Самая настоящая Золушка
Шрифт:
Зачем я позвала ее?
На минуту мне кажется, что я и правда забыла причину и тему разговора, но потом вспоминаю тщательно отрепетированные фразы, которые повторяла в своей голове, как попугай, чтобы в нужный момент не сбиться и не дать себя испугать.
Лиза никогда не любила меня, хоть какое-то время очень неплохо дурачила и даже каким-то образом заставила меня поверить, что ее «вам нужно подождать с детьми, вы так молоды и еще не успели пожить для себя» — это искренняя забота о нашем с Кириллом счастье.
— Катя, — раздраженный голос Лизы врезается в мои размышления.
Подхожу
— Надеюсь, ты не думаешь, что твои слова меня испугали? — Лиза передергивает плечами как от сквозняка, но я хорошо помню, что она делала так всегда, если начинала нервничать или готовилась к очередной ссоре с мужем. — Я просто хочу посмотреть тебе в лицо, когда ты повторишь ту же чушь, что и по телефону. Хочу своими глазами увидеть человека, который готов пойти на все, ради…
— Ты была тогда очень пьяной, — перебиваю ее спокойно и тихо. Не ради сохранности тайны или чтобы не привлекать к себе внимания. Наш разговор еще толком не начался, а Лиза уже пускает в ход все свои фокусы, и коронный трюк — запугай того, кто слабее, а потом прихлопни. Странно, что я помню это очень хорошо. Как будто со мной уже случилось озарение на ее счет.
— Что? — Она очень натурально округляет глаза, но у лжи всегда есть какие-то другие невербальные признаки. Например, поджатые губы, дрожащие кончики пальцев, барабанная дробь по столу. А Лиза всегда начинает теребить серьгу. И, сама того не понимая, выдает свои истинные чувства. — Думаешь, это смешно?
— Нет, думаю, что это очень некрасиво: подсовывать мужчине чужого ребенка. Двоих чужих детей. Мужчине, которого очень любишь. Мужчине, — я подзываю жестом официанта — и пока девушка, подхватив планшет для записей, спешит к нашему столу, заканчиваю фразу, — которого ты сейчас используешь в своих целях, вряд ли поставив его в известность, что информация, которую распространяет его канал и все твои слова — ложь.
Глава сорок четвертая:
Катя
Лизе нужно время, чтобы переварить мои слова, и явно не одна чашка кофе, чтобы запить их горький вкус. По крайней мере ту порцию, что она так яростно вымешивала, Лиза проглатывает, даже не морщась.
Я на что-то такое и рассчитывала.
Откуда мне известно, что человек, который всю свою жизнь верил только в одну правду, впадает в ступор, если огорошить его чем-то прямо противоположным? Пока делаю заказ, в голове вертится размытый образ: софа, знакомый плед на полу у ног в красивых белых туфлях с вышивкой и серебряной филигранью. Что-то нервно шепчущие губы, отдаленные голоса, как будто сквозь динамик телефона.
— Ты ненормальная? — Вот теперь Лиза совершенно искренна в своем удивлении. Никакой наигранности, она вся на виду.
— Думаю, что в семье Ростовых действительно родился моральный урод, и это определенно не мой муж.
Лиза комкает губы до состояния, когда они становятся смешно похожими на куриную задницу, и я не могу удержаться от смешка. Почему я больше не дрожу перед ней? Что во мне сломалось? Или, может быть, наконец заработало, как нужно?
— Я не собираюсь в этом участвовать. С меня хватит.
Она успевает подняться, хватает сумку, но почему-то не спешит уходить. Топчется на месте, пока я медленно, никуда не торопясь, отламываю край торта и с удовольствием отправляю его в рот.
Лиза любит своего мужа какой-то ненормальной, дикой любовью, лишенной всяких здоровых эмоций и чувств. И она просто не может уйти, не узнав, как ей защищать могилу, на которой еще когда-то росли живые цветы. И из которой она уже который год безуспешно пытается воскресить то, что считает Любовью.
Откуда я все это знаю?
Воспоминая еще такие далеки, как тени на луне. Но все же именно сейчас я хорошо помню тот день, когда у Лизы случился очередной приступ «боли», который она запила какой-то жуткой смесью транквилизаторов и совершенно забыла о детях, которые снова оказались под моей опекой. И как я не пыталась скрыть от мальчишек, в каком состоянии их мать, Лиза вломилась в их спальню и, размахивая руками…
— Ты была тогда на таблетках, — игнорируя ее взгляд сверху вниз, перехожу к сути. — Я пыталась уложить близнецов спать, Кирилл был на банкете какого-то фонда, а ты снова вскрыла все запасы. Достала из закромов чудо-таблеточки, которые тебе выписывал… Абрамов.
Фамилия звучит в голове внезапно, как гром среди ясного неба, совершенно неожиданно для меня самой.
Это их семейный врач. Он все знает и о состоянии Кирилла, и о том, что происходило за кулисами самого богемного семейства столицы. И он уже давно снабжает Лизу всякими «успокоительными» пилюлями.
Я видела их вместе: обрывки подслушанного разговора осколками ударяют в череп, как стеклянный град с неба, но я силой удерживаю руки на столе, хоть боль нестерпимо сильная, и от нее хочется укрыться хотя бы собственными ладонями.
— Откуда ты… — Лиза медленно опускается на стул, но вовремя понимает, что выдает себя с головой. Правда, ее молчание уже ничего не решает. Я сыграла ва-банк. Она знает, что я знаю. Но не знает, как много. — Этот проклятый старикашка все тебе разболтал?! Ты предложила больше? Или расплатилась своим молоденьким телом?! Тебя он тоже похлопывал по заду, называя своей маленькой заблудшей душой?
— Это его дети, да? — Я спокойно улыбаюсь, потому что боль, которая свалилась так внезапно, вдруг так же неожиданно отступает. И после нее, как после отлива, хотя бы в этой части моей памяти больше нет темных пятен и следов на песке.