Сальватор

Дюма-отец Александр

– Вот это – совсем другое дело.

Он протянул мне свою толстую ладонь, и я горячо пожал его руку.

– Черт возьми! – сказал я сам себе, когда мы расстались, – это очень странно: мне кажется, что я впервые пожал руку настоящему человеку!

И я пошел на мою мансарду.

Глава XLIV

Самоубийство

– Поскольку я решил не кончать жизнь самоубийством, – продолжал Сальватор, – у меня появились другие интересы. Для начала я хотел поужинать, что было бы совершенно излишним, продолжай я упорствовать в своем прежнем решении. Затем мне надо было купить одежду комиссионера. И наконец мне следовало подобрать себе

персонаж, как говорят в анатомичке. И выдать этот персонаж за себя… Поскольку я перестал думать о самоубийстве, я решил, чтобы меня по крайней мере считали мертвым. Я немного знаком с медициной, поскольку изучал анатомию в двух-трех госпиталях. И был знаком с парнями из анатомички. Задача состояла в том, чтобы найти труп молодого человека моего возраста, уложить его на мою кровать и сделать его лицо неузнаваемым с помощью выстрела из пистолета. Но тут-то и была загвоздка: патологоанатом мог сразу заметить, что выстрел был произведен в уже умершего человека. И тогда я отправился в «Божий приют». Одному из парней, работавших в анатомичке, я оказал как-то раз большую услугу, освободив его брата от призыва в армию. И этот человек готов был отдать за меня жизнь. Брат его был кучером фиакра и тоже был глубоко мне признателен. Вот к этому парню из анатомички я и направился.

– Луи, – спросил я его, – часто ли сюда доставляют людей, которые пустили себе пулю в лоб?

– Не так часто, мсье Конрад, – ответил он мне, – но случается. Раза два-три в месяц.

– Мне нужен любой ценой, ты понимаешь меня, Луи, первый же самоубийца, которого сюда доставят!

– Вы получите его любой ценой, мсье. Пусть даже это будет стоить мне места!

– Спасибо, Луи.

– А куда его надо доставить?

– Ко мне домой. Предместье Пуассоньер, дом 77, пятый этаж.

– Я переговорю об этом с братом.

– Итак, я могу на тебя рассчитывать, Луи?

– Я ведь уже дал вам слово, – ответил он, пожав плечами. – Только прошу вас по ночам быть дома.

– С сегодняшнего вечера я буду каждую ночь у себя, будь спокоен.

Меня очень тревожило, что тридцати франков мне хватит ненадолго. Я мог умереть с голода раньше, чем кому-то более несчастному, чем я, придет в голову мысль покончить с жизнью, пустив пулю в висок…

По дороге домой я зашел к старьевщику и отыскал у него бархатные штаны, жилет и пиджак. Все это обошлось в пятнадцать франков. Мне завернули покупки, и я принес новую одежду домой. Охотничьи ботинки и старая охотничья кепка должны были дополнить мой костюм.

У меня таким образом оставалось всего пятнадцать франков. Расходуя их экономно, я мог прожить еще дней пять-шесть. Все было приготовлено к решающему моменту: я написал предсмертное послание и поставил свою подпись.

На третью или четвертую ночь я услышал условный сигнал: в выходящее на улицу окно был брошен камешек. Я спустился вниз и открыл дверь: перед домом стоял фиакр, а в нем лежал труп. Мы с Луи внесли труп в мою комнату и положили на кровать. Затем я надел на него одну из моих рубашек. Самоубийца был молодым человеком. На лице его оказалась такая ужасная рана, что узнать его было просто невозможно. Случай, этот страшный союзник, оказал мне большую услугу!

Разрядив один из стволов моего пистолета, я зажег в нем порох, чтобы было похоже, что из него стреляли, и вложил пистолет в руку покойника. В предсмертном письме я указал, что пистолет принадлежал Лепажу, в расчете на то, что Лепаж поможет опознать труп, заявив что господин Конрад де Вальженез брал у него оружие за три или четыре дня до самоубийства.

