Сам
Шрифт:
В полночь священный автократ объявил о трехдневном трауре по маршалу Данциг-Сикорскому, умершему от старости. Накануне похорон Болт Бух Грей присвоил ему, как одному из пионеров сексрелигии и генофондизма, новое посмертное звание «Спаситель нации». На поминках хмельной Миляга расчувствовался перед Фэйхоа от воспоминания, что он и Курнопай были приговорены к замурованию, да уцелели, благодаря доброму сердцу правителя, и возвысились до чрезвычайности. Не ища повода для нарушения державной тайны, шепнул ей на ухо, что маршал застрелился из-за самокритического надрыва. Фэйхоа испугалась, как бы Курнопай тоже не покончил с собой, и пригрозила Миляге, если не прикусит язык, рассказать священному
У подъезда, так уж повелось, Курнопая встречали ходоки за справедливость, жалобщики, заявители о безобразиях… В особняк державного ревизорства они не хотели обращаться по разным причинам: страшились, что за ними подслеживают, что в кабинетах чиновники снимут их на видеомагнитофон и за большие деньги продадут кассеты преступникам, что от официального обращения толку не будет, потому как те, кто там принимает, поставлены не для ради честности, а для обмана, козней, в лучшем случае — для уговора… Они надеялись лишь на совесть Курнопая, потому и поджидали его возле дома. Просители, как правило, были из простонародья. На этот раз его встречали девушки племени альгамейтов: по синим волосам розовые лотосы, на мешковине кофточек бурый трафарет охотника, который целит пикой в марлина, стоя на корме пироги, прямые юбочки потрескивают пластинками бамбука.
Межгосударственному тресту понадобилась береговая полоса Огомы, занимаемая альгамейтами, где геологический спутник обнаружил нефть. Племени предложили выкуп и переезд в пристоличный портовый поселок развлечений. Племя не согласилось. При помощи сил порядка из соседней страны Клингийи его вывезли на вертолетах в джунгли. В прошении, обращенном к верховному ревизору, девушки умоляли спасти их капельный народ от гибели в джунглях, где, кроме трясины и злых духов, ничего нет.
Чем прискорбней была история, тем стремительней действовал Курнопай: затянешь — события перейдут в состояние необратимости.
Выслушивая альгамеек, он обдумывал вариант незамедлительных решений. Он сразу помчался бы в свою резиденцию, если бы не присутствие старика, борода которого была распластана во всю ширину груди. Ощущение какой-то зависимости от этого старика, тем более зависимости от него племени альгамейтов мешало Курнопаю броситься к машине и погнать к державному ревизорству.
Старик стоял в тени саговника, и так как сквозь перистые ветки, чуть выше его головы, садило резким светом фонаря, разглядеть лицо было невозможно. Кабы не белая, с морозцем седина, то и борода оставалась бы в черной глухоте. На миг, едва бородач полуповернул лицо, обозначился в наплыве рыхлых век глаз тапира, правда, лишенный спокойствия этого увальня горных отрогов, мерцающе-тревожный и, почудилось, такой знакомый, что сердце загоревало до ностальгического обмирания.
Обычно просители обретались тут же в сквере. Под влиянием энергии, исходившей от старика, удалось Курнопаю уговорить девушек заночевать в гостинице ревизорства; находилась она неподалеку.
К подъезду он пошел один и уже около ступенек загреб ладонью позади себя, зная, что старик ждет, будто они заранее условились о встрече.
Первым в подъезд не позволил себе войти, хотя и тревога, точно сквозняк, прокатилась по спине.
Когда бородач скользнул мимо через распахнутую дверь парадного, Курнопай удивился, что от стремительного подъема по ступенькам стариковское дыхание не зачастило. Собственно, дыхание-то он не услыхал, и тотчас ему стало ясно, что это Ганс Магмейстер, который успокаивал дыхание после бега тем, что затаивал его; тому
Чистоперекрыл свою гортань Ганс Магмейстер: возле клети лифта он поприветствовал Курнопая невозмущенным голосом, а ведь парадное было не о три ступеньки, а о двадцать одну.
В отличие от курсантов, с кем Ганс Магмейстер занимался мимикрологией, преподаватели училища считали его человеком потаенной судьбы и, по мере возможности, уклонялись от общения с ним. Предостерегаемый ими (ничего определенного, так, намеки с помощью прижмуров глаз, щечно-губных ужимок), Курнопай благодушествовал. Да разве вечный аналитик, выдумщик, оригинал способен на подлость?
В кабине лифта, отделанной черными пластинами эбенового дерева, высветилось до подробностей лицо Ганса Магмейстера: лиловые зрачки, морщинки по носу, меленькие, точно корешки травы, впросинь бескровные губы. Раньше, без бороды, оно воспринималось как страдальческое, с уклоном в жесткость. Теперь, в окладе мерцающих волос, его иначе не определить, чем лицо праведника, кого и во сне не морочит греховность. И вдруг Курнопаю сделалось больно за себя: как тогда, так и теперь Гансу Магмейстеру удалось перекрытьего проницательность. Раньше ему не приходило в голову подключатьафоризм Ганса Магмейстера «Искусство охмурять блистательней искусства правды» к нему самому. Что-что, а искусство охмурять, наверно, небезотносительно к великому ведуну мира иллюзии, гипноза, экстрасенсики?
Закручивала, закручивала Курнопая накатная волна подозрения. Ожидалось, лишь только они выйдут из лифта, окончится этот закрут. Однако подумалось нежданно: «Подослан». И не запротестовал, хотя то и дело чувствовал, что впадает в измышление вопреки собственному желанию.
А сомнение уж несло Курнопая к горькой уверенности, что не осталось для Ганса Магмейстера закрыто его состояние. В гостиной, чтобы удостовериться в этом и покаяться, выверил выражение лица Ганса Магмейстера и, кроме заботы, ничего в нем не обнаружил.
Ганс Магмейстер училищных лет всего лишь числился для Курнопая опальным. Типа забавы опала: по-молодому весело определялось ему положение социального государственного психолога для избранных. Замышленным для потехи, оно виделось еще из-за того, что он вроде бы нес наказание за вину Главправа, которая подразумевалась, но за которую властелин после смерти совсем не осуждался.
Не принимал Курнопай всерьез и деревенскую ссылку Ганса Магмейстера. Невзаправдашняя ссылка. Для какой-то надобности туда толкнули.Может, самого Болт Бух Грея поручение. Неровно дышит к фермерам священный автократ, на первое место их ставит в партийной иерархии, и они довольны, невзирая на то, что он не подпускает их к рычагам управления, даже своих родственников и тех оберегаетот должностей за пределами сельской географии.
Вполне вероятно, что обожание возбуждает корысть. Раз поклянешься фермерству, то и обеспечь представительство у кормил власти. Да-да, не исключено, что Ганс Магмейстер внедрен в сельский округ для наблюдения за свежевозгорающимися процессами в крестьянской среде, а то и для ловкого их погашения.
Под воздействием этих мыслей о Гансе Магмейстере, вспомнился Курнопаю Музей Еретиков, где замурован прах Сыроедки, родной сестры Болт Бух Грея, уклонившейся от исполнения сексрелигиозных обрядов. И внезапно он надоумил себя на догадку, что Музей Еретиков — творениеГанса Магмейстера. Чему-то новому среди фермерства, что окажется неугодным Болт Бух Грею, Ганс Магмейстер сыщет умертвляющее определение.