— Ну спасибо, адмирал, за столь веселое утешение, — улыбнулся Салтыков.
— Что делать, Петр Семенович, ныне флот в пасынках. Это при нем, светлой памяти Петре Алексеевиче, он был дитем любимым. А при его наследниках… А, да что говорить. Я это предчувствовал, как-то даже ему сказал об этом по пьянке.
— Кому ему?
— Петру Алексеевичу, конечно. Выпивали мы, я подпил хорошо, гляжу на него, сердешного, вижу, уж стареет он. Думаю: Господи, а умрет он, что с нами будет? Даже слеза меня прошибла от мыслей этих. А он и спроси: чего ты плачешь, лейтенант Мишуков? Ну, я спьяну-то и ляпни: наследник, мол, государь, у тебя дурак, помрешь ты, все погубит.
— А он?
— А что он? Дал мне тумака: дурак, говорит, разве можно так говорить. А мне и того горше на душе, потому как тумак его я от отца родного получил, не в обиду, а в утешение. Любил он нас — моряков, от всего сердца любил. И флот у него на первом месте был. А после него хиреть начал, наследники больно бесхозяйственные пошли, вот и довели до ручки. Теперь вот, может, дочь его родная вспомнит о нас. Но я уж, видно, не доживу.
— Что так-то грустно, адмирал?
— Да вот скоро уж буду, наверно, Николаю Федоровичу передавать штурвал. Он помоложе, может, чего и сдвинет.
— Еще налить? — спросил Мишуков, держа в руках бутылку.
— Мне, пожалуй, довольно, — сказал Салтыков.
— А мне можно, — согласился Кейт.
Они выпили, Мишуков заткнул бутылку пробкой, понес к буфету.
Открыл дверцу.
— Она вот тут в гнезде будет стоять. Если захотите, найдете, а галеты в железной коробке. Если будете брать, не забудьте закрыть, крысы заберутся, напортят.
Закрыв буфет, Мишуков покурил, а потом опять стал натягивать плащ.
— Пойду на шканцы, постою с вахтенным. Пришлю вестового, постелить вам.