Одежду свою я оставил на стуле, как если бы я, собираясь застрелиться, разделся. Затем, надев на себя одежду стпряпчего, запер дверь на ключ и

спустился с Луи вниз. Ключ я положил на мостовую для того, чтобы создать впечатление, что, заперевшись в комнате, я выбросил ключ в окно. Разбитое брошенным Луи камнем стекло должно было сделать эту версию еще более достоверной. Ключ от двери дома у меня был, и мы вышли на улицу так тихо, что консьерж нас не увидел и не услышал. В девять часов утра следующего дня я явился в полицию с двумя поручителями – Луи и его братом, – и мне там выдали жетон на имя Сальватора… С того самого дня, дорогой кузен, я работаю комиссионером на углу улицы О-Фер, рядом с «Золотой раковиной».

 – С чем я вас и поздравляю, мсье, – сказал Лоредан. – Но из вашего рассказа я не смог понять ни того, что стало с завещанием маркиза, ни каким образом вы сможете вернуть мне те пятьсот франков, которые мы зря отдали мсье Жакалю для того, чтобы вас похоронить.

– Не спешите, дорогой кузен, – продолжал Сальватор. – Черт возьми! Вы считаете, что я так глуп, что открываю вам тайну моей жизни, не будучи уверенным в вашем молчании?

– В таком случае вы, вероятно, рассчитываете держать меня в неволе сами или с помощью ваших людей до наступления судного дня?

– О, господин граф, тут вы здорово ошибаетесь, поскольку такого намерения у меня и в помине нет. Завтра в пять часов утра вы будете на свободе.

– Но вы ведь знаете, что я сказал вашим приспешникам: не пройдет и часа после того, как я получу свободу, и полиция вас арестует.

– Слышал. И это едва для вас не закончилось трагически! Не окажись я в нужный момент перед дверью, могло случиться так, что вы никого бы в жизни уже не смогли ни выдать, ни добиться ареста. Кроме того, дорогой кузен, это очень плохое ремесло. А посему смею вас уверить в том, что вы сначала хорошенько подумаете, а подумав, решите, что лучше оставить беднягу Сальватора в покое у его межевого столба на улице О-Фер для того, чтобы и он не трогал вас в вашем особняке на улице Бак.

– А не скажете ли вы мне, коль уж вы столь откровенны, дорогой мсье Сальватор, каким образом вы сможете меня потревожить в моем особняке?

– Скажу. Поскольку это – самая интересная часть моего повествования, я оставил ее на закуску.

– Слушаю вас.

– Да, на сей раз я уверен в том, что слушать меня вы будете очень внимательно! Начнем с морали. Я заметил, дорогой кузен, что когда человек творит добрые дела, это приносит ему счастье.

– Что вы хотите сказать этой банальной фразой?

– Банальность, мораль… Сейчас сами все поймете. Итак, дорогой кузен, вчера я принял решение сделать доброе дело, поскольку задумал похитить Мину, что и удалось, к моей большой радости.

На губах Вальженеза появилась улыбка, говорящая о непримиримой ненависти и жажде отмщения.

– Итак, – продолжал Сальватор, – вчера, направляясь на почтовую станцию для того, чтобы заказать лошадей для уехавших дорогих мне детей, я прошел мимо лавки по распродаже с торгов старых вещей, что на улице Постящихся, кажется. И увидел, что во дворе лавки разгружали мебель, которая предназначалась к продаже с аукциона…

– Что за ерунду вы мне рассказываете, мсье Сальватор, – сказал Лоредан. – Какое мне дело до старой мебели, которую разгружали на улице Постящихся?

– Имей вы терпение подождать еще полминуты, дорогой кузен, я уверен, что вы не стали бы говорить мне гадости и почувствовали бы, как в душе вашей зарождается интерес.

– Ну, валяйте! – сказал Лоредан, небрежно закидывая ногу на ногу.

– Так вот: при виде одной вещи, я едва не вскрикнул от удивления… Вы не догадываетесь, что я увидел в куче этого хлама?