Самая долгая литургия – 1
Шрифт:
– Не знаю, – признался отец Пётр. – Точно не сломала. Так что, благословлять яблоки вкушать без ограничений?
– Да я не про яблоки, – покачал седой головой отец Иоанн. – Я про то, что истина – одна, а всё, что ей противоречит – ложь, выдумки или ошибки. Не приспосабливай веру к науке, брось это. Не врастай в науку, она подведёт всегда. Сколько раз учёные кричали, что нашли нечто, из-за чего вера наша ошибочна, ложна – и что? Где эти удивительные открытия, где объяснившие всё учёные?
А вера наша жива, действенна и неизменна уже третье
– Ты ещё так молод, – старец одним ласковым взглядом остановил запротестовавшего было отца Петра. – Молод, молод, не спорь. А молодость нетерпелива, да. Ей кажется, что старость не торопится из-за того, что не может, а не потому, что не хочет, верно? Что же, иногда это и правда. И наука очень молода – ей несколько столетий. Что это по сравнению с двумя тысячелетиями христианства и бесчисленными ветхозаветными веками? Нетерпеливая и гордая от первых успехов юность, которой кажется, что с такой же скоростью она сможет жить постоянно, покорять вершину за вершиной. Пусть резвится, дело молодое.
– Эдак мы, батюшка, до плоской Земли договоримся, – всё же возразил отец Пётр.
– Молодёжь… А ты не думал, почему, раз Церковь считала Землю плоской, «держава» – шар, осенённый крестом? А это ведь один из символов царской власти, такой шар в руках держал ещё святой равноапостольный царь Константин, первый из христианских императоров. Вот, подумай на досуге. Блюдце-то и лежит в руке удобнее.
Старец взял блюдце, поставил на него чашку и налил гостю чаю. Затем переставил вазочку поближе к нему. Отец Пётр молча кивнул, принял чай и пригубил вместо ответа.
– История, да, – продолжил благочинный. – Казалось бы, в ней так много поводов для сомнений, масса свидетельств чего-то неудобного. А если копнуть глубже, то окажется, что причина в нас сегодняшних. Мы умудрились за пару столетий смешать разные эпохи и понятия. Столько всего забыли… Кто сейчас знает, что именно в Константинополе, восточной столице Римской империи, появились первые университеты?.. Которые, кстати, готовили юристов, да. А Западная Европа была варварским краем, который неохотно принимал ценности Востока.
А ещё философия… Тогда оставались старые философские школы, которые умирали – не выдерживали напора Истины, разрушались. Не получалось у них больше блистать мудростью и опираться на языческую ложь – народ был строже к обману, да. Настоящая, как сейчас говорят, фундаментальная
Отец Пётр заметил, что уже выпил полчашки. Благочинный не забывал ухаживать за гостем и успевал подкладывать печенье. Отец Пётр почувствовал себя подростком, который пришёл за мудростью к взрослым, – но было не стыдно, а приятно. Тревоги отходили, хотелось только слушать – очень знакомое ощущение в этой комнате.
– В каких угодно научных спорах нет пользы, если нет любви между спорщиками, да. А любовь редко встречается у учёных, – продолжал будто забывший о времени отец Иоанн. – В старые времена люди были более горячими, живыми, не терпели неверного учения о спасении души. Целые имперские провинции восставали, когда епископ по вражьему наущению начинал учить ереси…
– Ладно, история историей, я вот к чему веду, – спохватился старец. – Брось это. Уважение к науке строится на её пользе для повседневной жизни. За это ей честь и хвала. Когда же неверующий учёный пытается уйти в некое чистое знание, то есть в бесконечно большое либо бесконечно малое, то поневоле вторгается в область веры. А ему там не место. Можно ли взвесить или измерить Любовь? Или Жизнь? И самые упрямые учёные поступают, как их учили: либо отрицают всё, что не могут положить на весы, либо пытаются разорвать на части, чтобы хоть как-нибудь изучить. Разве так они что-то узнают истинное?
А вера никогда не стремилась помогать по хозяйству. Наоборот, весь Новый Завет пропитан призывом вырваться из мирского плена, обратиться к Небесному и через это спастись. Наука же притягивает человека к земле, да. Если вера видит человека как сосуд божественного огня, то наука либо отвергает сам огонь, либо пытается доказать, что он – часть этого сосуда. А беда пришла из-за тех самых языческих школ, ты помнишь. Они так долго оттачивали приёмы споров и убеждений, что и христианские богословы не удержались, стали перенимать их умения…
Старец помолчал немного, грустно покачал головой, словно вспоминая.
– Они писали прекрасные, мудрые книги, – продолжал отец Иоанн. – Но языческая философия коварна, она изменила снова и повернула науку против Истины. А ведь многие почти позабыли, что главные постулаты веры основаны не на логике, риторике, аксиомах или теоремах. Священное Писание и Священное Предание – это стройная система откровений, идущих от самого Начала, Бога. Потому наша система так гармонична и красива, что её источник – сама Истина. И потому ей не нужно «шаг за шагом» подбираться к основным выводам. Разве не странно решать задачу, когда уже знаешь ответ? Потому говорят о споре веры и науки лишь те, кто не понимает их сути. Либо сознательно искажает их предназначение… Хотя я опять увлёкся.