Самая настоящая Золушка
Шрифт:
Лиза долго не могла забеременеть.
В ее возрасте каждый месяц уменьшал шансы стать матерью. А муж, который просто использовал ее в качестве автономного банкомата, не хотел ложиться с ней в постель. Вот тогда она и пристрастилась к «таблеткам счастья». Добрый доктор, порядочный семьянин, человек, который видел, как она росла и взрослела…
Сколько таблеток нужно принять, чтобы совершить ошибку? Сколько «ошибок» нужно совершить, чтобы в один прекрасный день увидеть заветные полоски на тесте и вдруг понять, что муж уже больше двух месяцев не прикасался к тебе, и дети, которых так желала,
Все кусочки мозаики становятся на места.
Я еще не вижу картину полностью, но это — дело времени.
Абрамов — единственный врач в «шаговой» доступности, кто знал о диагнозе Кирилла. Его родители прекрасно понимали, что эту правда нужно беречь сильнее, чем Рапунцель в башне, и постарались максимально обезопасить себя от возможной утечки семейной тайны. Но кто-то должен был выписывать Кириллу лекарства, без которых он не проживет нормально и дня. Кто-то должен был держать его на контроле.
И этот доктор, который и так запачкался по самое «дальше некуда» — единственный достоверный источник, который мог бы подтвердить диагноз моего Кирилла. Западные частные клиники скорее позволят разнести себя до фундамента, чем выдадут тайну пациентов, которые вряд ли лечатся там под своими реальными именами.
Мне достаточно одного взгляда в глаза Лизы, чтобы она перестала корчить неприступный бастион. Напускная храбрость и неуязвимость стекают с ее лица, словно дешевая краска с оконного стекла, которой дети под Новый год нарисовали кривого снеговика.
— Оставь в покое моего мужа, Лиза, — я с трудом узнаю собственный голос. — Оставь в покое мою семью, или твой драгоценный муж узнает, что дети, которыми ты его и так не удержала — плод твоей слабости к «сладким снам», а совсем не к мужу. Мне не важно, как ты сделаешь опровержение, но у тебя есть сутки, чтобы решить эту проблему. Ты сохранишь свою семью, я — свою. Справедливый и честный обмен.
«Сердобольному» доктору я тоже кое-что предложу в обмен на сохранность его репутации, лицензии и семьи.
И он, конечно, тоже согласится.
На этот раз Лиза поднимается медленно, сутуло. Ее руки висят вдоль тела опалыми после непогоды ветками, пальцы дергаются, как не облетевшие сухие листья.
— Кто ты? — безжизненным опустошенным голосом спрашивает она. — Разве возможно… так притворяться столько времени?
Мне бы тоже очень хотелось это знать.
Когда на удачу ловлю такси прямо на улице, не сразу понимаю, куда хочу поехать. Точно не домой, потому что после разговора с Лизой и после откровений собственной души, я чувствую, что во мне сидит что-то. Не очень большое, но ядовитое и гадкое, что не хочется трогать пальцами. Как будто посреди огромного мегаполиса свалился метеорит — и оттуда прямо мне в грудь забралась мерзкий инопланетный вирус. Я не знала о нем, потому что зараза тихо развивалась внутри, подготавливала почву и пускала корни, чтобы в нужный момент просто парализовать мои чувства.
— Ехать будем? — Водитель хмурится, разглядывая меня в зеркало заднего вида и нарочно выразительно косится на наручные часы.
Наверное, я слишком долго ковыряюсь в себе.
Но где мне хочется быть? После того, как из меня вдруг вылезла какая-то другая я —
В конце концов, называю адрес своей старенькой квартиры. Вопрос о ее продаже даже не поднимался: «двушка» в старом доме и на отшибе точно не стоила хлопот. А Кирилл никогда не интересовался моим имуществом. Как и я его.
Ключи от квартиры не висят на общей связке. Они хранятся отдельно: плоский потертый и поцарапанный кусок железа с английскими буквами и случайным набором цифр лежит в скрытом кармашке кошелька.
— Подождать? — высовывается в окно водитель.
Я вежливо благодарю его за помощь и быстро скрываюсь в подъезде. Только на секунду задерживаюсь на ступенях, вспоминая, как Кирилл заступился за меня перед парочкой хулиганов. Кончиками пальцев трогаю улыбку и перекладываю ладони на вспыхнувшие от счастья щеки. Он был таким уверенным тогда. Спокойным, безмятежным. Как будто точно знал, что эта потасовка в любом случае закончится в его пользу.
Именно тогда я влюбилась в него по-настоящему.
Не как в набор журнальных вырезок, а как в живого мужчину, который может защитить меня ото всех. Даже от ночных кошмаров и странного шепота в тишине.
Глава сорок пятая:
Катя
Замок давно не использовали и приходится повозиться с ключом, прежде чем механизм поддается — и дверь со скрипом открывается, выпуская навстречу тяжелый влажный воздух. Я переступаю порог и что-то странное, невидимое и необратимое бросается под ноги невидимым злым котом. Даже невольно отступаю с дороги, почти поверив, что здесь и правда откуда-то взялся кот. Но это просто плод воображения, которое в последнее время все чаще «радует» меня вот такими встречами.
Я брожу по квартире, даже не снимая верхнюю одежду. Зачем только приехала?
Через несколько минут одиночество начинает тяготить, и я снова поворачиваюсь к двери, мысленно готовясь пообещать себе больше никогда не поддаваться импульсам и не искать в них тайных подсказок впавшей в летаргию памяти.
Но когда подношу ключ к замочной скважине, меня снова тянет обратно.
Это просто безумие. Может быть, это я — не здорова, а все вокруг — абсолютно нормальные люди, на которых я смотрю сквозь призму своего безумия?
Я позволяю ногам выбрать путь и через минуту оказываюсь стоящей на коленях возле шкафа с поломанной дверцей, которая висит на одной петле. Здесь мать бережно хранила все наши семейные фотографии: мои альбомы из детского сада и школы, альбомы своей молодости и даже альбомы своих родителей.
Сколько себя помню — всегда любила бабушкин альбом. По долгу рассматривала старинные пожелтевшие фотографии. Мама говорила, что моя прабабушка была из дворян, которых «раскулачила» советская власть еще во времена революции, но прабабушка все-таки успела кое-что припрятать. Серьги, нитку жемчуга, брошь в виде корзинки с фиалками. Все это давно существует лишь на фотографиях: кое-что продала бабушка, когда наступили тяжелые времена, кое-что пришлось продавать маме, чтобы мы хоть какое-то время продержались на плаву.