Самое счастливое утро
Шрифт:
А днем на стадионе «Центральный» мы уже сидели на трибунах, смотрели и слушали праздничный концерт. Играл оркестр Гостелерадио под управлением Юрия Силантьева, выступали артисты, Роберт Рождественский, сутулясь и заикаясь, читал стихи, но подлинным открытием стало исполнение молодым и гривастым Львом Лещенко песни «День Победы». Вечером вся страна повторяла вслед за ним слова, жившие в нас всегда, но зазвучавшие именно в этот день.
Дома я первым делом распаковал коробку и включил приемник. По всем каналам, нашим и зарубежным, передавали новость дня: «Брежнев стал маршалом!», «Брежнев ин маршаль!» Общее мнение нашего домашнего мужского застолья (я, конечно же, в его число еще не входил) было следующим: «Жаль, что не генералиссимус!»
Все эти новости
А вскоре Пругины подарили нам старую деревянную ламповую радиолу, выпущенную в 50-х годах. На ней можно было крутить пластинки! Я тут же накупил маленькие виниловые диски и диски-гиганты. На первом месте по популярности были тогда вокально-инструментальные ансамбли (ВИА): «Синяя птица», «Самоцветы», «Пламя», «Ариэль», но «Песняры» оказались вне конкуренции – и по мелодичности, и по тематике песен. Одна «Вологда» чего стоила! Мы с отцом слушали на кухне концерт, на котором «Песняры» впервые ее исполнили. Восторженное удивление охватило и нас и, судя по аплодисментам, которые продолжались несколько минут, московский зал тоже. Исполнение «на бис» было запрещено в эфире, но публика вытребовала свое – песня прозвучала еще раз. И снова аплодисменты и крики не прекращались, творилось нечто невообразимое. Это было прямое попадание в наши сердца.
По мелодичности и профессионализму исполнения «Песнярам» не уступали «Веселые ребята», – ее пластинка-гигант была у меня одной из самых любимых. С придыханием я слушал и народные песни в исполнении «курского соловья» Ивана Суржикова – более чистого и радостного голоса я потом не встречал.
Был куплен диск В. Высоцкого «Утренняя гимнастика»; несколько звуковых журналов «Кругозор» с тонкими пластинками голубого цвета; еще несколько дисков сборного типа («Вам, женщины!», «Мелодии зарубежной эстрады», «Песни из кинофильмов» и т. д.), но самой большой удачей стало приобретение песен Аллы Пугачевой. Популярность ее только зачиналась, но сразу стала походить на всеобщее буйное помешательство. В 1975 году она выиграла эстрадный конкурс «Золотой Орфей» в Болгарии, я видел финал. Что говорить, ее песня «Арлекино» была непревзойденной в то время, как по голосовым данным, так и по манере исполнения. Мне еще нравилась ее шуточная песенка «Посидим, поокаем». Но лучшими стали «хиты» из кинофильма, показанного по «телику» на новый, 1975 год: «Ирония судьбы, или С легким паром!». Весь 1975 год, да и следующий, по радио снова и снова звучали эти шлягеры в исполнении А. Пугачевой и С. Никитина. Алла Пугачева стала не просто певицей № 1, она стала кумиром поколения, не понимавшего тогда, что означает заповедь «Не сотвори себе кумира».
Поздно вечером в полной тишине я включал на небольшую громкость радиолу, крутил круглую костяную ручку настройки гетеродина, посматривая в зеленый глазок с «усиками», которые должны сойтись в момент попадания на станцию. Слушал музыку и «вражеские голоса»: «Свободу», «Свободную Европу», «Немецкую волну» и, конечно, «Голос Америки». Глушили их нещадно, но за шумом помех комментарии ведущих все-таки были различимы, – они то уплывали куда-то, то возвращались, и тогда их было слышно отчетливо. Об Аксенове, Войновиче, Сахарове и Солженицыне я узнал много нового, но политические события в нашей стране волновали куда больше. Сопоставив факты из программы «Время» и поздние сообщения «голосов», можно было догадаться, что на самом деле произошло. Как ни странно, из двух полуправд можно было выудить истину.
