Сальватор
Шрифт:
Но окно оказалось закрытым, и это было правильно: на улице шел проливной дождь!
– Надеюсь, что сегодня не будут открывать окно, – произнесла борзая, съежившись от одного только предположения. – В такую погоду и человека на улицу не выгонишь!
Мы, люди, говорим в таком случае собаку, а собаки говорят человека. И я думаю, что правы именно собаки, потому что заметил, что именно в такую погоду на улице гораздо больше людей, нежели собак.
–
– Хм! – ответили спаниель и испанская ищейка. – Нас это нисколько не удивило бы!
Им-то было вольно говорить все, что думалось, поскольку шерсть достаточно их согревала.
– Если Бабилас добьется того, чтобы сегодня утром открыли окно, – сказал ньюфаундленд, – я его придушу!
– И все же, – скептически произнес старый мопс, – окно будет открыто, и я этому нисколько не удивлюсь.
– Гром и молнии! – прорычали в один голос ньюфаундленд с бульдогом. – Пусть только посмеет, и тогда посмотрим, что будет!
Белый пудель, который когда-то играл с Бабиласом в домино и который, помня о нем, как о достаточно честном игроке, иногда вставал на его сторону, снова стал призывать товарищей к состраданию.
– Я слышал, как он всю ночь стонал, – сказал он взволнованным голосом. – Может быть, он заболел… Давайте не будем столь безжалостны к одному из нас: мы же все-таки собаки, а не люди.
Эти слова произвели на слушателей очень сильное действие, и все решили еще немного потерпеть. Тем более что, по зрелому размышлению, другого ничего не оставалось.
Вошла Броканта и увидела, что у ее горячо любимого Бабиласа отвисла нижняя губа, опустились уши, под глазами были темные круги.
– Да што это с тобой приключилось, мой хороший? – спросила она так нежно, как только могла. Потом прижала его к груди и поцеловала.
Бабилас взвизгнул, вырвался из рук колдуньи и подбежал к окну.
– А, ну да, тебе хочется подышать свежим воздухом!.. – сказала Броканта. – Ну какой же благородный песик! Он не может без свежего воздуха!
Броканта, будучи не только колдуньей, но и весьма наблюдательной женщиной, давно уже заметила, что беднота жила в такой атмосфере, в которой не могли находиться аристократы. И это было счастьем для бедняков, поскольку, если бы они не могли жить там, где жили, им пришлось бы там умереть. Они иногда там и умирают, но в этих случаях врачи находят название болезни, которая их уносит, на греческом языке или на латыни. И никого не мучают угрызения совести. Даже членов совета по народному здравоохранению.
Броканта, счастливая тем, что Бабилас ведет себя как благородный пес, хотя она сама никогда не занималась его воспитанием, не стала заставлять его ждать и немедленно распахнула окно.
В этот момент собачье собрание испустило общее рычание, которое могло бы перерасти во
При виде этого оружия усмирения все собаки затихли, словно по мановению волшебной палочки.
Бабилас поставил передние лапы на подоконник, посмотрел направо, потом налево. Но ни одна живая душа, кроме нескольких человек, не отважилась в такую погоду пройти под проливным дождем по улице Юльм, которая была мощена так же слабо, как и Париж во времена правления Филиппа Августа.
– Увы! – простонал наш влюбленный. – Увы!
Но этот стон ничуть не уменьшил интенсивность дождя, и на улице не появилось не только ни одной собачки, но и ни единого кобеля.
Наступило время завтракать, а Бабилас продолжал стоять у окна. Подошло время обедать: Бабилас оставался у окна. То же самое произошло и во время ужина.
Остальные собаки с удовлетворением потирали лапы: им, естественно, досталась пища, предназначавшаяся для Бабиласа.
Сами видите, дело было очень серьезным.
Бабилас упорно отказывался принимать пищу. Броканта безуспешно называла его самыми ласковыми именами, предлагала ему самое чистое молоко, самый сверкающий сахар, самые румяные бублики: до наступления темноты он так и простоял в той утомительной для собаки стойке, которую принял с самого рассвета.
Уже давно наступила ночь. Колокола на всех церквях пробили десять раз. Причем, как хорошо воспитанные люди, колокола не стали звонить одновременно, а предоставили право первыми начать бой самым старым храмам. Надо было укладываться спать! Бабилас возвратился в свою бочку в состоянии крайней тоски.
Вторая ночь прошла еще более неспокойно, чем первая: беднягу Бабиласа ни на секунду не отпускал кошмар. И если он на мгновение засыпал, то во время этого короткого забытья повизгивал так жалобно, что всем было ясно, что для его же блага ему лучше было не засыпать.
Броканта, словно заботливая мать у постели больного ребенка, провела всю ночь у бочки Бабиласа, нашептывая ему те нежные слова, которые только мать умеет подобрать, для того, чтобы унять боль своего дитя. И только на рассвете, когда беспокойство ее достигло наивысших пределов, она решила погадать на него на картах.
– Так он, оказывается, влюблен! – воскликнула она, раскинув карты. – Бабилас влюбился!
На сей раз, как сказал Беранже, карты были правы.
Из своего бочонка Бабилас вылез с мордой, еще более изможденной этой бессонной ночью, чем в прошлую ночь.
Хозяйка размочила ему в молоке печенье, но он, едва прикоснувшись к нему, направился к окну, как и накануне.
И, хотя на день святого Медара шел дождь, что обещало дождливую погоду на сорок дней, в этот день дождя не было. Мало того, кое-где из-за туч стали пробиваться лучи солнца. Это немного развеяло тоску Бабиласа.