Самая мерзкая часть тела
Шрифт:
Сима прождал до пяти, легким болгарским вином ополаскивая носоглотку, дым «салема» вдыхая ртом и выдыхая носом. Не выдержал. Сгонял в «Солнечный». Там уже пары топтались в круге и звезды «Айгешата» согревали стекла фужеров и бокалов.
Вернулся в «Томь». Николай, Харитон, Ульяна, Яков плюс Дима Соколов с обычной просьбой "чирик одолжи".
«Южбасс»? Последняя надежда. Махнул туда. И в холле у дверей столкнулся с братом.
— Значит, не знаешь, как без шума ее заставить забрать телегу?
Сигарета в зубах Вадки привычно прыгала, словно он разом говорил по-русски и на
— А ты что, знаешь?
В ответ колесико дыма вылетело изо рта, как гнусная улыбочка поизгалялась, покривлялась у Симки перед самым носом и, пух, на место возвратилась.
— Пять тысяч, — ласково сказал брательник. — Пять штучек, Митя.
Вера
Светили фонари — примета ночи. Желтели над головой, как лисам недоступные головки сыра. Змеились. В пору, когда не различишь, собак выгуливают или кошек, два человека шли по синему Советскому проспекту. Угрюмый юноша и длинноногая девица брели вдоль окон, арок и колонн парадной улицы. Неон метался, вспыхивал и гас в запаянных зеленых трубочках над входом в магазин «Звездочка». Асфальт блестел, как новая наждачка.
Ударники смотрели осуждающе с монументальных стендов наглядной агитации. Квадратные глазища не мигали. Не нравилась им пара нетрезвых молодых людей.
Опять? Да, снова. Только на этот раз Валера контролировала ситуацию. И траекторию движенья. Своего тела и тел иных. В особенности движущихся на битых «Жигулях», а может быть, и на своих двоих, чем черт не шутит в майский вторник. Весенним алкоголем слегка лишь возбужденная, лишь чуточку овеянная черемухой искусственных напитков, девушка смотрела по сторонам. Необходимой бдительности не теряла. Бросала взгляды быстрые направо и налево, природой разнообразных звуков интересовалась и с ловкостью обычной и неподражаемой держалась в зыбкой тени своего кавалера.
А он? Он был неадекватен. Ленчик Зухны и трезвый-то с эмоциями едва справлялся, а тут такое с песней по жизни и сегодня вы меня не пачкайте. Он как необычайно крупное ночное желтобрюхое метался, места себе не находил. То приближался к Лере, почти касался ее чудного бедра рукой, то отдалялся к самому бордюру, словно внезапно вспомнив, что ладошка теплокровной может и пришибить назойливое насекомое. Короче, невероятно, необыкновенно усложнял маневры самой Валерии Николаевны.
Но, в конце-то концов, имел на это право. После целого года тотального невезения вообще и с бабами в частности… да еще в такой день, не день, а смерть врагам народа, который по всем понятиям должен был завершиться не окрыляющим зефиром скорого лета, а дустом, хлором и напалмом, вдруг, Боже мой…
Я знаю, ты мне не поверишь,
Я знаю, ты смеяться станешь,
Если я скажу, что кайфа
Большего уже не будет.
Да, она шла рядом. Это создание в высоких сапогах и синих джинсах, в короткой курточке, с улыбкой на устах. И бриз ночной метал свой звездный бисер перед ней. ЭлЭй вумен, Ю гел! Только из-за нее, только ради нее последние полгода Ленька таскался, ходил, время от времени заглядывал к гнилому Кузнецу. Шел через двор, неспешно входил в подъезд, долго стоял на первом этаже у Лериной двери, у ящика "для писем и газет"
И ни разу, ни разу Зух с ней не столкнулся. Не встретился там, где нет никого. Только сквозняк в накидке и паучок в кибитке.
А вот сегодня в истоптанном, простуженном, педикулезном коридоре третьего корпуса ЮГИ, в котором руки, ноги, рожи мелькают, как в кино, она сама его нашла. На фоне стен с листами формата А3 и А4, среди однообразных свадебных портретов втулок, шестеренок и полуосей, прекрасная девица, курносая богиня, возникла в конусе солнечного света, из него вынырнула и спросила:
— Не скажете, где дискоклуб?
Что за насмешка! В этом мире, где людей — как мягких, твердых и цветных карандашей на складах Спорткультторга, в этом городе, где пятьсоттысячного жителя буквально накануне родила многостаночница химволокна, девушка, волшебное создание, ищет соседа. Хочет увидеть барана Толю Кузнецова. Толяна, прожившего, прокуковавшего прямо над ней пятнадцать лет и знать не знавшего волнения, короткой остановки сердца, когда вдруг за окном мелькнет крылатая фигурка и скроется между домами.
— Послушай, Кузня, ты не в курсе, как ее зовут?
"Еще чего, — только плечами передернул. — Разве, вообще, кого-то может занимать подобная фигня?"
Робот. Музыкальный автомат. Человек без глаз. У него под самым носом произошло чудесное преображение. Нечто, еще совсем недавно запрягавшее в салазки собачку лайку, стало мечтой, нездешним образом с обложки неведомой, еще нераспечатанной пластинки. Фантастика. А Толя, дурень, не заметил.
— Не скажете, где дискоклуб?
— В обмен.
— На что?
— На ваше имя.
Он мог коснуться ее губ, лица… он мог…
— Валера.
Нет, не пришлось тащиться в ремесленное училище. Сюжет о том, как завсегдатаев районной детской комнаты милиции перековало в швей-мотористок краснознаменное ПТУ, больше не нужен передаче "Педсовет".
— Все отменяется, — бычком сигнализировала Кира. Петлей, огненной восьмеркой, как линкор крейсеру, как Оцеола Виннету. Рукой махнула, рубанула вместо приветствия. Отрезала.
— Ты представляешь, у них там эта отличница, которую они нам усиленно подсовывали, вчера другую дуру исколола ножницами так, что в областной полночи шили-зашивали.
В одном конце города кроят, в другом тачают, но это безобразие — конек другой редакции, в общем, отбой.
То есть и к лучшему. В другое место собирайся. Правда, зеленого редакционного УАЗика не будет. Его с утра вне графика и плана увели мужланы из сухостойного отдела сельской жизни, но и не нужен. Ехать-то в центр, практически домой вернуться.
— Ты не поверишь, — прокуренные связки Киры Венедиктовны не знали прекрасной, мелодичной середины тембра. Пищали или хрипели, словно начальницу все время кто-то к порядку приучал. На строгом поводке вел.