Самое счастливое утро
Шрифт:
Отца тяготила работа в совхозе и, выдержав срок, он стал искать что-нибудь по специальности. Речной диплом для морских перевозок не годился, и папа совсем приуныл, но совершенно напрасно – материнская сильная рука и здесь нашла единственное и неповторимое направление его деятельности, – отца приняли на работу в Лооскую среднюю школу военруком. На этой должности, кстати, он проработал потом более сорока лет!
Моя учеба в 5 классе шла хорошо, все уроки мне нравились, но любимыми предметами были литература и история.
В юную учительницу русского языка и литературы Алевтину Николаевну Тарасову был влюблен весь наш класс! Во-первых, она была чрезвычайно
Русская литература для нас была не предметом, а чем-то очень близким, родным, живым. Пушкин, Лермонтов, Гоголь говорили на уроках своим голосом – Алевтина Николаевна чуть ли не половину занятия посвящала чтению вслух. А делала это она удивительно хорошо и душевно! Еще один способ увлечь нас и заставить взять того или иного классика или современного автора, был следующий: она начинала чтение, вела нас к развязке, мы замирали от ее ожидания, но на самом интересном месте она останавливалась, снимала свои изящные очки в золотой оправе, и в полной тишине произносила: «А остальное прочтете сами!» Стоит ли говорить, что на перемене мы гурьбой шли в библиотеку… Мама рассказывала потом, что на педагогических советах Алевтину Николаевну ругали за примитивную методику. Сам я сейчас понимаю, что у нее были ошибки и упущения, но какое это имеет значение, ведь самого главного она добилась – мы полюбили литературу на всю жизнь!
Учитель истории Елена Игнатьевна Бурова сама была ее воплощением – она участвовала в войне. Для нее все, что случалось в прошлом: в далекой древности, столетие назад, или в нашем времени – происходило как будто сейчас. Она так увлеченно рассказывала, показывая на картах или схемах то или иное сражение, пирамиду в разрезе или хронологию восстания, что мы не могли не запомнить все до мельчайших подробностей. А еще Елена Игнатьевна была нашим классным руководителем, – нашей школьной мамой, а по сути, нянькой – такими мы были еще детьми! Наши «предки» на родительские собрания ходили с удовольствием, – они тоже уважали, побаивались и верили Елене Игнатьевне.
Географию у нас вела молодая учительница Нина Владимировна Назиева. Она закончила МГУ с красным дипломом; может быть, поэтому ее уроки отличались академизмом, – она всегда знала, что и как мы должны делать на занятиях. Ее манера преподавания была слишком деловой, даже суховатой, но предмет мы знали отменно.
Однажды Нина Владимировна дала задание на дом: начертить схему своего жилища или квартиры. У нас изо всей мебели имелись только стол и два стула, и я, чтобы было не так пусто, решил пририсовать даже батареи у стен… Видно, учительница не поверила мне, на возвращенной схеме было начертано: «Такой квартиры не может быть!» – а внизу стояла аккуратная, маленькая, но красная от стыда «двойка». Я был обижен, но еще более оскорблен недоверием ко мне. Мама, конечно, все ей объяснила, но урок этот запомнился и отложился в памяти.
Родители возвращались с работы около семи часов вечера; мне, приезжавшему на школьном автобусе после обеда, дома было нечего делать (домашнее задание было уже выполнено), и я погружался в чтение.
Я не мог представить себя без книг. Потом мама, преодолевая сопротивление, буквально выгоняла меня на улицу. В то время в моем сердце находили какие-то шумы, из-за этого она панически боялась, что я «надсажу сердечко». Однажды, выбежав на травяное поле, где единственный сын гонял мяч со сверстниками, мама силой утащила меня в дом. Мой поступок был грубейшим нарушением режима: «Вы же
Как обычно, «глотал» я все подряд, подчистую, без разбора: детские повести М. Коршунова, – его лирический роман «Бульвар под ливнем», посвященный музыке и музыкантам, я перечитывал не раз. Поэмы любимого М. Лермонтова и В. Жуковского, книгу Марселя Мижо об Антуане де Сент-Экзюпери; странную, но ужасно смешную повесть В. Аксенова «Мой дедушка – памятник»… Посылки с книгами, которые приходили на адрес Атарбековской начальной школы для ее библиотеки, мама «прогоняла» через меня, и не только их. Проигрывались пластинки на электрофоне: сказка С. Прокофьева «Петя и волк», выступления А. Райкина и песни из кинофильмов… Учебные диафильмы по истории, литературе, технике тоже просматривались сначала у нас. Я их проецировал прямо на стену квартиры. Ровесники и «мелкота» устраивались на полу, а я крутил ленту и читал текст.
Мое трудовое воспитание проходило в выходные дни – нам дали участок земли под огород, и мы, поднявшись в гору на самый верх Атарбеково, окучивали картошку, высаживали кусты смородины, поливали саженцы яблонь, груш, хурмы и персиков. Наградой за труд были редкие минуты отдыха, когда мы садились на самодельную деревянную скамейку, вкушали припасенную еду и любовались краешком далекого лазурного моря.
Еще одним «развлечением» было строительство крошечной дачи неподалеку от дома. Эту дачку мы называли по-северному: «сарайкой».
Деревянное чудо архитектуры мы с отцом строили постепенно: сначала в землю на высоком берегу ручья врыли кирпичные опоры вместо фундамента, потом положили толстенные доски пола, а после возвели стены и потолок из подручных материалов. Окна, крыльцо и двери появились чуть позже. Протянули от чердака электрический кабель – и сарайка стала нашей «летней резиденцией».
На юге вечереет быстро, звезды светят ярко, веет прохладой с моря, дурманят запахи растений, мигают светлячки, звонко стрекочут цикады… В такие вечера детская компания двух домов-близнецов усаживалась на большой деревянной крышке заброшенного колодца. Днем на нем сидели взрослые, ожидая рейсового автобуса, ходившего не по расписанию, а по прихоти водителей, а вечер был наш.
Здесь происходили знакомства, выяснялись отношения, демонстрировались способности и глупость, сходились приятели и узнавались друзья. В приятелях у меня были заводила компании Матвей Морозов по прозвищу «Дед Мороз», редкая среди девушек-армянок блондинка Тамара Пругина, родители которой часто приглашали нас в гости, и самый спокойный среди ребят Андрей Казаков, – с ним мы вначале подрались, а потом подружились.
Темы разговоров были характерными для ребят «семидесятой широты»: музыка («Битлз», советские вокально-инструментальные ансамбли), анекдоты: про Хрущева, Брежнева, неприличные (когда не было девочек); кинофильмы, – мы их смотрели на свежем воздухе на атарбековской горе рядом с начальной школой…
Молодежь собиралась задолго до сеанса, – развалившись на скамейках, щелкая семечками, обмениваясь новостями. Русские, украинцы и армяне сидели вперемежку, но если армяне говорили о чем-то личном, то переходили на свой язык. Оживление проносилось по рядам, когда появлялась передвижка. Мы помогали киномеханику устанавливать экран, доставали мелочь (5 копеек) и, наконец, успокаивались, услышав журчание видавшего виды аппарата, соперничающего с цикадами, – в самые напряженные моменты фильма их двухголосие придавало киноленте особый, южный шарм.