Самая яркая звезда на небе
Шрифт:
Феникс! У их слёз целебные свойства. Они могут исцелить любые физические увечья, даже проклятия тёмной магии. Браконьеры продавали слёзы феникса на чёрном рынке за астрономические горы золота, но они были ещё сильнее, если добраться до источника.
Его разум начал составлять план.
Том сглотнул и прочистил горло:
— Спасибо, профессор, — встал он. — Что держите меня в курсе, — слова горчили во рту.
Дамблдор кивнул, и Том вышел, не произнеся больше ни слова.
***
Том подошёл
Том демонтировал их все. Дамблдор был искусен в заклинаниях, но Том нашёл его слабые места. Было приятно видеть, как они рушатся.
— Алохомора.
Замoк в кабинете Дамблдора со щелчком открылся. Это оказалось проще, чем он ожидал. Он полагал, что простое отпирающее заклинание не сработает. Отсутствие дополнительной защиты заставило Тома задуматься. Несмотря на его нежелание признавать это, Дамблдор был гениальным волшебником. Достаточно мудрым, чтобы придумать, как не пускать учеников туда, куда он не хотел их пускать. Том всё равно нашел бы способ проникнуть внутрь. Несколько лет назад он усовершенствовал подобные заклинания, чтобы жить в приюте.
Том отчётливо помнил снежный день, когда они с Гермионой оказались снаружи «Сладкого королевства». Она была такой красивой со своими розовыми щеками и носом, снег мягко падал на её кудри. Его возбудила её взволнованная реакция. Он мог бы сломать все обереги и привести их в Хогвартс, но он предпочёл держать её в кровати в «Трёх мётлах». Выиграли все.
Все всё ещё могли выиграть.
Ему нужно добыть эти слёзы феникса. У него не было времени размышлять о недостатке защиты в кабинете Дамблдора.
— Люмос, — заклинание явило убогое подобие птицы на жёрдочке.
Это должно было сработать. Обязано сработать. У него не было других вариантов, если не получится. Он поставил всё, что у него было, на эту птицу.
Том изучал существо. Невозможно заставить феникса заплакать. Они должны сделать это добровольно.
— Фоукс? — птица посмотрела на него. Он пискнул, скорее болезненно, чем мелодично. По крайней мере, Том привлёк его внимание. — Фоукс, мне нужна твоя помощь.
Птица повернула голову с лёгким интересом. Том мог пересчитать оставшиеся на его теле перья.
— Помоги ей — Гермионе. Она умирает. Я пытался, но ничего не работает, — он не смог найти способ захватить её душу. Все испробованные им ритуалы были нестабильны. Он знал, что поможет кровь родственников, но гарантий не было. И у него уйдёт вечность, чтобы найти её предков.
Фоукс издал нечто среднее между
— Она умрёт. Я не знаю, что делать. Она нужна мне, Фоукс. Ты можешь помочь ей!
Птица переминалась на жёрдочке, от этого движения он почти упал.
Том продолжал:
— Твои слёзы могут спасти её. Мне нужны твои слёзы, — умолять птицу о помощи больше не было выше его достоинства. Его гордость ничего не стоила, если он потеряет её. — Я не вынесу, если потеряю её. Я сделаю всё, чтобы её спасти. Я дам ей весь мир. Она заслуживает всего. Я должен спасти её.
Феникс не двигался. Он уставился на Тома, не мигая. Его огромные чёрные глаза казались больше из-за странного отсутствия перьев на морде.
— Мне нужно лишь несколько слезинок, — Том покопался в карманах и достал принесённый с собой флакон, — чтобы спасти ей жизнь. Верни её мне. Она нужна мне.
Фоукс отвернулся и начал начищать пёрышки у себя под крылом. Ещё больше потрёпанных перьев упало на пол.
Том терял внимание птицы! Он едва начал, а птица уже отмахнулась от него! Он не может потерпеть неудачу! Это не вариант!
Его окатила опустошающая паника. Ноги потеряли силу. Он рухнул на пол, ударившись о пол с глухим стуком. Это должно было быть больно, но ничто не могло причинить ему физической боли, потому что боль внутри перекрывала всё. Его руки задрожали. Капельки пота образовали на бровях, но при этом он вздрогнул от холодного воздуха.
Он не мог потерять единственного человека, который заставлял его чувствовать себя живым. Единственного человека, который заставлял его чувствовать себя нужным и важным. Человека, которого он хотел видеть рядом с собой всю вечность. Он жаждал её улыбки, её прикосновения, её ума.
Он не мог подвести её. Он проводил руками по волосам, напрягал предплечья и пытался дышать. Воздух застрял у него в горле. Глаза жгло, а зрение размылось.
Он любил её. Он пиздец как любил её…
Всё это время, эта эмоция внутри, которую он не мог опознать… Он никогда ничего раньше не любил. Это ошеломило его, вызвало в нём инстинктивную внутреннюю реакцию. Его грудь сжалась, желудок свело. Ему стало плохо.
Я люблю её…
Знал ли он на самом деле, что это значит? Он не мог быть уверен. Но это должна была быть любовь. Он не мог этого отрицать. Он тосковал по ней, жаждал осчастливить её. Это поглощало его и направляло каждую его мысль и каждое его действие. Его любовь к ней словно разожгла огонь, который горел в его душе с такой страстью, какой он ещё никогда не испытывал.
Он закрыл глаза, принимая всё это. Неужели любовь должна была быть такой болезненной? Неужели любовь должна была заставить его чувствовать себя таким разбитым и сломленным? Агония была почти невыносимой, будто раздавливала его.