Самарянка
Шрифт:
– Брателло, давай сюда! – услышал он голос Матроса.
Беглецы сели в круг и закусывали тем, что было в рюкзаках. Из рук в руки передавали кружку, наливая в нее вина.
– Взбодри кровь, Мишок, – Матрос налил и ему, – тут тебе не сочинский пляж в бархатный сезон. Придется малость замочить ноги. Берданки62 за плечи, каждый по шесту – и след в след. Первым идет Тунгус, он здешний, знает, что делать. Топь – дело гиблое. Шаг в сторону – и никто не узнает, где могилка моя. Так что, братва, пьем за удачу.
Они посидели еще немного, затягиваясь сигаретами и собираясь
Мишка подошел к Матросу и вполголоса сказал:
– Матроскин, девочка не вытянет. Слаба совсем.
Они оба подошли к тяжело дышавшей Дарине. Матрос присел рядом и внимательно посмотрел на нее.
– Да, братан, не ходок она с нами. Да и нет смысла ее тащить дальше, я так думаю. Погода нелетная. Скверная погода... Чего девочку мучить? Пусть тут отдыхает, силенок набирается…
– Матрос, каких силенок? – удивился Мишка. – Ее нельзя бросать одну. Ты что, не видишь, какая она? Выйдут на нее менты или нет, а вот зверье точно отыщет. Как только уйдем с этого места. Тебе что, не жалко девчонку?
И словно в подтверждение Мишкиных опасений со стороны леса снова послышался страшный, протяжный, заунывный волчий вой, словно кликавший беду на беглецов.
– И давно стал таким жалостивым? – Матрос насмешливо посмотрел на Мишку, даже не повернув головы в сторону леса, откуда доносился этот вой. – Помнится, когда мы с тобой чеченские аулы зачищали, когда нас на высотки выбрасывали, ты совершенно другим был.
– Матроскин, то была война! Если б не мы боевиков, то они нас! Причем здесь девчонка? Сам сказал, что она в игре.
– Была, – оборвал его Матрос. – А теперь вне игры. Знаешь, как в шахматах? Есть пешки, которые стают королевой. Проходные пешки. А есть просто пешки. Сделали свою игру – и долой с доски. Вот так и твоя девочка. Не суждено ей стать королевой. Не судьба просто. Да и нет необходимости. За топью нас ждет свобода. А это еще пару дней ходьбы. Облачность низкая, плотная, с воздуха нас нас не увидят, а менты уже не достанут. Так что тащить ее с собой – грех на душу брать. В нашем деле лишняя обуза ни к чему.
– А оставить ее здесь на верную гибель – это, по-твоему, не грех? – вспыхнул Мишка. – Подыхать среди мертвого леса, рядом с волчьей стаей – не грех?
Услышав его хрипловатый голос, Дарина приоткрыла глаза.
– Прошу… Умоляю… Оставьте меня здесь.., – чуть слышно сказала она, глядя на Матроса.
– Ну вот, – хлопнул он Мишку по плечу, – а ты развел бодягу: грех, не грех… Слышишь, о чем твоя девочка сама просит? Так что рвем когти дальше. Вперед, солдат, и тверже шаг! Нас ждет светлое будущее!
Мишка посидел возле Дарины еще немного, что-то обдумывая, а потом решительно сказал Матросу:
– Я останусь здесь. Ее нельзя бросать одну. Это не по-нашему, Матроскин. Нас так не учили.
– Нас выживать учили, а не сопли распускать! – он вплотную подошел к Мишке и схватил его за грудки. – Выживать! Побеждать, а не погибать! А сопли пусть другие подтирают. И без них мокро. Когда
Группа тем временем уже была готова к движению. Дождь усиливался, а низкие тучи, обгоняя друг друга, накрыли зловещую топь сплошной пеленой тумана и мороси. Пока Мишка продолжал сидеть возле Дарины, Матрос подошел к остальным беглецам и о чем-то вполголоса начал с ними говорить, обсуждая престоящий путь и глядя в сторону топи. Затем он снова вернулся к деревцу, возле которого сидела беспомощная Дарина.
– Братан, пора двигать, – Матрос высморкался и взглянул на Мерина и Чифиря, стоявших рядом. – Здесь нам не Сочи, а дело близится к ночи.
– Я сказал, что остаюсь тут, – не поворачиваясь, твердым голосом ответил Мишка.
– Ну что ж, дело хозяйское. Тута так тута.
Он дал своим дружкам знак – и те мгновенно навалились на Мишку, резко заломив ему руки назад и стянув их веревкой в крепкий узел.
– Тут так тута, – повторил Матрос. – Мы с тобой солдаты, бойцы, а не девки какие, чтобы валовать63 друг дружку. Так что прости. Ты сам свою долю выбрал.
Мерин и Чифирь подтащили Мишку к березе, возле которой все так же почти в беспамятстве сидела Дарина, и намертво привязали к стволу дерева. Потом свободным концом веревки привязали и Дарину.
Матрос отошел немного в сторону и ухмыльнулся:
– Ну, прям как два голубка. С подрезанными крылышками.
Он вернулся туда, где стояли остальные, и вытащил что-то из куртки Тунгуса.
– Ты вроде всегда фартовым[73] был, – он снова подошел к Мишке и присел перед ним на корточки. – Коль и впрямь таков, то фартовым и останешься. Фарт он фарт и есть: что на войне, что в лесу, что в болоте. А на нас зла не таи. Если тебя тут найдут, то спрос будет маленький. А нас всех порешат на месте. При попытке к бегству. Или при оказании вооруженного сопротивления. Чтобы потом возни меньше было. Ну, а коль не найдут, значит, фарт оставил тебя. Тем более грех на нас обижаться. Короче, братишка, держи петуха! На удачу!
Матрос раскрыл Мишкину ладонь, вложил в нее боевую гранату и снова сжал ее.
– Держи крепче, братуха! Береги девочку. И себя тоже.
И выдернул чеку. Потом возвратился к остальным и вся группа, уже не оборачиваясь, быстро пошла по скользкому склону туда, где начиналась топь. Через несколько минут их уже вовсе не было слышно.
Мишка сидел, намертво привязанный к стволу березы, даже не в силах шелохнуть рукой, в которой была зажата боевая противопехотная граната с выдернутой чекой. Он прекрасно понимал всю трагичность и безысходность своего положения. Сила в руке все равно ослабнет, он не сможет бесконечно держать гранату, поставленную на боевой взвод – и тогда она разорвется прямо между ним и Дариной, разнеся их своими осколками. Отбросить же куда-то в сторону тем более не удастся – он едва мог пошевелить кистью, а для броска гранаты на безопасное расстояние зажавшая ее рука должна была быть свободной.