Самарянка
Шрифт:
– Дело говоришь, братан, – одобрительно хмыкнул Матрос, – вот ты и береги. А не убережешь, то мы с тебя первого и спросим. Да, братва?
Беглецы одобрительно отозвались в ответ. Глухарь тем временем держал над огнем ложку, готовя в ней дозу для себя. То тяжелое состояние болезненной ломки, которое он испытывал, отражалось на его лице болезненными гримасами и судорогами. Казалось, в эту минуту его совершенно ничего не интересовало, кроме одного: пустить себе в вену очередную дозу наркотика. Остальные пили подогретое в кружках вино, затягиваясь по очереди тюремной «травкой».
– Балдеем по-черному, – протянул Мерин,
Прежде чем он кинул в маленький котелок, где уже булькала набранная из лужицы дождевая вода, сразу две пачки заварки, Мишка отлил немного кипятка в свою кружку и протянул Дарине:
– Пей, тебе надо согреться.
Та безропотно взяла кипяток и, дуя в кружку, чтобы не обжечься, стала пить маленькими глотками.
– Может, плеснуть красненького? – глядя на нее, рассмеялся Матрос.
Дарина злобно сверкнула на него своими темными восточными глазами.
– Ты, девочка моя дорогая, наверное, под несчастливой звездой родилась, – Матрос тоже наслаждался теплом, разливавшемся по всему телу, – так что на нас глазенками своими не сверкай, не испугаешь. Мы народ бывалый. Пуганный. Нам бы, как говорится, день простоять да ночь продержаться. Так-то, девочка… Если менты на хвост не сядут, то путать тебя в свои дела не будем. А коль сядут, то мы попросим твоего папашу…
– Вы еще не знаете, кто мой отец! – гневно оборвала его Дарина. – Да он вас...
– В том-то и дело, милая ты наша барышня, девочка дорогая, что знаем. Или догадываемся. Поэтому с ним у нас базар особый будет. По душам. А ты пока отдыхай, сил набирайся. Завтра день трудный. По болотам пойдем…
Все стали устраиваться поудобнее, чтобы задремать. Подбросив в огонь еще немного сухого хворосту, Мерин взял автомат и сел возле входа в землянку. Остальные еще теснее прижались друг к другу и тут же задремали. Мишка сидел, прижав к себе Дарину. Он чувствовал, как дрожь в ее теле постепенно утихала, и она тоже погружалась в дремоту.
– Матроскин, – тихо прошептал Мишка, – спишь или нет?
В ответ никто не отозвался.
– Не спишь, – так же шепотом сказал Мишка. – Мы ведь с тобой солдаты. Спецназ. Нехорошо прикрываться девчонкой. Не по-нашему это. Как думаешь?
И снова никто не отозвался.
– Матроскин, мы с тобой смерть видели. Помнишь, как сидели в «гнезде»[67], когда нас кинули на улицы Грозного? Спина к спине! Не разбежались, как паршивые собаки, как псы, а сбились, как волки, в одну стаю и прикрывали друг друга. До последнего патрона! Родные браться не так близки, как мы с тобой сроднились в том бою. Зачем теперь изменять всему этому?
– То не мы изменили жизни, а жизнь изменила нам, брат, – так же тихо, наконец, откликнулся Матрос. – У тебя она теперь одна, а у меня сам видишь какая. Тогда в одном «гнезде» были, а теперь в разных. Давай спи. Болота, топи пройдем, там легче будет. Тунгус эти места знает. Несется, как леший.
– Кто тебе сказки про клад рассказал?
– То, братан, не сказка. За нее уже много людей свои головы сложило. На зоне у нас давно слушок ходил про сокровища, которые в здешних местах староверы спрятали. Шли, бежали через самую топь, когда до них большевики в лесах добрались. Да и прихватили с собой самое ценное, в том числе золотишко. Царские монеты, золотые оклады с икон, старых книг, украшения всякие. Много золотишка... Сидел у нас один «богодул»[68].
Так вот, перед тем, как откинуть копыта, он раскололся и рассказал путь, по которому надо идти, чтобы найти то место. И приметы. Поклялся, что эту тайну ему поведал один старовер, которого упекли по молодости вместе с ним. Взял с него страшную клятву, что тот будет молчать до самой смерти, а потом передаст верным людям. А когда его прихватило, то кроме нас, корешей его близких, никого рядом и не оказалось. Выходит, мы и есть те самые верные, кому можно довериться. А ты говоришь: «сказки». Граф Монтекристо – это сказки. Не ради сказки и не ради того, чтобы нам еще один срок за побег накинули, мы караул сняли и рванули когти. Если и дальше повезет, тогда для нас действительно настанет не жизнь, а сказка. Золотишка там на всех хватит, на всю оставшуюся жизнь. Нашим детям и даже внукам достанется. Молиться за нас будут, когда мы откинемся. Главное – взять это добро. А там прорвемся. Не впервой, поди. Так что, Мишок, давай с нами. Считай, что ты в доле. Там на всех хватит.
– А девчонка? И она в доле?
– Нет, она просто в игре. Я думаю, что святой отец уже доложил кому следует. Все это входит в наши планы. Она поможет нам прорвать кольцо, случись что. А там…
– Матроскин, нельзя прикрываться девчонкой, – снова попытался переубедить его Мишка. – Мы с тобой солдаты, а не террористы. Мы спецназ! Кроме того, сейчас мы сами себе отдаем приказы. Сами себе командиры. Поэтому кивать будет не на кого.
Матрос замолчал, думая о своем.
Неожиданно до их слуха донесся вой: протяжный, заунывный, жутковатый. Потом этот вой подхватили в другом месте глухого дикого леса.
– Волки, – сразу определил Мишка. – На охоту вышли. Или поживу учуяли.
Но Матрос не обратил внимания на Мишкины слова. Он продолжал думать о свеем.
– Скажи мне, почему в жизни такая несправедливость? Чем мы хуже тех, кто на воле? Кто ворует, народ свой грабит, купается в роскоши. Я ведь видел этих «святош». Их заказы выполнял. Все чинно, благородно, культурно. Даже красиво. На их бабки церкви строят, сами они со свечкой стоят. Так почему их Бог не наказывает, а нам до конца дней своих носить клеймо зэка? Или это тоже Богу угодно? Куда Он смотрит, если все знает и все видит?
– Матроскин, не в тему гнешь, – тихо возразил ему Мишка.
– Не в тему? Что ж, тебе легче… Спрятался в лесу – и, глядишь, уже праведник. Свечку поставил, грешки замолил, отбил поклоны – и праведник. Святой… Не, братан, ты попробуй стать святым в том дерьме, где я живу. Где живут миллионы таких пацанов, как мы с тобой, мучаются, продают свою совесть и не могут найти места в жизни. Там стань святым!
– Матрос, ты опять не о том! Если думаешь, что в монастырях одни праведники собрались, то глубоко ошибаешься. И если думаешь, что там все тишь да гладь – тоже. В монастырях не тыл, а передовая. Только там своя война. Я не могу тебе всего объяснить, потому что сам еще не все уразумел до конца. Но поверь, что там тоже борьба. И свое дерьмо, из которого надо выбираться.