Впрочем, тогда, в 1975-м, вовсю шла «разрядка», венцом которой стало подписание соглашения в Хельсинки. Это событие, о котором нам прожужжали все уши – и с советской, и с другой стороны, – не произвело на нас впечатления. А вот стыковка на орбите нашего «Союза» и американского «Аполлона» воодушевила по-настоящему. На короткое время показалось, что война отдалилась за горизонт. На обложке сатирического
После полета наши космонавты и американские астронавты приехали в Сочи и посадили персональные магнолии в парке «Ривьера». Репортажа по телевидению не было, но газета «Черноморская здравница» составила свой рассказ о событии местного значения. Кстати, начал эту традицию Юрий Гагарин, отдыхавший в Сочи в конце апреля 1961 года.
Учеба моя шла хорошо, не давались только математика и немецкий язык. С геометрией, алгеброй и химией просто «не сложилось», а вот иностранный язык «подкачал» не только по моей воле… У нас менялись, как перчатки, учителя немецкого. Очередная выпускница Пятигорского института иностранных языков, поработав в школе год, тут же уходила в переводчики – благо Сочи в иностранных туристах недостатка не испытывал. А мы оставались на бобах…
Как всегда, любимыми предметами были литература и история. Мы зачитывались тогда книгами Б. Васильева («А зори здесь тихие»), Ч. Айтматова («Тополек мой в красной косынке») и В. Тендрякова («Весенние перевертыши» и «Ночь после выпуска»). Но росли мы не только на книгах – весной нас отправили на чайные плантации.
Дело в том, что настоящий чай собирают только два раза в год, особенно весной, когда молодые зеленые листики разворачиваются под южными лучами. Все остальное можно собрать специальными стригущими ручными машинками, похожими на парикмахерские, только с мешками для твердого листа. Само собой, в сбор попадал и мусор, и жучки-паучки… Это был второй и третий сорт. Высший же собирался только вручную. Потом этот нежный лист просушивался на солнце, разминался, снова сушился, потом разминался… – пока не превращался в дефицитный краснодарский чай. Настоящий краснодарский высшего сорта заваривался долго и был светло-коричневого цвета. Но зато этот напиток был необыкновенно ароматным и сладким – без сахара!
В те годы ходил анекдот на чайную тему… Приехали однажды в гости к сочинским чаеводам товарищи из Грузии и стали жаловаться: – «Почему от грузинского чая, растущего в том же Причерноморье, покупатели нос воротят, заваривают его только в столовых да в армии, а краснодарский ценят почти наравне с цейлонским и индийским? Поделитесь секретом!»
Сочинцы отвечают: – «У нас от друзей секретов нет… Значит, так. Берем солому, мелко-мелко ее режем и добавляем немного чая, потом упаковываем…»
Грузины: – «Вы еще и чай добавляете???»
Летом родители сдавали квартиру отдыхающим, а сами мы жили в сарайке, вполне просторной и удобной (удобства – на улице), чтобы скоротать время до нового учебного года. По-иному поступить было просто нельзя, и не только из-за дополнительного заработка – «дикари» буквально вынуждали местных сдавать любые комнаты и даже халупы, дышащие на ладан, потому как жилья отдыхающим катастрофически не хватало. Помню, как темным вечером нас умоляла семья с двумя детьми пустить их хотя бы на одну ночь – в округе не было свободных мест. Мы объяснили, что две комнаты забиты под завязку, а кухня маленькая. «Переночуем под столом!» – убеждали нас несчастные приезжие. Мы сжалились и бесплатно пустили их на кухню, выделив четыре матраса с простынями. Как там можно было устроиться на полу, знали только они сами.
Не сказать, что доход от «дикарей» был высок – сезон длился два с половиной месяца, а плата оставалась стандартной три десятилетия кряду: 1 рубль в сутки. Но никакие деньги не могли заменить общения – жильцами были советские люди: врачи, учителя, летчики, художники, инженеры; их рассказы о работе, семейных передрягах и путешествиях не шли ни в какое сравнение с сюжетами из советской же литературы – придумать такое было невозможно. За вечерним столом всплывали такие истории судеб, о которых мы и не подозревали. Все это откладывалось в памяти, обогащало ее.