Самая долгая литургия – 1
Шрифт:
– Пожалуй, – выдавил из себя Михаил. – Это правда?
– О болезни? – усмехнулся Вестник, – Правда. О смертельной опасности – как посмотреть. А вдруг этот чиновник встретит того, кто может одним пальцем его исцелить? Или руки возложить, или плюнуть на него, или воззвать к высшим силам – всякое в жизни бывает. Так что, Змей, будешь служить мне?
– Вам? А кто вы? – спросил Михаил и осёкся. Вопрос был верным, но дерзким, чиновник никогда бы не задал его таким тоном, если бы не растерялся от новостей и неожиданности. Стоило, конечно выразиться поделикатнее, да к тому же и поблагодарить за высокую оказанную
– Я тот, кто может дать тебе всё, – размеренно и торжественно сказал Вестник, не обратив внимания на неучтивость, – здоровье, деньги, славу, знания, защиту.
– Власть?
– Любишь власть? – усмехнулся пришелец. – Это хорошо, сильные люди смешны без власти. Так будешь служить?
Михаил успел собраться с мыслями. Как опытный аппаратчик, он прекрасно понимал, что сразу на такие вопросы отвечать неправильно. Но и затягивать рискованно – шанс можно упустить, а об альтернативе лучше даже не думать.
– И вы сумеете меня защитить от них, моих нынешних хозяев?
Внутренне он оправдал вопрос требованиями момента – ведь одновременно могла проясниться сила пришельцев, поскольку речь шла о руководстве самой России!
– Защитить? – удивлённо и весело переспросил Вестник. – Смотри!
Меньше всего вице-премьер России, член правительства крупнейшей державы мира, носитель европейских и общечеловеческих ценностей, потомственный интеллигент с тремя высшими образованиями, ожидал такого – что на него бросится странный инопланетянин в чёрных очках. Поэтому и пикнуть не успел, как тот крепко схватил его за плечи и сильно потянул на себя, будто вытряхивая из дорогого костюма. Пространство вокруг разорвалось и вспыхнуло множеством огней.
Оказывается, довольно сложно из сидячего положения мгновенно оказаться в стоячем не по своей воле – мышцы реагируют с опозданием, ноги подкашиваются, а потому Михаил рухнул в кресло очень не аристократично. Правда, кресло оказалось удобным, гостиничным. Но к горлу подкатила тошнота, а в ушах звенело ещё несколько секунд.
Напротив в таком же кресле сидел Вестник и улыбался во весь рот. Вокруг молча стояли невозмутимые члены его свиты в униформе.
– Это… Это… Где мы? Что это было? – захлопал глазами Михаил. – Сколько времени прошло?
– Да нисколько, – расхохотался Вестник, а вице-премьер еле удержался, чтобы не поморщиться от этого резкого смеха. – Вот, смотри!
По телевизору показывали мирно едущий правительственный автомобиль в окружении эскорта. Кто-то из свиты щёлкал пультом – на всех каналах в разных местах горела одна и та же надпись: «Прямой эфир».
– Неплохая гостиница, – тоном знатока похвалил инопланетянин, – пойдёт.
Теперь и вице-премьер понял, что они находятся в номере, который он сам распорядился на всякий случай приготовить для делегации. «А зачем же тогда…» – чуть не вырвалось у него, но время вопросов, похоже закончилось.
– Я хочу, чтобы ты принял решение добровольно, без принуждения и не из страха. Мне нужно, чтобы ты потом, когда страх пройдёт, не жалел, что работаешь на меня, а потому работал добросовестно и увлечённо. Ты должен понять главное: со мной выгоднее. Не потому, что за мной сила, а по другим причинам. О них пока рано говорить.
Такие намёки Михаил отметал сразу. Если не дают,
– Так что? Что ты ответишь на мой вопрос? – строго посмотрел инопланетянин. – Будешь служить мне? И веришь ли в то, что я могу исцелить тебя?
Исцелить? Михаилу на память сами собой пришли все обиды последних лет, вершиной которых казалось это немыслимое поручение. Выбрали самого бесполезного, кого не жалко потерять, даже не попрощавшись… За кого держаться? За них? А кто они? И куда они приведут страну, на которую якобы работают из последних сил, да так, что не оторвёшь их от этой работы, не оттащишь от кормушки… А здесь – жизнь, власть, настоящие знания и умения, да ещё и огромная честь – он же Первый! Впервые в жизни – Первый!
– Да, – с трудом произнёс Михаил, – буду служить… Вам…
Воскресная литургия
Отец Пётр сделал всё, чтобы воскресная служба прошла как должно. Проводил сыновей, затем совершил все положенные приготовления, хоть и позже обычного, но во всей полноте – к себе он старался относиться без поблажек. Да и к неожиданным «переработкам» было не привыкать – в пасхальные дни приходилось и по полутора суток на ногах проводить, выживал как-то. Перед отходом ко сну он размышлял – не посвятить ли проповедь появлению инопланетян. Но разве так было бы правильно? И стоит ли отвлекаться на тленные новости, когда люди пришли для участия в Вечности?
С другой стороны, не сказать ничего значит оставить смущённую паству без духовной пищи, отправить к другим источникам. Всё равно же будут искать ответы. Но не только в этом была беда. Хуже всего, что отец Пётр просто не знал, что сказать об этом событии, тем более, что и официальной позиции Церкви пока не было слышно. А можно ли в таком состоянии кого-то научить или успокоить?
Божественная Литургия – самая главная служба Церкви, которая изначально, в седой древности, строилась как молитва единодушного собрания верующих. Сегодня же она больше походила на католическую мессу, так преподаватели Пети в семинарии обзывали «вычитывание» служб – формально правильное, но без души. «Где нет единого духа, не будет и Духа Святаго» – говорили они семинаристам.
Как ни старался настоятель, не было сегодня единства. Внешне так же чинно двигались алтарники, дьякон Арсений поставленным голосом громко возглашал прошения. Все делали всё потребное – а думали каждый о своём, как и приход. Вернее, все об одном, но ни о Боге, ни о своих грехах, святом посте или службе.
Не все, конечно. То тут, то там были и обычные, возвышенные и сосредоточенные лица. Как всегда, радовал своей недетской серьёзностью алтарник Алёша. Десятилетний мальчик бережно держал свечу, ходил ровно, не отвлекался, чем подавал пример даже настоятелю. Родители мальчика находились здесь же – с левой стороны Храма мать, которая не упускала из виду ни сына, ни службу, и отец – как положено, на правой стороне. Но основная масса «малого стада» была явно растеряна. Вот ведь хорошее слово – «растеряны»! Словно овцы, позабывшие голос своего пастыря, разбежавшиеся в разные стороны и потерявшиеся.